Большое разнообразие последствий.
Если присмотреться ко лжи, то можно увидеть правду.
Рей сидит перед подозреваемым на допросе и думает о том, как же он, блять, заебался. Всё, что узнал за прошедший час - знал и так. Отлов этого уёбка стоил ему дня без сна и пропуск обеда. – Вы знаете убийцу этой девушки? Детектив повторяет вопрос уже второй раз, протягивая фотографию мёртвого изуродованного тела. Торчок показывает язык и средний палец. Ага, правша. Торчок получает кулаком в нос и отключается. Рей выходит из комнаты под неодобрительный взгляд Нормана. – Так делать нельзя. Секунда. В мозгу заторможенное осознание с тупым взглядом в стену. – Да. Они идут в сторону столовой, по пути у Рея урчит живот и кривится лицо. Беловолосый хихикает в руку и получает локтем в бок. – Где блядская Эмма? «Блядская» не является оскорблением, пока она этого не слышит. А «блядская» она по ряду определённых причин всеми тремя обговорённых. Потому что нельзя расследовать дело за спиной у других, а потом, оказавшись на крыше наедине с маньяком-извращенцем в срочном порядке звонить Рею и вызывать инфаркт у Нормана. Нельзя, блять, так делать, нельзя. Потому что нельзя приходить на поимку без какого-либо намёка на оружие, но зато с шилом в жопе и очуменным настроем «ща всё будет».Нельзя.
При всём вышеперечисленном рыжеволосая бестия всегда была смышлёной. Не тупой, не глупой, не безответственной бабой с розовыми очками и бредятиной в голове, как многие думали. Она умна и мотивирована, у неё есть стойкие жизненные принципы, свои убеждения и всепоглощающая мораль, которую она несёт всей своей сущностью в свет, каждому грёбанному преступнику, подростку, ребёнку и политику. Каждому гребанному человеку. Такова она. И это прекрасно. – Понятия не имею. Молчаливая солидарность в надежде, что не в очередной жопе. Еда в столовой вкусная только на словах. У Нормана обыденный салат, зелёный чай и какая-та «здоровая» белиберда в придачу, у Рея сэндвич и растворимый кофе, горький, как лекарство от простуды дома на третьей полке большого шкафа у стены. От сэндвича пахнет помидорами и майонезом. Это намного лучше, чем ничего, плюс, за день неумышленной голодовки сожрать хочется любое движущееся существо. Обычно они обедают в кафе неподалёку. По ряду причин всеми тремя обговорённых. – Крот, – произносят с насмешкой и презрением. Темноволосый парень отвлекается от употребления пищи и вопросительно смотрит в глаза «коллеге» по работе. Норман прожигает взглядом подошедшего, предупреждая. – Главный говорит зайти к нему. Наверно, опять отчитает тебя за слив информации, ахаха. – Или повысит в отличии от тебя,– детектив бросает фразу «на прощанье», возвращаясь к кофе и Норману. К Норману и кофе. Такая себе взаимная неприязнь Рея ко всему отделу и всего отдела к нему. На заднем фоне разносится неприятный звук шипения или скрипа зубов, там точно не понять, да и Рей не вслушивается. Беловолосый странно смотрит на происходящее за спиной собеседника. – Как думаешь, зачем Юго меня позвал? – Со стопроцентной вероятностью, потому что ты вырубил подозреваемого. Его лицо застывает и теряет весь запал возможного будущего спора. – Я успел забыть про это… блять, мне пиздец, – удручающий вздох и допитый кофе. – Что по вскрытию? Пришли анализы? – Передозировка - причина смерти, – Норман допивал чай, так изящно и чисто, будто это не вода с травой, а красное полусладкое вино 1973 года выдержки. Будто он сейчас не говорил о трупе, кишках и всём прочем. – Все остальные увечья были нанесены уже после смерти. Скорее всего, человек, которого ты ударил, — это точно был камень в его огород, этакое повторное напоминание. – и есть насильник. – Он ебал труп? – Кхм, изнасиловал, да. ДНК тест скоро будет готов и тогда мы узнаем наверняка. – Дело можно считать закрытым? – Рей встал из-за стола, чувствуя ненужное внимание к своей персоне. Наверно, тот чувак уже всем разболтал, что Рею, кажется, пизда привалила. Они все так смешно надеются, что его уволят наконец. Уморительно. – Официально - нет, – Норман улыбается, как ангел. На прощанье. – но тебе разрешаю. Чёлка спадает ещё ниже, но он не злится. Он навеселе. В предвкушении интересной беседы со своим начальником - главным детективом New York City. Центра коррупции, денег и разврата. И терактов. И огнестрельных нападений. В общем, много всего, скучать не приходится. Когда идёшь по коридору, кроссовки приятно поскрипывают о новый паркет. Новый, он, конечно, новый, да вот только заляпанный и грязный, так, как будто здесь не, вполне, функционирующий офис, а притон со шлюхами и всем прилегающим. Интересный факт, как минимум, потому что уборщик у них имеется и зарабатывает неплохие бабки для своей должности. А ещё в соседнем кабинете громко перемывают косточки каждого сотрудника, что здесь работает. От главного, до стажёра. От уборщика, до следователя. Людям заняться нечем. Совсем отупели от скуки. – А эта! Рыжеволосая девка - Эмма! Одна умора! Вы хоть видели её лицо, когда она пришла сюда? «Всем привет! Давайте дружить!» – передразнил Джеймс, не отличавшийся каким-либо умом и достижениями. Если только братом при деньгах и развязным языком. Дальше Рей не слышал, закрыв дверь до того, как вмазал бы ему, как тому наркоше. Прямо в его длинный нос. Чтобы не смог дышать. И умер… да, бывает же такое. Случается, ведь так? – Почему подозреваемый со сломанным носом после твоего досмотра? – с ходу, деликатно и по делу. Рею нравится. Он не любит долгих разговоров за чашкой травы с водой, которую так любит пить больной ублюдок. А больной ублюдок он, потому что чаи гоняет вместе с трупами. – Слишком много говорил. И не по делу, – На самом деле обдолбанный вообще не говорил. Просто мычал, потел, языки показывал. Фигнёй страдал одним словом. Детектив видит, как у главного глаза выходят наружу и вены вздуваются от давления на свой бедный мозг, да и череп, наверно, в ахуе. Ещё не родившуюся тираду прерывает звук сообщения на телефоне темноволосого. Он с интересом пролистывает половину текста от Нормана, находя самое главное. – Он виновен. Наш медик только что это доказал. Анализы пришли, отчёт почти доделан. Мне можно идти? – Иногда, Рей сам охуевает от своей наглости. Интересно, почему его ещё не уволили нахуй. – Ты хоть знаешь...! – На этот раз звонком прерывают Юго. Он пристально смотрит в глаза подчинённому, ничего не говоря в трубку, пока на другом конце докладывают о преступлении. Убийстве, конечно, иначе не звонили бы в убойный отдел. Чем больше у начальника на лице злости, тем выразительнее ухмылка на лице Рея. Цирк Шапито. Звонок прерывают громким хлопком крышки телефона – и это означает только одно. Есть дело. И оно хорошо. Они молчат ещё секунд восемь. Рей навеселе. Тяжёлый вздох и фраза: – Иди. Детектив быстрым шагом выходит из кабинета, смеясь про себя. Коллеги подозрительно озираются на краснющего и донельзя довольного сыщика. После этого точно пойдут слухи, что у «Крота» совсем крыша поехала. Что, вполне возможно, является правдой. – Норман! – из телефона слышится звук, похожий на недовольный стон, но Рей открыто это игнорирует. – Вылезай из своего морга, у нас дело. – Это не морг,– судмедэксперт обиженно бормочет в трубку, всяко, при этом надувая губы, как маленькая девочка, когда ей не купили куклу. Лучший актёр погорелого театра. –Знаешь подробности? – Не-а, никаких, – на этой ноте разговор завершается. Выходя из «улья» (а «улье» оно, потому что дохуя людей бегают с отчётами, документами и остывшим кофе в руках - туда-сюда, в попытках скрыть своё безделье), сразу становится чище и спокойнее. Особенно чище. Всё блестит и сверкает - огранённый алмаз. Про фойе можно молчать. Скорее, лучше молчать. Очень искусно сделанная иллюзия, слишком качественная картинка невинности и честности. Понятия и принятия? Люди ведь и вправду верят. Темноволосый заводит машину (говномашину) и пригоняет к главному входу в офис.Именно так началось самое настоящее дерьмо.</center <center>
