Никогда бы не смогла полюбить

      Мы оба невзлюбили друг друга. Можно сказать, с первого, неправильно брошенного, взгляда, с первой презрительной ухмылки с его стороны и того, как он издевательски протягивает буквы моей фамилии, пытаясь вывести меня из себя. Я не могла терпеть в нем все: его смазливую внешность, на которую велись все девушки школы, татуировки, покрывающие его руки и шею, странные ярко-красные глаза, которые смотрели на всех свысока, а те наивные дураки, казалось, этого не замечают и продолжают вешаться ему на шею. Характер этого парня тоже оставляет желать лучшего — слишком самодоволен, слишком эгоистичен, слишком невыносим и еще миллионы слов «слишком», которые можно перечислять очень и очень долго. Возможно, именно из-за всего этого он и стал таким популярным — все любят плохих парней, особенно девчонки. Он знал, что привлекает всеобщее внимание — ему это нравилось, он всегда любил находится в центре крутой компании, в которой собирались такие же, как он «сливки школы».       Для меня всегда оставалось и остается загадкой то, почему он обратил внимание на меня. Я ведь совсем не отношусь к ряду его поклонниц и не собираюсь кланяться ему в ноги — не выношу таких заносчивых людей, как он, которые пользуются свой популярностью, а им все спускается с рук. Конечно, плюс к сладкой мордашке можно добавить то, что его отец директор нашей школы, а к отпрыску важного человека в школе нужно относиться с уважением, даже если уважения не будет в ответ. Это даже в какой-то степени утвердилось как школьное правило на ряду с тем, что бегать по коридорам и курить в туалетах запрещено. Но, к удивлению, стоит признать, что этот «золотой мальчик» чтит правила своего отца, что даже немного, хотя нет, совсем не немного вводит в замешательство. Я даже сама стала случайным свидетелем сцены, где этот парень за шкирку вытаскивает курильщиков из туалета. Наверное, у меня тогда случился немой шок, что мои ноги словно приклеились к полу, и я совсем не могла двинуться с места. Вроде, такая мелочь — многие курят в туалетах, многих разгоняют, но когда это сделал именно он, то мне с трудом удалось это осознать и еще сложнее принять. На секунду в голове промелькнула мысль, что он может быть хорошим человеком, но ему удалось испортить это секундное впечатление. Он заметил меня тогда и, как обычно, наградил насмешливым и высокомерным взглядом, и я поняла, что поспешила с выводами.       Его шутки для меня всегда были тупыми и чересчур пошлыми, они нескончаемым потоком лились из его рта, который он ни на секунду не желал закрывать. Многие, те кто были в его компании и те, кто хотел стать ее частью, едва ли животы не рвали от смеха и с пеной у рта величали его шутки остроумными. Смотреть на это было тошно, как эти болваны готовы слизывать грязь с его ботинок, а он их ни во что не ставит. Даже его собственное имя, Люцифер*, ничего с ним общего не имеет, такой человек, как он может принести только разрушение — просто чертов демон!       Он никогда не упускал шанса поиздеваться надо мной, как угодно, когда угодно и где угодно. Это было для него сродни развлечениям — он сам так говорил. Ему нравилось, что я, как атомная бомба, мгновенно взрываюсь и обрушиваю на него весь свой шквал эмоций — он насыщался моей затраченной энергией, это веселило его, он так гадко ухмылялся, показывая, что ему абсолютно плевать на мои слова. И как бы я не старалась обходить его стороной, он все равно настигал меня, злорадствуя над тем, что мне никогда не убежать и никуда не спрятаться от него. Люцифер хотел меня напугать, но я не боялась его, лишь мои неприязнь и возмущения росли к этому человеку с каждым днем, с каждым, произнесенным им, словом. А на мой самый главный вопрос: — Почему именно я?       Парень отвечал с прежней надменной улыбкой, зачем-то близко наклоняясь к моему лицу, из-за чего на щеке чувствовалось его горячее дыхание, и пронзительно глядя прямо в глаза: — Почему что я так хочу, Уокер.       Не смотря на то, что мы испытывали обоюдную неприязнь друг к другу, учителей это не останавливало, как не останавливали мои протесты о том, что я лучше выпрыгну в окно, чем буду готовить доклад с Люцифером. Это было не один и три раза, словно даже они издевались надо мной. А он насмешливо улыбался и глядел на меня таким взглядом, который точно давал мне понять то, что доклад готовить буду только я. По крайней мере, мне так казалось, но мне пришлось признать, что была не права. Сидя одни в библиотеке, иногда даже до девяти вечера, я думала, что сплю и, к огромному удивлению, мне снится вовсе не кошмар с участием «золотого мальчика». Мы разделили работу пополам, и каждый делал свою часть. Без его приколов и насмешек, конечно же, не могло обойтись, но сам факт того, что он не взвалил всю работу на меня и не ушел, поразил меня. Уже второй раз за все время знакомства с ним. Словно его, как на первый взгляд кажется бунтаря, которому, по обыкновению, должно быть плевать на правила, всякие запреты и тем более доклады по истории, подменили на, пусть даже не на совсем, вообще не на совсем, пай-мальчика, усердно выполняющего свою работу. Люцифер капризничал, что все эти задания скоро сведут его в могилу от скуки, отпускал едкие комментарии по поводу того, что нас словно свела судьба работать вместе и провоцировал на то, что сделает свою часть задания намного лучше, чем я, но вместе с этим все же чувствовалось, как он преображался в такие моменты.       Даже не смотря на всю мою нетерпимость к этому человеку и даже в какой-то степени отвращение, я все же ощущала себя рядом с ним немного некомфортно, особенно вечером в пустой библиотеке. Хотя что он собственно мог мне сделать, кроме того, как остро пошутить? С полной уверенностью в груди я сказала бы, что ничего — я ему не интересна, он мне не интересен — все было прекрасно, но до определенного момента. Все было отлично до того, пока я не оказалась прижата к книжному шкафу крепким мужским телом, а мои губы, с которых было готово сорваться возмущение, не накрылись губами Люцифера. И я понятия не имею, что меня поразило больше — жадный и требовательный поцелуй парня, либо же моя реакция на него. Зачем я ответила, почему не оттолкнула, зачем он это сделал и множество других вопросов, которые с бешенной скоростью пролетали у меня в голове в тот момент, когда нас поставили вновь вместе делать доклад, в третий раз. Тогда во мне бушевало столько разнообразных эмоций, что я не понимала, какой черт сподвигнул меня на то, чтобы порывисто запустить руки под его рубашку, и изгибать тело в такт его грубым прикосновениям, после которым у меня еще долгое время оставались заметные синяки.       Когда Люцифер поцеловал меня, то первое, что пришло мне на ум — что он спятил. Он же терпеть меня не может, в какие-то моменты даже кажется, что намного сильнее, чем всю школу вместе взятую, а потом происходит такое, от чего я вообще перестаю здраво мыслить и соображать и в прямом, и в переносном смыслах. Не мог ж этот парень за несколько дней совместного проекта вдруг резко поменять свою мнение обо мне. И я оказалась права — не мог. Это оказалось его очередной шуткой, развлечением, как он любит говорить, а во мне он все также видел игрушку, над которой можно поиздеваться. А разве я могла ожидать чего-то другого от этого «золотого мальчика»? Нет, конечно, ведь такие, как Люцифер никогда не изменятся, не потому что не могут, а потому что не хотят — им нравится положение, в котором они находятся и то, что едва ли не каждый человек пляшет под их дудку. И он решил сделать меня частью этого представления, потому что одного поцелуя ему оказалось мало.       Он украл мой первый поцелуй, затем второй и третий, и все последующие. Обычно он это делал, когда мы оставались одни, что, к моему несчастию, случалось слишком уж часто, даже становилось не по-себе от такого стечения обстоятельств, словно это не судьба, как говорил парень, а сплошное проклятие. Не думаю, что у него хватило бы духа поцеловать меня на глазах у всей школы — он бы не стал портить свой статус, ведь при нем всегда должны быть лишь роковые красотки, при которых имеются только яркая, одинаковая для всех его пассий, внешность и вызывающе сексуальная фигура, покорный характер и готовность выполнять все указания и прихоти Люцифера, а мозгов, чтобы нормально подумать, конечно же, ни у одной из них не было. Возможно, как и у меня самой, потому что раз за разом продолжала отвечать этому несносному парню на все его требовательные поцелуи, от которых на губах выступала кровь. Он словно обладал каким-то чарами, которые не позволяли мне оттолкнуть его или в тот момент даже подумать о том, что это, черт возьми, сущий бред и издевательство. Даже после того, как он отстранялся от меня, я продолжала стоять где-то с минуту с затуманенным взглядом, не замечая того, что Люцифера и след простыл. Только спустя время ко мне снова и снова приходило осознание того, какая я идиотка, что снова поцеловала его.       