***
– Спасибо. За окном размывается городской пейзаж каменных зданий и суетливых людей, сливаясь в одно разноцветное, но цельное пятно. Беловолосый вопросительно смотрит на увлечённого дорогой детектива. – За что? – Только не делай вид, что не понял, – Рей кидает свой телефон куда-то в ноги судмедэксперта. Тот еле успевает поймать технику. – Сообщение. Я знаю, что ты специально выжидал «того самого момента». Сколько в уме смог просчитать? Скорость моих шагов, учитывая настроение? Обстановку в офисе? Какие-нибудь ещё факторы, мистер «я не понял, о чём ты»? – Довольное лицо Нормана говорило о многом. Он разблокировал телефон и перечитал переписку. – Можно зайти в заметки? – Тебе можно всё, и ты это знаешь. Они прибыли по адресу минут через пятнадцать, отмечая, что местом преступления уже занимались. В толпе различались смутно знакомые лица, но Рей честно не помнил, где их видел. Может на прошлых заданиях? Его напарник сразу направился к трупу, перед которым столпился народ, что мешал что-либо разглядеть. – Что тут? – подходя, Рей растолкал половину следователей, которые, естественно, позже напишут жалобу главному. Но сейчас не до этого. Совсем, сука, не до этого. Норман взволнованно надевает перчатки, уже давно понимая в чём тут дело. И вот не смешно. Нихуя не весело. Юго, мать его, ублюдок, знал. – Он вернулся, – Слишком правдивое утверждение, чтобы не согласиться. Темноволосый рассматривает тело и то, что вокруг него, замечая цифры. – На этот раз 22194. Что, блять, они означают? – спрашивает, открывая на телефоне список таких же пятизначных цифр, аккуратно расставленных по порядку. – Дата? – Пятнадцатое июля. Девушка, отсутствует левое ухо и пол головы вместе с мозгом. Мне нужно, чтобы тело отвезли в лабораторию. Там я точно определю время и причину смерти. С другой стороны переулка подъезжает служебная говномашина с настолько не примечательным видом, что контраст ауры между её хозяином и самим авто чувствуется в воздухе. Рыжая макушка выделяется в любой толпе. – Рей! Норман! – она машет свободной рукой, не показывая волнения. Эмма не может смотреть на мёртвые тела со спокойной душой, потому что на её голове венец справедливости, а на душе чувство морального долга. Не то чтобы это плохо… просто очень мешает. Самое главное - ей. Слишком близко воспринимает к сердцу смерть чего-либо или кого-либо. Детектив не понимает. Скорее всего никогда не поймёт. Следователь так же бесцеремонно расталкивает парочку эксперт-криминалистов, которые позже, в свою очередь, обязательно напишут жалобу главному. Это работает только на рыжих и угрюмых, потому что если нет, то Рей не видит причины для такого большого количества гневных жалоб на столе Юго каждую среду каждой ебучей недели. Один из сотрудников неловко подходит к священной, пока ещё, двоице, сообщая: – Мы нашли её в базе данных. Конни Бриттон, двадцать лет, училась в колледже на воспитателя, судимостей нет. Есть адрес фактического проживания. Только подошедшая Эмма, сразу закрыла рот рукой и застыла в гримасе ужаса. Она нащупала Рея и смяла его рубашку сильным кулаком. – Это опять он. Он опять в нашем городе. Норман наблюдал за реакцией с нечитаемым выражением лица. Кажется, там была примесь ревности. И беспокойства. Беспокойства, конечно, было больше. Но это не точно. – Эмма, пошли. Заглянем по адресу. Норман, если что-то найдёшь, сообщи, – черноволосый отдаёт ключи от своей машины судмедэксперту и идёт за миниатюрной, но сильной женской спиной к серой служебной машине. Они садятся в авто, включая радио с песнями семидесятых и вбивая адрес в навигатор. Им не далеко ехать. – Как её нашли? – Прохожий. С ним уже работают. Молчание сопровождалось совсем не подходящей под атмосферу песней группы ABBA. Подъезжая к высокому зданию (хотя в центре все здания высокие), они уже знали, что их жертва жила в квартире 83 на девятом этаже вместе с родителями.***
В офисе пахнет заказной пиццей, хотя обычно её покупают только тогда, когда закрыли дело, но Рею далеко плевать на подробности. Сейчас он перебирает все дела о серийном убийце с дурацкой кличкой «Бог», которую ему дали напуганные религиозные фанатики. А потом прижилось. На всю блядскую страну. И он не знает, что бесит его больше: чужое прозвище или свое. Почему он перебирает дела восьмилетней давности, которые знает досконально? Восемь лет назад… Он тогда только школу закончил, а пиздец уже был. И продолжается, к сожалению, до сих пор. Так вот. Почему? Потому что, что-то тут не так и он не может понять, что именно. Двойник? Подражатель? Похоже на то… неужели новая проблема на их, и так, заебавшийся отдел. Место преступление не отличается от прошлых. Отсутствует левое ухо, часть черепа и мозг, рядом с трупом написано пять цифр кровью убитого. Самая наиболее популярная версия? Продажа на чёрном рынке. Но сколько они не мониторили эту часть общества… всё тщетно.Бесполезная трата времени. Детектив захлопывает папку и устало смотрит на кружку кофе перед ним. Уже девять вечера. От родителей Конни они узнали всего ничего. Никакой информации. Эмма успешно разговорила мать, а позже, и строгого отца. Она провела свою фирменную «терапию по восстановлению справедливости», раскрепостила их души, выслушала, обняла и всё в таком духе. Но даже сочувствие и любовь ничего не знали. Бип-бип. «Спустись в лабораторию, я кое-что нашел.» – Норман, как самый настоящий нерд, всегда пишет с точкой на конце предложения. Лифт медленный и старый, но такой родной… за два года стал верным другом. Единственное место этой конторы, которое он по-настоящему любит. Лифт - стена между живыми и мёртвыми. Между суетой и спокойствием. Между Эммой и Норманом. В голову лезут странные ассоциации с собой, но сразу исчезают, как только двери распахиваются перед стерильным коридором. Он открывает непримечательную дверь слева, по пути надевая халат и перчатки. Его встречает запах разложения и изуродованный труп молодой девушки. А ещё ангел во плоти, копающийся в черепной коробке жертвы. По крайней мере, в том, что от неё осталось. – И? – А ты быстро, – замечает Норман, отвлекаясь от мисс и её остаточного серого вещества. – Я думал, ты воруешь еду на дне рождении Патрика. Надеялся, что принесёшь мне кусочек торта. Или, хотя бы, пиццы. В голове промелькнула ненавязчивая мысль, что он совсем не помнит, кто такой Патрик. А, и Норман, который хочет пиццу, офигеть, такое бывает? День сюрпризов и открытий. Наверно, он голоден. Он очень сильно голоден. Этот приверженец ПП никогда не съест на ужин что-то похожее на углеводы, а тут вдруг… – Еда есть дома, – больше надежда, чем утверждение. –Мы едем к тебе? – с удивлением, но уже соглашаясь. Рея одолевает желание огрызнуться, но он терпит. Даже не зная зачем. – Что там? Что нашёл? – Это был не наш убийца. Смотри, –рукой подзывает к трупу. Рею хочется блевать, но всё равно подходит. – Слишком неаккуратно вытащен мозг. В прошлые разы такого не было. Ведь, по нашей главной теории - это ценный товар, но череп сняли не так, как было раньше, – он показывает пальцами в белой больничной перчатке на какие-то неуверенные резцы, явные ошибки, отличающие действия раньше от действий сейчас. – С уверенностью могу сказать, что это кто-то другой. Чёлка загораживает пол обзора, и Рей благодарит её за