Не знаю, как он, но я помню каждый наш поцелуй, каждый тот день, все до мелочей. Второй произошёл в туалете, во время урока. Моя ручка неожиданно потекла, испачкав мне руку — пришлось отпроситься и выйти. По пути я ворчала себе под нос про не качественные канцелярские товары и их не квалифицированных и не добросовестных производителей, зачем-то размазывая чернила по руке, из-за чего сделала её только грязнее. В общем, в ту минуту проблемы внешнего мира меня совсем не затрагивали. Возможно, если бы я шла молча и была не так сильно зациклена на испачканной руке, то смогла бы услышать тихие, но стремительные шаги за спиной. В туалет же я зашла не сама — меня грубо затолкали внутрь, после чего оказалась прижата к холодному настенному кафелю. Я помню его яркие красные глаза, которые внимательно рассматривали каждый сантиметр моего лица. Но я сразу почувствовала, что в этом взгляде что-то было не так — он был отстраненным, не выражающим ничего. Не было ни привычной насмешки, ни какого-либо огонька страсти или желания — не было ничего, никаких эмоций. Я не беспокоилась об этом в тот момент и в остальные тоже, я не требовала от него, чтобы Люцифер смотрел на меня как-то особенно, как не смотрел ни на кого другого, только слегка насторожилась — почему он делает это, если не хочет? В его глазах не было ни грамма чувств и эмоций, чего нельзя было сказать обо всем другом. Его поцелуи всегда были горячими и жадными, их вкус всегда был смешан с металлическим вкусом крови, словно парень хотел показать, как ему весело развлекаться с любимой игрушкой и слышать её тихие болезненные стоны.       Третий поцелуй произошёл за школой среди густых зарослей кустов, где нас никто не смог бы увидеть. Мне пришлось идти домой в одиночестве, потому что моя подруга Мими, будь она неладной чертовкой, решила совсем в этот день не приходить в школу из-за контрольной по математике. Я была очень зла на неё в этот день и почти всю следующую неделю, хотя знала, что она ни в чем не виновата. Не успела я выйти за ворота школы, как меня схватила за руку и настойчиво куда-то повели, и в этом «ком-то» я узнала Люцифера — его покрытые татуировками руки я могла бы узнать из тысячи. Он ничего не говорил, а я даже не пыталась сопротивляться, словно уже смирилась с тем, что будет дальше и, вновь поддавшись чарам этого «золотого мальчика» шла за ним, как одна из собачонок, которые также повсюду носились за парнем и над которыми я раньше насмехалась и презирала, а теперь сама стала ничуть не лучше них. В тот момент я почувствовала к себе ужасное отвращение, которое никогда прежде к себе не испытывала, хотелось кричать и вырвать руку из его ладони, но что-то останавливало меня, насильно удерживало, не давая настоящим эмоциям выйти наружу. Поэтому я стала покорной и уже мысленно причисляла себя к числу тех гламурных пассий, которые были у Люцифера ранее — оказалось, что я совершенно не превышаю их в интеллектуальном развитии, если не могу дать ему отпор.       В тот день, в третий раз, я запомнила, что его ладонь была горячей, и что он сжимал мою руку не слишком сильно, чему я удивилась (в который раз). Он ведь так любит показать свою силу и превосходство надо мной, всегда выбирает любые формы предоставить это: «случайно» толкнуть и с невинными глазами «просить прощения»; оскорбить что угодно во мне — мою причёску, социальное положение и прочее; либо же просто встать ко мне вплотную, показывая свою величественность через высокий рот, а он выше меня буквально на целую голову, если не больше. Даже через поцелуи и укусы губ этот чёртов дьявол стремится возвысить себя надо мной, чему наверняка потом несказанно радуется, уверена, у него улыбка в такие моменты прямо до ушей. И сейчас он мог с силой сжать мою руку, до противного хруста и слез из глаз, но не сделал этого, что для меня остаётся загадкой. Это, конечно, не было какое-то особенное и тем более нежное прикосновение, но почему-то это заставило меня смутить, именно с покраснением щёк и прочей ерундой, но, как обычно, это было мимолетное чувство. В следующую секунду мы оба уже были за воротами школы, среди каких-то густых кустов, и его губы накрыли мои в настойчивом поцелуе, а разум вновь затуманился, как в первый и второй раз. Я помню, как одной рукой он оттянул назад мои волосы, открывая своему обзору шею, которую целовал не менее требовательно, чем губы — также кусая и посасывая кожу, а второй бродил по моему телу, грубо сжимая и щипая его.       