это. Он отходит подальше от пищи для кошмаров. – Подражатель? – Нет, скорее всего ученик. Технология идентичная настолько, что, если бы не его неопытность, я бы даже не догадался. Да… и только наш отдел держит это дело, и только мы знаем такие подробности. Не вижу смысла подозревать кого-то из сотрудников. Прямой подтекст: «Иначе бы, я знал кто это». Детектив отмечает, что подчерк прошлых цифр отличается от почерка цифр, которые он нашёл недавно. Как он не заметил раньше? Эх… Ученик, да? Значит, его будет легче поймать. – Наверно, криминалисты нашли ещё что-нибудь. Слишком много оплошностей для нашего серийного маньяка, не так ли? Не исключено, что приемник совершил ещё ошибок. Беловолосый кивает в ответ, продолжая копаться в черепе. Рей смотрит пристально, на протяжении минуты, пока его нервные клетки не заканчиваются. – Алло, ты вроде есть хотел. Она уже никуда не сбежит, поехали домой. – Доставка? – глаза засияли. И живот заурчал. – Доставка. Они играют в камень-ножницы-бумага, пока выбегают из участка, кто проиграл - ведёт машину. Была бы Эмма, тачку точно бы вела она. Кстати, где она? С момента, когда Рей в последний раз её видел прошло около четырёх часов. Не то чтобы это много… просто Эмма такая, кхм, специфичная натура – не стабильная, даже бог не знает, что ей в голову может взбрести. Остаётся только надеяться, молитвы не помогут. В итоге, ведёт Норман, он недоволен, но спорить не будет - проиграл. Детектив несказанно рад, так ещё и под песни Queen. Сказка, да и только. – Да, мне пожалуйста, одну мясную и одну гавайскую пиццы. Оплата картой. Шины противно скрипят под мокрым асфальтом тёмного города в светлых огнях цивилизации. Каждое движение, звук, запах, остаются на стекле автомобиля несмываемой пылью загрязнённого воздуха и выхлопных газов. – Да-да, спасибо. – Гавайская? Это та, которая с ананасами? Серьёзно? – доктор недоумевает. – Эмме нравится. Я не знаю, придёт ли она, но на всякий случай. Даже, если нет, то всё равно могу отдать ей завтра. И ты имеешь что-то против пиццы с ананасами? Она неплоха. – Вы - два извращенца. Издеваетесь над едой. У Рея лицо скептического вида, потому что прямо перед глазами проплывает каждый раз, когда они ели в, Норманом любимых, «гурманских» ресторанах. Порции - маленькие, люди - важные, сытости - никакой. Да, конечно, папенькин сынок, мы извращенцы. Кто бы говорил. Они заезжают на подземную парковку непримечательного каменного здания, где находится однушка детектива, но она настолько проходной двор, что, в принципе, это жильё ещё, как минимум: следователя, судмедэксперта, программиста-дизайнера и вора в законе. Ничего нового. Он прислушивается ко звукам в квартире и только потом поворачивает ключ. Их сразу встречает тёмная не-до-гостиная с маленьким столом посередине, двумя креслами по бокам, стулом с шатающейся ножкой и табуреткой, на заднем плане запыленный стеллаж с книгами, а на подоконнике умирающий кактус. Норман, видя ужас, творившийся с бедным растением, сразу пошел на кухоньку за водой. Рей прошастал в свою обитель с неподдельным не интересом, кинул рюкзак на первую попавшуюся более-менее чистую и ровную поверхность, проходя дальше на кухню и заглядывая в холодильник. К его большому удивлению, у него было продуктов чуть больше, чем два. Он мог сварганить яичницу. Или болтунью. Или омлет. В общем, вариантов, как именно съесть яйца существуют неизмеримое количество, а вот пиццу, вот-вот привезённую, горячую и вкусную – один единственный. Они накрывают на стол. Да, громко сказано, но всё же две тарелки, два стакана с водой, салфетки. Минимум усилий – максимум действий. Через пол часа от мясной осталось пару кусков, а от гавайской целая половина. – Домой поедешь? – Рей спрашивает просто для того, чтобы спросить. Ответ очевиден, но нужно подтверждение вслух. – Нет, уже поздно. Я же могу остаться у тебя? – Черноволосый ликует, но отвечает сдержанным кивком головы. – Мыться будешь? Я могу одолжить одежду и полотенце. – Не знаю, скорее нет, чем да. Я сегодня не особо напрягался, чтобы вспотеть, – Норман достаёт первую попавшуюся книгу из огромной домашней библиотеки и начинает читать где-то с середины. – Робототехника? – Хм, у меня много всего, тебя уже давно должно перестать удивлять такое большое разнообразие, – он разбирает двуспальную кровать. Заезжая, недовольство билось через край, смотря на это недоразумение. Зачем ему двуспальная кровать?! Но вот, видимо, зачем. Детектив и не предполагал, что у него резко появятся люди, которые ему не безразличны. И которые будут ночевать у него дома. И устраивать марафоны фильмов на всю ночь. И войну подушками. Ломать телевизор, скидывать водяные бомбы из окна, танцевать под Бритни Спирс в час ночи и плакать над Хатико. В общем… Его мысли прерывает настойчивый стук в дверь, который учащался в геометрической прогрессии. Человек, стоявший там, явно был не в себе. Норман медленно ставит книгу на полку и отходит в безопасное, от входной двери, место, Рей хватается за пистолет и аккуратно продвигается вперёд, наблюдая за любыми изменениями в пространстве: от окна до книжных рядов. Резко дёргает дверную ручку на себя, открывая путь в коридор и направляя дуло на падающее в проёме тело. Тело живое и вполне знакомое. А ещё очень пьяное и себя не контролирующее. – Рей… Знакомый голос находит отголосок у человека, спрятавшегося в спальне, он сразу выбегает и видит рыжую макушку на пороге. Рей тяжело вздыхает, поднимает пьяную Эмму с пола и закрывает за собой дверь. На этот раз на замок. – Норман, я… – из её глаз текут горячие горькие слёзы скорби, она смотрит изумрудами в огранённые алмазы, и они понимают друг друга. Он подходит ближе, забирая инициативу у темноволосого, её холодные руки обнимают белую ткань рубашки на спине судмедэксперта, лицом упираясь куда-то в ключицы. Горячее дыхание с запахом перегара распространяется по всему телу мурашками, достигая самых сокровенных частичек души. – эта девочка… такая маленькая, м... молодая, а волосы цвета пшеницы и глаза - сумерки тёплыми вечерами. Норман, я не хочу, – ноги не держат её, и она скатывается пластом на пол, хоть беловолосый и пытался удержать тело в равновесии, но не смог, и упал вместе с ней. – чтобы кто-то ещё умирал, а ведь… ведь мы даже не предполагаем кто это может быть. Кто убивает бедных детей, они даже не… подышали, и… и не пожили совсем. Понимаешь? Совсем-совсем. Такое случается редко, а если случается, то очень больно и тяжело. Эмма - невероятно сильная. Её целеустремлённость, любовь к людям, сочувствие - всё это: красивое, яркое, чувственное. Роза с острыми-острыми шипами, под ногами куча трупов, на колючках тюрьмы и наказания, а в небе нимб и правда. Никак иначе. Иногда стебель ломается и падает от нагрузки, от тяжёлого бремя, которое носят её сильная спина, и сильные плечи, и сильные руки, и сильное всё. Быть офицером полиции - страшно, быть следователем - ещё страшнее, но она никогда не боялась за себя. Её чёрствые мозоли на руках появились от непосильного труда, от страха за других, от любви ко всем: злым и добрым, слабым и храбрым, умным и глупым. Эмма идёт вперёд и почему-то хочется пойти за ней. Её ноги стоят на трупах, и она помнит каждого погибшего при ней, каждого стремящегося, боящегося, солнечного, мягкого, робкого, родного и щедрого. Помнит всех до единого. Ходит на могилы, дарит цветы на дни рождения, ездит к семьям погибших и разговаривает. Её сверхурочные настолько сверхурочные, что возросли до размеров космоса, вознеслись в боги и стали звёздами.Сильным людям тоже нужна поддержка, тоже нужны такие же сильные, целеустремлённые друзья.
Иначе, такое золото погибнет под гнётом времени. – Эмма… – руки, которые трогали тысячи мёртвых, лечили тысячи живых, сжимают женское тело, зарываются в волосы на затылке и успокаивающе поглаживают. В воздухе пахнет смущением, в воздухе витает горе, а между телами вселенское понимание, вселенская боль и вселенская общность. – Выпей, – у Рея в руке стакан воды, которые он протягивает Эмме. – Твоему телу нужна жидкость. Она берёт стакан дрожащими руками и выпивает всё взахлёб, стакан отдаёт Норману, не в силах держать самой. Вытирает рукавами блузки красные от слёз глаза. – Думаю, никто не против того, что мы сейчас все ляжем спать, да? А то я пиздецки устал, – слышится приглушённый голос хозяина квартиры из ванной комнаты. Он выходит с новой парой одежды и кидает Эмме прямо в лицо. – Переодевайся и быстро на кровать, а то заболеешь! Тебя это тоже касается, извращенец, – подходит и жестами, как будто держит веник, выгоняет их с пола. – Быстро-быстро, чего расселись на холодном полу. Они не ожидали такого поворота событий, поэтому махом разбежались кто-куда. – Дурдом. Эмма успешно приняла душ. Не ёбнулась об раковину, не поскользнулась на коврике и не разъебала зеркало. Так что, да, она успешно помылась, ничего не сломав, в своём состоянии. Пока она отсутствовала, Норман не находил себе места и ходил из стороны в сторону без дела, как тень, почти сливаясь с такой же белой стеной спальной комнаты. – Успокойся, – Рей принёс ещё одно одеяло, которое еле откопал в залежах других вещей, лежащих в его шкафу. – Такое уже было. – Да, было, – он остановился у одной из ножек кровати,поворачиваясь спиной к собеседнику. – А если она пойдёт на рожон, как в прошлый раз? Ты же знаешь, мы не сможем её остановить. – На это есть ананасовая пицца, – хмыкает детектив, кидая покрывало на правую сторону их будущего места для сна. – И ты, – доктор ощутимо напрягается, но ничего не говорит. – Тогда тебя не было, а сейчас есть. Также с пиццей. Теория вероятности, понимаешь? Норман хочет ударить Рея за такие не-до-шутки, а за умение щепетильные темы перебрасывать в полнейший абсурд, звучащий хоть чуточку логично - обнять. Придурок. <tab – Она выросла за эти два года. Как и мы. Многое меняется. Сейчас в ней больше здравого смысла, чем когда-либо вообще. Понимаешь, Эмма наблюдает за другими людьми, видит их плюсы и переманивает себе, делая своим оружием. А ты, – темноволосый пихает его в плечо. – у нас главный судмедэксперт. Ей есть чему поучиться у человека, который даже стометровку пробежать не может, не задохнувшись, хаха. – на этот раз пихают уже Рея, тот возмущённо падет на кровать, как леди викторианской эпохи - в обморок. – Особенно стратегии. Вода выключается, а через минуту выходит чудо-юдо с прилизанными, будто гелем, волосами - рыжими паклями, закрывающими обзор. – Пф, – Рей, только вставший с кровати, падает обратно, утыкаясь лицом в подушку, в немом смехе. Норман в принципе не сдерживается. – Я впервые вижу тебя такой, уморительно. – Ой, заткнись, Норман. Я видела тебя после душа и это было ещё хуже! Человек, лежащий на их общей ложе, похоже, начал задыхаться. – Рей! Предатель! Эмма прыгает на него и давит на спину так, что не даёт вздохнуть. Доктор злорадствует на заднем плане, поддерживая следователя различными высказываниями, которые Рей не может чётко расслышать из-за давления на него сверху. – Всё-всё, пора спать,– пытается вразумить их детектив. –Нам завтра позвонят в шесть утра и скажут, мол, какого хуя мы ещё не на рабочих местах. – темноволосый без труда скидывает мокрую тушу на середину кровати. – И ты, женщина. Рыжеволосой точно не понравилось такое обращение в свою сторону, но она терпеливо ждёт продолжения фразы, надувая губы. Очень мило надувая губы. – Спишь с краю, не обсуждается. Норман, а ты по середине, иначе никак. Потому что иначе они просто помрут этой ночью, либо от блевотины алкашницы, либо от невероятной жары, либо от рук и ног определённой личности – к сожалению, или к счастью, это всё про одного человека. А кто именно, не сложно догадаться. Никто спорить не стал, хотя Эмма пыталась что-то и вставить, но она настолько устала, что не была готова продолжать ещё не начавшийся спор. И они просто уснули. Спокойно уснули.***
В темноте слышатся отдалённые шаги под размытые разговоры, звуки маньячной спешки сливаются с детским плачем, выкриками, резкими движениями, томными мыслями и шелестом бумаг. А ведь бумага шелестит прямо над ухом, раздражая, она, то пропадает, то возвращается снова. Снова и снова. В ушах стоит звон, периодически отбивающий ритм прямо внутри черепной коробки, отдавая по всему мозгу, отшлифовывая извилины, распространяясь паразитом, заглядывающим в каждую клеточку воспоминаний, которых, в принципе, не может быть. Звонок. Колокол. Шаги. Шаги-шаги-шаги. Он открывает глаза и видит руку над собой. Рука тонкая, с красивыми красными ногтями, но видимыми венами, уколами-жуками, и серый потолок падает тонким покрывалом, как будто рушится здание, но женщина смотрит своими глазами вороны пристально-выразительно, не отвлекаясь, записывая, ручка скрипит под листом, оплакивая дерево, ручка скрипит под листом так, что течёт кровь из ушей, слезятся глаза и умирают мамонты в далёкие-далёкие. Тело всё потное, каждое прикосновение проходит электрическими зарядами, убивая чувства, забирая реальность и заставляя падать в тёмную яму под песнь цикад, под песнь ливня, под песнь дурацкой ручки. Движения. Они есть, но их нет. Пальцы двигаются быстро, дёргаются и пропадают в сером омуте, появляются снова, плачут крупными каплями дождя, но всё вокруг,всё вокруг медленно разрывает грань между мирами, еле проникая в поток его времени, заполняя пустоту и уходя, забирая с собой скорость, превращаясь в пыль, растворяясь в панике, которая накрывает младенца с лихвой. Он видит старый заброшенный склад, на ящике рядом лежит женщина, рожающая прямо у него на глазах, ей заткнули рот тряпкой, сковали руки, выдрали волосы. Её лицо искажено грустью, болью и отчаяньем. Ещё больше - смирением. Ему грустно, но он не знает почему. Не знает, где находится, не знает, что происходит. И люди, злые люди, трогают, без конца трогают за ноги, за руки, за голову, утаскивая в свои пляски демонов под мелодию аккордеона, отбирая здравый рассудок, убегая от последствий. Резкая боль. Резкая боль в левом ухе, она пронизывающая, бьёт, не жалея. И он осознаёт. Что находится здесь не в первый раз. Его взяли на руки, в попытках успокоить, усмирить, погладить. Загладить вину, да? Пошли к чёрту. Он видит помещение. Он видит Нормана. И ни черта не понимает.***