Всё эти случаи похожи между собой — сразу после каждого поцелуя Люцифер молча уходит, оставляя меня со моим размышлениями, а на следующий день все происходит так, словно ничего и не было — парень продолжал отпускать свои язвительные шуточки и пренебрежительно, как на какую-то блоху, смотреть на меня. Конечно, как великий Люцифер может спокойно закрыть глаза, когда в его полезрении появляется Вики Уокер? Без его фирменного высокомерного взгляда и противной ухмылки «золотой мальчик» был бы сам на себя не похож, и я бы тогда уже на полном серьёзе думала вызывать ему скорую, мол, вдруг действительно больной? Я не возражала, что потом все вставало на свои места, наоборот, даже в какой-то степени радовалась этому, и нет, я совсем не мазохистка, просто мне по душе, когда он издевается надо мной на словах. Но разве это нельзя тоже назвать мазохизмом? В общем, остановимся на том, что мы оба ненормальные. Именно мы оба, ведь почему при ком-то он ведёт себя со мной, как придурок, ссыпаясь оскорблениями направо и налево, а наедине, как ещё больший придурок, жадно и едва ли не по-собственнически впиваясь в мои губы? Как говорится, двое ненормальных нашли друг друга. Но дальше поцелуев, к счастью, никогда не заходило — думаю, на следующий день меня бы тошнило так, как не тошнило никогда, я бы чувствовала себя ещё ужаснее за свою беспомощность перед ним и ещё бы сильнее ненавидела его и себя тоже, что позволяю поступать так со мной опять и опять, а на следующий день включать дурака и претворяться, что ничего не было. Я тоже хороша, потому что также решила не затрагивать эту тему, наверное, поэтому и плачу по счетам за свою, нет — за нашу общую глупость, а он даже в ус не дует, продолжает жить в своё удовольствие. Конечно, таких, как я у парня было предостаточно, тихих и смирных. Зачем ему нужно было заморачиваться по поводу каждой из них?       Я бы никогда не смогла полюбить Люцифера, даже перед лицом смертельной опасности никогда бы не сказала о том, что он мне нравится, потому что это было сущей правдой. Он именно тот тип людей, которые вызывают у меня отвращение, и это никогда и никак не исправить. Даже такие благородные мелочи, которые он совершал, как выгон курильщиков из туалетов, не слишком сильное сжатие моей руки и то, что он доделал часть моего доклада после того, как я уснула, не способны превратить настоящего демона во плоти в милого светлого ангелочка. И да, он правда доделал доклад за меня, когда я без сил вырубилась прямо в библиотеке. В тот день я чувствовала себя уж слишком вяло — всю ночь не могла заснуть, ибо сна не было ни в одном глазу, а когда пришла в школу, то меня накрыла огромная волна усталости, что я едва ли не засыпала на уроках и по пути в другой класс. В тот день, как на зло, снова задали делать доклад, будь он не ладен, который сдавать нужно было уже на следующий день. Когда нас с Люцифером в четвёртый раз поставили делать совместный доклад, то я даже бровью не повела, не только смиряясь с тем, что это дьявольское проклятие, но и ещё во мне просто не было сил этому сопротивляться. Этот парень не стал упускать своего шанса, чтобы подшутить надо мной и моим сонным и потрепанным видом, но быстро потерял интерес из-за того, что за этим не следовало никакой реакции с моей стороны. Меня хватило всего лишь на двадцать минут работы и написание только двенадцати строчек собственноручно, после чего я клюнула носом прямо на работу, которой отдала всю последнюю энергию. Вроде бы, я проснулась спустя три часа, когда было уже почти девять вечера, а «золотого мальчика» уже не было в библиотеке. На столе я нашла только полностью сделанный доклад, который огромной точностью соответствовал данной теме и был написан… Не побоюсь этого