Потные руки хватают концы одеяла, утягивая вниз, к ногам, давая проникнуть свежему воздуху под жар покрывала. Три тела распластались по кровати кто-куда, но, вполне гармонично сочетаясь, не мешаясь друг другу. Жарко. Невыносимо жарко, хотя в квартире холодно - недавно отключили отопление. Рей дрожит, его пальцы дёргаются, неестественно, как будто выворачивают сами себя, и хочется блевать, рвота вот-вот, уже близко, где глотка. Он вскакивает с кровати, скрываясь в ванной. На дворе ночь, на стене четыре пятнадцать - показывают часы, под душем холодно, успокаивающе. Только не это, Рей молится богу, не веря в него, от безнадёги. Неужели у него опять возвращаются галлюцинации, которые старательно скрывал в задворках сердца под семью замками и выброшенным ключом в мировой океан. Он, блять, пережил это, понял, что видит бредни, что сходит с ума. Никакие блядские психологи не помогали, никакие таблетки, йоги, курсы - нихуя не помогало, нихуя. Каждый ебучий день просыпаться от теней, от смертей, от криков, от безнадёги - от всего, но только не по будильнику, только не как все, не как обычные, нормальные люди. Конечно, как любимые свихнувшиеся психопаты, серийные убийцы, извращенцы, кукольные маньяки, воры, наёмные киллеры - да кого он только не встречал на работе! Все они, такие же больные, как он. Или он такой же больной, как они. Не знает. Сколько он не бегал, не прятался от этого, не сражался, утверждал, опровергал, плакал, кричал. Сколько он не старался. Они всё равно приходили навещать его во снах. Какого чёрта, там был Норман? Какого чёрта?! Его тараканы в голове - только его, там не должен был быть Норман. Никогда не было, почему сейчас появился? Что за херня? На глазах рожали детей, душили женщин, срезали кожу с ног, консервировали глаза, водили по грязной кушетке ножом, отрезая лишнее. Перед ним надевали перчатки, трогали лицо, потом ими же трупы, ими же вскрывали, ими же трогали лицо снова. Блевать захотелось только сильнее. Но это всё не правда, игры воображения, сбитого с толку разума. Полнейшие бредни больного мозга. Но Норман… какого хрена, там был Норман. Детектив оседает на пол ванной, опираясь о стену. Левое ухо горит, он до сих пор чувствует, будто кто-то невидимый трогает, ласково проводит грубыми пальцами, проверяя, и целует в висок. Его передёргивает. Всё слишком реально, ощущения настолько действительны, что Рей уже не отличает настоящий мир от придуманного, ложась всем телом на холодную сталь, впитывая в себя капли того самого, холодного дождя. Из сна? Из сна, ли? Он представляет картину заново, проходя через шум старого телевизора у себя в голове, отталкивая звон, вытесняя крики. Ему интересно, сумасшедшему терять уже нечего, если нырять, так нырять, наверняка и безвозвратно. Прости, Эмма. Прости, Норман. Но вы дружите с больным ублюдком. Серая рябь расплывается перед глазами, давая чёткую картинку помещения. Его держат на руках, тихонько покачивая. Перед лицом скальпель, только что обработанный, им крутят-вертят, завораживают. – Готовы? – различаются слова, среди постороннего шума. – Это ребёнок Изабеллы, ох, хороший товар. Нельзя напортачить. Хороший товар? Он хороший товар? Интересно Рей, что ты ещё придумаешь? Вытащишь мозг, как в самых страшных кошмарах? – Да, он спокоен, мы дали ему кое-что. – Хорошо, тогда приступаем. И ему разрезают ухо. Больно. Больно. Больно. Всё тело бьёт током, Рей чувствует это отчётливо, близко, правдиво. И он почти верит. Пока не засовывают внутрь что-то маленькое, инородное, холодный металл, а изнутри горит синим пламенем. Его возвращают в смещённую с чем-то ещё комнату, женщина с красивыми красными ногтями гладит по спине, успокаивает. Он не может шевельнуть даже мизинцем ноги, пропадая в забвенье. Замечая, знакомую беловолосую макушку. Он приходит в себя от прикосновений. Его вытаскивают из-под спасения - холодной воды, бьют по щекам, кажется, лицо знакомое, злое донельзя, а руки нежные-нежные, грубые, мозолистые, даже не знаешь, что правда. Успокаивающие поглаживания по спине или мягкое полотенце, прижатое к подбородку. – Рей! Рей, очнись! – он открывает глаза и встречается взглядом с рыжей завитушкой, которую никогда не удалось состричь, сколько они не пытались. – Рей! – она обнимает с беспокойством, прижимая к тёплой себе, и только тогда он понимает, насколько сильно замёрз. – Эмма, мне приснился странный сон, – обычно он никогда не вдаётся в подробности и не рассказывает настолько личные проблемы. Даже им. Но сейчас что-то совсем другое, непонятно и странное. Детективы не верят галлюцинация, а Рей поверил, почти уверовал, его трясёт от осознанного принятия себя. Его бешенная часть - тоже он. А настолько ли она бешенная, как ему кажется? – Сон? Ты лежал под холодной водой и тебя всего трясло, я испугалась, – темноволосый сильнее закутывается в полотенце и прижимается к теплейшей Эмме. – Да, но я не уверен. Всё было слишком реально для неправды, понимаешь? – она не понимает, но трудиться сделать знающее лицо. – Ещё там был Норман, маленький Норман, и странные женщины, какие-то дети, я не помню. Но мне точно прокололи левое ухо чем-то острым, было больно. Там внутри, – Рей трогает хрящ в месте, где была рана. – точно, что-то есть. Или нет… не знаю, чему верить. – Верь себе. Верить себе? Но если он ненормальный? – Как ты думаешь, точнее, как ты чувствуешь, правда это или нет? Доверяй себе, доверяй своим чувствам. Интуиция - не просто слово. Что ты хочешь сделать? Только не думай, говори, что чувствуешь. Вот поэтому ты попадаешь в дерьмовые ситуации, Эмма. Вот поэтому Эмма невероятная и потрясающая. – Мне кажется, я должен проверить. – Хорошо, я помогу всем, чем смогу. Что ты собираешься сделать? – Хочу попросить Нормана вскрыть мне ухо.***
Рей любит готовить, но сегодня всё валится из рук ещё с утра. Как он вылез из треклятой ванной, так он и остался там, морально и ментально, или как там ещё, под струями холодной воды, прижимаясь к железке. Всегда можно разогреть пиццу и сварить пару яиц в крутую для ПП-шника Нормана. – Пицца с ананасами! – в глазах голодный блеск умирающего волка, поэтому Рей разрешает ей есть, не дождавшись судмедэксперта. – Эй, ты там умер? – настойчиво стучится в дверь, сука, ванной. Она заберёт всех сегодня? – Дай мне спокойно собраться, пожалуйста. – Я сожру всю мясную пиццу и это только твоя вина. На кухне сравнительно теплее, чем в остальных местах квартиры (кроме кровати, конечно, оттуда валит пар), особенно у плиты. Рыжие волосы колеблются в такт движениям хозяйки, которая пританцовывает под какую-то заедающую мелодию очередной попсы. Норман наконец-то вышел из проклятой комнаты, приведя себя в божеский вид (не то чтобы он и до этого не выглядел божески). – Яйца? – Именно они. Чистить сам будешь. – Ммм...! – Эмма с похмелья, выглядит так, будто сошла с обложки журнала парижской моды. Не то чтобы Рей разбирается в парижской моде, но блять, она же напилась в стельку, почему её лицо выглядит здорово и румяно, и вообще. Так много вопросов. Интересно, как устроен организм Эммы, что он смог переработать львиную дозу алкоголя и не сдохнуть. – Не говорите Лукасу, пожалуйста. Мне очень стыдно, только вы знаете, что было. – И консьержка, а так да, конечно. Норман кивает на автомате, увлёкшись чисткой скорлупы. Лукас очень хороший друг Юго, бывший сотрудник полиции, но не из убойного, а из наркоотдела. Он - отец Эммы, поэтому у неё была цель пойти по его стопам ещё с самого детства. Влияние, что сказать. – А ещё! – детектив отхватил последний кусок пиццы из рук девушки, когда она отвлеклась на резко пришедшую в голову мысль. – Вы видели Гильду?***