слова — прекрасно, но парню я бы этого никогда не сказала, чтобы его эго не подпрыгнуло ещё выше (хотя куда уж выше?). Мы выступили хорошо, без всяких запинок, и я была очень благодарна Люциферу в этот момент, ведь он мог совсем этого не делать. Хотя, если подумать, то если бы он не доделал часть моего доклада, то мы оба были бы в пролёте, так что это вряд ли благородный поступок, скорее спасение собственной шкуры. Я это понимала, но все равно карила себя за то, что не осмелилась переступить через свою гордость и не поблагодарила его. Опять же после его слов это странное желание сию же секунду пропало: — Будешь должна, Уокер.       И он забирал свой должок каждый раз, когда мы оставались одни. Как всегда — грубо и настойчиво, совсем не рассчитывая свои силы, когда щипал и кусал мою кожу. Это продолжалось почти год, и я уже давно сбилась со счета какой это поцелуй, но все равно запоминала в этот момент все, что происходило в тот и все, что я тогда чувствовала — все краски и эмоции этого дня. И самым странным мне запомнился даже не первый поцелуй, когда мне показалось, что Люцифер сошёл с ума, а последний, после которого «золотой мальчик» навсегда исчез из моей жизни.       Это случилось в первый месяц после зимы, когда выпускные классы писали пробные экзамены. Нельзя сказать, что я полностью была готова к этому тесту, но закончила его в числе первых. В то время, когда я сдавала свою работу, Люцифера уже не было в кабинете — именно он был самым первым, кто сделал свое задание и буквально со скоростью света вышел из класса, что заставило меня немного насторожиться. Мне никогда не были интересны проблемы этого парня, но в этот момент я была заинтригована. Хотя, может быть, просто пыталась себя отвлечь от дурацкого задания под номером восемнадцать с объёмным фигурами, которое в итоге и не сделала. Что же заставило «золотого мальчика» так нервно и стремительно покинуть класс? Ему настолько надоели, в последнее очень частые, тесты и контрольные, что он просто решил поставить ответы наугад и быстро свалить домой? Глубоко в этом я не стала разбираться — у меня перед носом были задания, которые требовали моего решения, а ещё я мгновенно внушила себе, что его проблемы мне совершенно безразличны и меня не касаются. Думаю, он бы сам сказал в своей грубой манере тоже самое, если бы узнал, что я интересуюсь, поэтому я вновь посвятила всю себя тесту по математике, больше не вспоминая о Люцифере, пока он сам не дал о себе знать.       Со слабой тревожностью насчёт того, что я могла ошибиться в двадцать третьем задании, на которое возлагала большие надежды, я вышла из класса и направилась к выходу из школы, мысленно рассуждая о том, мог ли получится в этом задании какой-то другой ответ. Я не успела даже выйти с этажа, как меня схватили за руку и затащили в кладовку уборщика, где чувствовался резкий запах моющих средств. В слабом свете маленького пространства я увидела ярко-красные глаза и сразу же поняла, кто их владелец, хотя даже и на секунду не сомневалась, что это был именно Люцифер. Я немного растерялась от его взгляда, он показался мне каким-то странным, каким я раньше его никогда не видела. Если раньше в его глазах при каждом нашем уединении не было никаких чувств, словно они были стеклянными, то в этот момент они преобразились, и именно этих эмоций я никак не ожидала увидеть — тоска, печаль и усталость. Я никак не ожидала, что смогу этого парня, всегда такого уверенного в себе эгоиста, которому не то что статус не позволяет проявить слабину, а гордость, которой у него вагон, увидеть потерянным и опечаленным. Это проявлялось не только в его взгляде, но и во всех последующих действиях. Он не стал сразу же целовать меня, как делал это обычно — сначала он положил свою голову мне на плечо и долго держал меня в своих крепких объятиях, словно не хотел отпускать. Это второй случай, когда он заставил меня краснеть. Меня смущала вся эта необычная ситуация — люди, которые терпеть друг друга не могут, стоят в кладовке и обнимаются, будто старые друзья, которые пытаются успокоить от душевных терзаний каждый своего товарища. Ещё больше меня смущало то, как его горячее дыхание обжигало мою шею, заставляя кожу покрыться мурашками, а щеки стать ужасно пунцовыми. Я потеряла счёт времени в тот момент и