Как только они зашли в свою конуру, сверху сразу прилетело куча дел, что они разбежались в разные стороны, но пообещали пообедать вместе. Норман спускается по лифту в своё любимое место в офисе, рассматривая потрёпанные стены. Рей и Эмма с утра вели себя очень странно-устало, хотя у Рея это обычное состояние по жизни, но в этот раз всё было как-то грустнее и напряжённее. Они точно что-то скрывают. Или умалчивают. – Криминалисты нашли какие-нибудь зацепки? Его хороший помощник подходит с анализами экспертизы, распечатанными на бумаге, и передаёт их в белоснежные руки. – Да. Волос. У Нормана округляются глаза и сбивается дыхание. Волос? Неужели, повезло. Он только открывает рот, чтобы спросить самое главное. – Уже пробивают по базе данных. Детектив в курсе, что-нибудь ещё нужно? – Нет… спасибо, можешь идти. В морге он остаётся один. Наверно, Рей сейчас бегает от одного сотрудника к другому, пытаясь ускорить процесс. А вот Эмма… Ему нужно узнать у неё кое-что личное. Если они с Реем что-то скрывают, то допрашивать у него бесполезно, так же, как пытаться разговорить труп, никакой информации. Вот Эмма, сразу видно, когда она врёт или пытается умолчать. – Алло? Эмма, нам нужно поговорить и думаю ты знаешь о чём. На другом конце телефона слышатся странные копошения и шуршания. – А? Да, конечно. Ты ко мне или я к тебе? – Иди сюда, сейчас тут никого. Звучало иронично, обычно тут всегда никого, кроме Нормана и мёртвых. Мёртвые ещё считаются за личности или нет? Просто он так привык, что уже не видит отличий. Эмма быстрая, как молния, особенно, когда заинтересована. Видимо, она уже давно хочет ему рассказать о чём-то. – Утром что-то случилось? Вы вели себя странно. – Да… – она смотрит волнительно, но уверено. Не отступится. – Если Рей подойдёт к тебе с просьбой, то выполни её, пожалуйста. Это очень важно. Просьба? Рей? Что происходит? – У него опять кошмары? Если да, то я могу поговорить с ним по этому поводу. – Нет, я не думаю, что это кошмары, – Эмма подходит ближе, заглядывая в глаза. – Ты мне веришь? Ещё бы он не верил. Конечно, верит. Это хитроумный вопрос с подвохом? Ну, или его жалкие попытки, но что работает, то работает. Он кивает. – А Рею? – кивает ещё раз. Как можно не верить Рею? Рей отстранённый и многого не договаривает, но даже если врёт, то просто хочет отгородить их от чего-то. Норман понимает, что он так, по-своему, заботится о них. – И Рей тоже в нас верит. Но он совсем не верит в себя, не доверяет сердцу и чувствам. А сейчас впервые поверил, просьба будет странной, но мне кажется лучше не подводить его надежду в нас. – Хорошо, – всё настолько серьёзно? – Что произошло? – Я проснулась от непрекращающегося звука воды, а когда встала, поняла, что сейчас около пяти утра. Но ведь никто в здравом уме в пять утра не моется. Вода была ледяная, а он весь дрожал и странно дёргался. Я испугалась. Со стороны коридора разносятся знакомые шаги, а потом входит знакомая темноволосая макушка. Он обводит взглядом лабораторию, примерно понимая, о чём был разговор. – Если ты уже в курсе, то можно сразу к делу? – он сдувает чёлку с глаз, явно нервничая. – Можешь, разрезать мне левое ухо? Чего? – Я понимаю, звучит как бред, но мне кажется, что это нужно сделать прямо сейчас. Иначе потом я передумаю. Секунда в молчании слишком напряжённая. Неуверенность в своём решении отражается на лице Рея и увеличивается в геометрической прогрессии. – Всё, нахер. Это бред, забудьте. – Он уже поворачивается, чтобы уйти, но вдруг… – Постой! Ладно, я согласен. Согласен. Эмма, до этого просто наблюдавшая, вздохнула с облегчением. –Нужно просто посмотреть, что внутри? Там, где улитка или где ушная раковина? – Примерно, где ладьевидная ямка и Дарвинов бугорок. – Хорошо… Тогда приступим? Рей сел на стул, любезно ему предоставленный, пока Норман надевал перчатки и сомневался в своих действиях. – Я сделаю наркоз, но частичный, только на ухо. Не дергайся. Темноволосый сдержано кивнул, постоянно посматривая на Эмму и сдерживая желание сбежать. Она выглядела такой уверенной в его действиях, что он даже поверил в себя и свои силы на секунду, может две. Норман аккуратно ввёл вещество в ухо детектива, тот немного вздрогнул, но скорее от неожиданности, чем от боли. – Сейчас будет не очень… хорошо, но не больно. – скальпель разрезал тонкую кожу, и судмедэксперт понял, что ему неприятно. Очень неприятно. Он буквально режет своего дорогого друга, как режет трупов на рядом стоящей кушетке. Плохие ассоциации. Следователь не может стоять в стороне. Она смотрит на скривившееся лицо Рея и всем своим видом сочувствует ему. Наверно, это очень неприятно, не так ли? Эмма подходит и берёт его за руку. Сбегать поздно, она понимает, но поддержка всегда важна. Всегда нужна. Беловолосому противно даже думать о том, что он делает. Кровь стекает по пальцам в рукав, пачкая рубашку. Он не надеется найти что-либо. Что именно он вообще ищет? – Что именно я должен найти? – Я… я не знаю. Интересно. Норман сомневается ещё больше, а сомнение, видимо, передаётся воздушно-капельным путём, заражая и так, нервного Рея, потихоньку переходя на Эмму. А потом он видит что-то маленькое и металлическое. Округлое, неестественно выпирающее из устоя его дней, обычно проходящие вместе с его друзьями-мёртвыми. Рука берёт пинцет необдуманно, по привычке, мозг не успевает обработать информацию о происходящем, уже вытаскивая инородный предмет из уха Рея. – Это… – Эмма в шоке наблюдает за действиями Нормана. – Там что-то… Рей. Это похоже на жучок.***
Волос, который нашли на месте преступления, принадлежит женщине по имени Крона, работающая в одном из многочисленных частных садиков Нью-Йорка. Нельзя делать поспешных выводов, но Рей чувствовал, что она замешана в смертях детей. И Эмма, сидящая рядом, кажется тоже. Они ехали по пустой дороге, думая о своём. А точнее, об одном, и их мысли точно сходились и пересекались. Где-то на спине зудело от неприятного ощущения чего-то подступающе-плохого, и это не давало детективу покоя на протяжении всей поездки от одного кошмарного места к другому. Эмма сидела неподвижно и тихо, как статуя льва перед любым красивым замком мира, её глаза были злы и грустны одновременно, и это беспокоило. Настораживало. Рея напрягало абсолютно всё. Что за шпионскую хрень нашли в нём? Как давно она там? Неужели и вправду с самого детства? Они правда настолько близки к раскрытию этих серийных убийств? Как никогда раньше? Как никогда в принципе? Полезет ли Эмма на рожон? Стоит ли доверить ей допрос? Её состояние крайне нестабильное или она контролирует ситуацию? Он не знает. Это пугает. Впервые в жизни он не уверен во всём (враньё), не понимает куда идти, чему верить. Чему не верить. Его взгляд падает на острые коленки девушки, на сильные руки в обтягивающей чёрной водолазке, на яркие зелёные глаза, смотрящие прямо на него. Темноволосый, не ожидавший такого резкого прямого контакта, сразу отвернул голову от смущения. С Эммой всё в порядке. Он выдыхает. Значит, всё хорошо. Они справятся. Ухо саднит и чешется, так же, как и руки Рея в предвкушении возможной победы, возможного конца. Его сердце ускоряется, заставляя чувствовать себя марафонцем, руки неудачно потеют, оставляя заметные следы на руле служебной говнотачки. Быстрее. Быстрее. Прекрати. Нельзя торопиться. Вдох-выдох, успокойся. Крона ничего не знает о них, они ничего не знают о Кроне. Всё честно, всё взаимно. Так ли это? Он не знает. Эмма не знает. Норман тоже. Пока не проверим… ни к чему не придём. Машина плотно втискивается на свободное место зажатой парковки. Не самое удачное положение, если им понадобиться что-то более быстрое, чем Эмма, но сейчас нет на это времени, как и сил, как и желания. Мысли полностью сфокусированы только на третьем этаже ветхого здания с яркой вывеской, сообщающей о нахождении здесь детского садика. Следователь, с пригоршни трёхлетнего опыта, осмотрела все возможные пути отступления, решив что-то для себя. Детектив лёгким взмахом руки проверяет наличие патронов, шокера и Эммы для дальнейшей операции. – Сначала разговариваем… – Потом догоняем, в крайнем случае - бьём. Я всё помню, Рей. – Хорошо. В груди разливается патока, успокаивая нервы. Она всё знает, ты тоже. Просто сделайте всё что в ваших силах. Норман будет гордиться. Они выходят из этого разбитого корыта больше с удовольствием, чем с сожалением и страхом. Всё-таки сначала они просто поговорят. Потом, возможно, скрутят и отвезут в участок, или побегают, разомнут свои старческие кости, а то из-за сидения в офисе у Рея жопа квадратнее, любой другой квадратной жопы, а у Эммы просто сдают нервы (не то чтобы у Рея не сдавали). Лифта нет, две лестницы, одна снаружи, другая внутри, по которой они сейчас и поднимаются. Способов сбежать тут немного, девушка сразу берёт под своё наблюдение все выходы и окна, ведущие на улицу, не давая детективу даже возразить. – Здравствуйте, – темноволосый достаёт удостоверение, параллельно рассматривая помещение. –мы из полиции. Тут работает Крона? Их встретила невероятно опрятная темноволосая женщина с добродушной улыбкой. Вокруг неё вилось огромное количество детей, и то один, то второй, что-то от неё хотел. – Здравствуйте, – её голос бархатисто распространился по всему помещению, обдавая чем-то близко-родным. Как будто тебя держат на руках и гладят по спине размеренно-неторопливо, не напрягаясь, как в тот самый раз… в какой? Опять воспоминания лезут совсем не вовремя. – да, тут. Её позвать? – Да, пожалуйста. У Рея странное чувство дежавю смешанное со слишком большим сомнением по всему этому поводу. Эмма, находившаяся рядом, кажется чувствовала что-то похожее. Потому что не отпускало, потому что не могло быть всё так легко. Всё так весело и задорно. Изабелла. Она смотрит пристально, совсем не упускает их из виду. Анализирует. Она радуется. Это видно по её зрачкам, подрагивающим губам и несдержанным действия. Ждала. Вот значит, как. Откуда ты знаешь, что её зовут Изабелла? А потом, через секунду, он видит, как Эмма выпрыгивает в окно.***
Они оцепили район с особой оперативностью. Конечно, ловля серийного убийцы, которого на протяжении восьми лет никто не мог поймать. И это только в этом штате. В других были похожие случаи. Ему срочно нужна кружка кофе, ебаного американо, а лучше сразу экспрессо, и желательно не только ему, но и подходящей сюда Эмме. Он ненавидит эту детскую, наивную вывеску напротив, он ненавидит проходящих мимо сотрудников, он просто устал и хочет лечь спать. Что потом будет в офисе? Рокот и гам отдельных лиц, которых держат только потому что их мамочки и папочки входят в богатенький слой общества и могут постучать наверх, а этот верх, с удовольствием, даст Юго знатных пиздюлей. «Да тебя уволят после этого». Ну и ладно, Рея и сейчас ничего не держит в принципе. – Ты как? – Всё хорошо! Я только немного содрала кожу на коленках и руках, ничего страшного. Ты? – Бывало и хуже…–его мозг возвращается в ванную с холодной водой. Отрезвляет. –Никогда больше так не делай, а то Норман сляжет в могилу раньше нужного. – Хм, ты же знаешь, что я всё равно буду так делать. Рей с усмешкой хмыкает. Конечно, знает. Иногда приятно постоять вот так. Вот так просто опираясь на машину и смотря на работу других людей, пока есть свободная минутка. В этом есть какой-то свой шарм надвигающейся бури или чего-то похожего. Эмма подрывается с места, видя судмедэксперта с двумя стаканчиками кофе в руках и взволнованным лицом. Лёгок на помине. А ведь уже вечереет. Зажигаются редкие фонари, готовящиеся к сумеркам, люди потихоньку разбредаются по домам. Какова вероятность того, что кого-нибудь из них сегодня убьют? На этой большой планете проживают семь миллиардов человек, только в Нью-Йорке восемь с половиной миллионов, в день умирает около ста пятидесяти тысяч и кто, кто может гарантировать что следующим будешь не ты? Что ты умрешь своей смертью в компании семьи и друзей, а не где-нибудь в подворотне разобранным на части для чёрного рынка? Никто ничего не может гарантировать. Застраховать тоже не всегда получается. Прямо под носом возникает вкусный аромат карамельного латте. Рей берёт в руки ещё тёплый стакан. – Теперь объясните мне пожалуйста, что тут произошло. – Норман производит впечатление спокойного и расчётливого человека в этой исконно белой рубашке. – Эмма выпрыгнула в окно. – Эмма выпрыгнула куда… Виновница торжества смеётся неподалёку, за что ей прилетает по голове. – Эта дура выпрыгнула в окно, когда увидела, как Крона пытается сбежать по пожарной лестнице. – И? – Это был третий этаж. – Рей поднимает голову и смотрит Норману прямо в глаза, нагнетая обстановку. – Она не знала, есть ли под этим окном хоть один намёк на твёрдую поверхность, кроме асфальта внизу. Норман медленно и карикатурно поворачивает голову на Эмму, видимо не веря, что она жива или, по крайней мере, не сломала себе ноги. Она расплывается в довольной улыбке. Рей закатывает глаза и делает глоток. – Как видишь, там всё-таки оказалась лестница! Я жива и здорова, как бык. Только вот Крону догнать не получилось. Она очень хорошо знает подворотни, что я потеряла её ещё на пятом повороте. – За это время я успел знатно охуеть, вызвать скорую и подкрепление, потом побежать за ней и тоже заблудиться. – А вы молодцы… времени зря не теряли. – И не говори. Кофе вкусный, греет душу и руки, остальное греют заходящие лучи солнца и два человека, стоящие рядом. Они теплые не только физически, но и по натуре своей сияют и излучают уют. Когда-нибудь это всё закончится. Но пока можно наслаждаться моментом - им нужно наслаждаться. Нужно наслаждаться людьми, пока они ещё живы, пока они ещё могут говорить и нести что-то своё в мир, приносить вклад в будущее человечества, а может какого-то конкретного человека - не важно. Главное - это наслаждаться. Наслаждаться и верить. И любить. Рей глубоко вдыхает уже немного прохладный воздух. Эмма такая красивая на фоне заходящего солнца. Его лучи ласково поглаживают вихрь на её голове, огибают руки, выделяя мышцы. Закатное марево. Апельсиновая пастила. Норман тоже очень красивый. Тени танцуют с его ранними морщинками на лице, с его кистями рук, такими невероятными, что о них можно писать оды и слагать легенды, с голубыми глазами, смотрящими прямо в душу, но прямо сейчас, смотрящие на побитые руки и ноги девушки. Волнуется. Норман сильный. Может не физически, но его душа и разум, будто живут на этой планете дольше неё самой. Иногда, он лучший судмедэксперт, иногда лучший психолог, но для них он просто Норман, личный успокоитель, лучший, невероятный, незаменимый друг. Он же аккуратно трогает руку Эммы и говорит что-то тихо-тихо, и даже вокруг стоящая пыль не улавливает разговор. Видимо, точно хочет убедиться, что всё в порядке. Личное? Рей не знает. Рей уже давно не знает, что для них троих «личное». Такое чувство, словно они живут одной жизнью. Это, конечно, всё условно, и у каждого своё мнение на многие вещи, но есть определённо что-то одно, одно такое, объединяющее? Целое? Он не знает. Холодает. Кажется, он тут лишний. – Пойду в обход, а то долго без дела сижу, ненароком и вправду уволят… Рей нехотя отрывается от капота и движется в сторону мусорного ведра. Кофе был сладким и тёплым, как наваждение минуту назад. Часто бывает, что он сам не понимает свои мысли, часто не может их остановить или разложить по полочкам. Реальность жестокая. Кусается. Детектив проверяет обойму, отряхивает рубашку от грязи, которая прилипла за день, его взор устремляется в тёмные переулки, мокрые и вонючие, отвратительные и страшные, некрасивые. Пора бы уже привыкнуть, спустя столько-то лет… пока не вышло. Его нагоняет чуть хмурая Эмма. – Вообще-то! – она ударяет Рея по спине со всей силы. – Какого хрена?! – Меня тоже могут уволить. Так что идём вместе! Отпечаток руки неприятно покалывает, но Рей принципиально не говорит об этом. Эмма самый настоящий чертёнок. Подворотни никогда не отличались человечностью. На стены падают начинающиеся сумерки, погружая мир в темноту, отталкивая оранжевое зарево куда-то на запад, отправляя в последний путь. Сумерки эти неприятны. Они давят на грудную клетку, на, и так больную, голову, устрашают величие закоулков, и где-то далеко мерещится свет огней. Плохое предчувствие подкрадывается плавно и незаметно. Руки опять потеют. Эмма идёт впереди, как вожак прайда, как самый настоящий лев, горделиво и храбро, имея отпор на любые угрозы. Не то чтобы Рей боялся, не то чтобы Рей выглядел хоть чуточку напуганным. Нет, но эта реакция, эта злосчастная интуиция, не давала покоя. Намекая, что не всё так просто. Что не всё так просто… Чувствует ли Эмма тоже самое? – У меня кошки на душе скребутся, знаешь… – она замедляет шаг, говоря это. – Будто день сегодня не закончится вовсе. Рей перемещает внимание с её плеч на макушку. Он тоже это чувствует. – Да, есть т… Перед глазами всё сливается в одну серо-кровавую кашу. В коричневатую вату. Его рука тянется за телефон автоматически, его рот говорит наборы букв в трубку так же автоматически, и на том проводе отвечают быстро, скидывая на полуслове. Эмма в шоке смотрит на лицо Кроны, смотрящее в небо, покрывающееся синей патокой, и не верит своим глазам. Но им всегда приходится уверовать и отдать всего себя происходящему. Не то чтобы трупы - это что-то из ряда вон выходящее, особенно в их повседневной жизни, но это не значит, что смотреть от этого становится приятнее. И жить легче, соответственно. – Нет левого уха. Эмма смотрит на кровавую дорожку, уходящую в глубины оставшихся дворов. – И отсутствует мозг. Как и в прошлые разы… Огромная лужа продолжает растекаться под сильным телом женщины, пачкая ботинки следователя. – Рей. – он отвлекается от разглядывания места преступления. – Это произошло недавно. – Ну, да. – детектив хмурится, замечая написанные кровью цифры «81194». – Нет, Рей. – она смотрит прямо в глаза своими ярко-зелёными изумрудами. – Это произошло буквально сейчас. Эмма подрывается, запинается о свою же ногу, но это не усмиряет пыл, что несёт её в пыльные коридоры злосчастных домов. Она бежит на голом энтузиазме, абсолютно не зная, как и куда. Детектив в ступоре вызывает подмогу. Переминается с ноги на ногу целых две секунды, в раздумьях как побежать лучше: с ней или в обход. На правый висок давит рациональность Нормана. Она кричит истошным воплем, что не важно как, просто беги. И Рей бежит. Он улавливает последние полыхания пламени и хватается за них, как за последнюю в мире надежду. Его опять же осыпают гнусные капли холодной воды в ванной комнате, но мозг не обращает внимания. Игнорирует и всё тело, продрогшее этим могильным веянием подвалов, игнорирует и бежит. Бежит и бежит. Шею начинает сдавливать усилившееся чувство тревоги, будто вот-вот и что-то произойдёт. Что-то непоправимое? Что-то страшное? Он не знает. Опять он ничего не знает. Рей с каждым разом всё больше и больше убеждается, что эта роль подходит именно Эмме. Когда события идут не по плану, когда солнце садится не вовремя, а фонарик не работает, когда лица сливаются в одно, Рей убеждается, что это не его - вести за собой людей, давать надежду, успокаивать. Иррациональное желание сбежать с работы, которую сам же выбрал, завладевает на целых пять монотонных секунд, что занимают серые изгаженные стены и кровавые следы ботинок позади. Пахнет гнилью, смешанной с грязью и раздолбанным бетоном, крошки асфальта разлетаются по закоулкам, пиная старые пакеты и банки, спотыкаясь о чёрные, потрёпанные кроссовки и пропадая в тёмных парадах мусорных баков. Рука тянется за пистолетом, когда дорога резко сворачивает направо, исчезая в узких проходах. Он потерял Эмму из вида уже как минуту назад. Дерьмо. Влажный воздух вбивается в лёгкие, выжигая волнистые узоры внутри грудной клетки, и небо, покрывающееся болезненными пятнами жестокой ночи, плачет в унисон со скорыми шагами размыто-серого. До него отчётливо доносится леденящий душу хруст кости. Будто прямо под ухом раздавливают яблоко, из которого сочится красноватый сок. В какой-то момент Рей перестаёт дышать через нос, начиная загонять в глотку оставшийся кислород, что сжигает трахею, что взрывает ушные раковины истошным криком из соседнего переулка. Крик этот имеет голос Эммы. По спине пробегаются мурашки, которые трогают неприятно саднящий отпечаток. Ствол сжимается сильнее. Если ему не послышалось… Ему точно не послышалось. Рей выбегает на более-менее просторный закоулок, застроенный вокруг железным забором. Его рука дёргается при виде высокой женской фигуры, скрывающейся за каменными парадами серых дворов. Серийный убийца безмолвно покидает поле боя, ловя напоследок запоздалые пули вдогонку. Они не доходят до назначенной цели. Он не успевает осознать произошедшее, но груз свинца, что лежит на душе, увеличивается в сто раз, когда замечает скрюченную Эмму, лежащую в неглубокой луже отвратительного цвета известняка, пока её правая нога стремительно краснеет и опухает, а её лицо сходиться к неказистой гримасе сдерживаемого крика. – Эмма! – Беги за ней! Если она уйдёт сейчас, то мы, возможно, упустим последний шанс! – Нет! – он знает, что это правда, но делает решение в пользу нерациональности копа, а беспокойства друга, пока звонит Норману и голосом, с нотками паники, пытается объяснить, что именно произошло. Рей берёт её за руку, проводит другой по волосам и лицу, пытаясь разгладить болезненные морщинки. Он совсем не врач, да и не лидер. Не душа компании. Но хотя бы так. Сделать хоть что-то полезное за последние 24 часа, вытерпеть с силой сжимающуюся ладонь Эммы в своей, положить её ногу в менее болезненное положение, встретиться взглядом с горящими огнями: обиженными и злыми, но сильными и борющимися. С ней всё будет в порядке. Детектив глубоко вдыхает холод, проходящий по всему телу дрожью, и смотрит в закоулок, за которым скрылась Изабелла, замечая под ближайшим мусорным пакетом пистолет Эммы. Чёрный и гладкий – сверкающий своей невинностью, хотя на самом деле это совсем не так. Его плечи начинают необъяснимо дрожать в ритм быстро вздымающейся женской груди. В унисон. Серые, как стены у него дома, глаза вспыхивают ярко красным, ненавистным, смотря на злосчастный поворот налево, что скрыл за собой виновницу торжества. Ёбаный пикник. Рей хочет убить Эмму за беспечность, убить Изабеллу за все проблемы, которые она им причинила, но в глубине души, на самом деле, только себя. Нет, не только. Он чувствует ласковую руку Нормана, что огладила острое плечо с молчаливой просьбой отойти. Его взгляд расслабленно-спокойный. Волнующийся на задворках. Ещё глубже - злой. Но только для Рея и Эммы заботливый. Немой в своём внимании, пока смотрит на возможные повреждения детектива, пока хмурится, наклоняясь к переломанной ноге. На сколько сильные у той женщины должны быть руки… Рей старается не думать, смотря на облезлые окна, что прячут за собой алкашей и насильников, Рей старается не думать, просто погасить в себе назревающее чувство глубокой и грязной, чёрствой. Гадкой. Тошной ненависти, что пропитывает всё сознание. Но не выходит.