совершенно не имела понятия, насколько долго мы так стояли, возможно, где минут пять-восемь, если не больше. В моей голове даже на секунду не промелькнула мысль, что нужно скорее оттолкнуть этого парня и убежать, пока есть такая возможно — это было бы отвратительным поступком с моей стороны даже по отношению к такому человеку, как Люцифер. Он все же поцеловал меня спустя некоторое время после наших объятий — без жадности и настойчивости, даже как-то робко и осторожно, что совсем не было ему свойственно. Это все напоминало какой-то сон, который уже не казался ночным кошмаром, потому что я не могла осознать полностью, что рядом со мной находится именно Люцифер, то самый «золотой мальчик», которому всегда было плевать на окружающих, которому не были интересны разговоры за его спиной — он просто смешивал тех, кто распускал слухи с грязью с надменной улыбкой и взглядом, наполненным презрением. Это были словно два разных, совершенно разных человека, та его сторона… Которую смогла увидеть только я.       После этого случая Люцифер больше не появлялся в школе. Когда это продолжалось неделю, я подумала о том, что он заболел, потому что даже не смотря на свой ужасный характер, он никогда не прогуливал занятия. Когда прошел месяц, я подумала, что с ним, возможно, случилось что-то серьезное и, может быть, он попал в больницу. Не то чтобы я прям сильно за него переживала и переживала вообще, просто меня накрыла волна женского любопытства, где он пропадает и почему не появляется на уроках. А в самой школе как будто никто и никогда не слышал о таком человеке, как Люцифер — ни один его, если можно так сказать, друг из его компании ни слова о нем не сказал, даже учителя закрыли глаза на то, что этот парень уже больше месяца шляется не понятно где. Будто все забыли о его существовании, или он словно не рождался вовсе. Вся эта ситуация казалось мне странной, что даже иногда возникал порыв лично подойти к директору, его отцу, и спросить о «золотом мальчике», но я сразу же отбрасывала эту бредовую мысль. Какое мне может быть дело до того, где этот несносный парень прохлаждается? С чего внезапно появился такой необъяснимый интерес к его персоне? Почему-то когда в голову приходят такие размышления, то вспоминается наш последний поцелуй, можно даже сказать, что это скорее были просто объятия, чем поцелуй. Хотя, может быть для него это были не просто объятия на тот момент? Может, он искал утешения, раз был грустен? Непонятный и немыслимый бред, потому что он не мог найти утешения в человеке, к которому относится с неприязнью. Или мог…? Мои мысли были настолько перемешаны, что готовы были превратиться в кашу — я не могла ничего понять, не могла объяснить причину его исчезновения и странного поведения, потому что слишком мало знаю о нем, хотя «мало» — это мягко сказано. Я лишь видела то, что видели все — крутого, самовлюбленного парня, который всегда был в центре внимания, все девчонки хотели с ним встречаться, а парни — стать частью его компании. И только на маленький отрезок времени мне удалось увидеть его с другой стороны, такой неизведанной и неприступной, такой закрытой и особенной — настоящей. Неужели это могло что-то значить?       Это был последний школьный день перед получением дипломов. Мои мысли уже перестали быть забиты Люцифером и его загадочным исчезновением — только экзамены, только уроки и десятки чашек кофе, но когда все эти напряженные дни наконец закончились, я смогла спокойно вздохнуть полной грудью — теперь-то я свободна! Школьные коридоры были полупустыми — многие уже давно ушли домой, кто-то вовсе решил не приходить в последний день, ибо делать все равно было особо нечего, в чем они оказались совершенно правы, лучше бы тоже не приходила, а нежилась в теплой и уютной постели. Проходя по коридорам с радостным чувством легкости и воодушевленного настроения, я стала случайным слушателем интересного разговора между директором и мистером Мартиным — одним из учителей. Я, конечно, знаю, что подслушивать нельзя, что это плохо, некультурно и все такое, и я бы прошла мимо, если бы не слышала во время их разговора знакомое имя. — Люцифер сам давно хотел уехать, — строгим голосом проговорил директор, скрестя руки за спиной и смотря вперед как-то отстраненно, прямо как сам парень в последний день, когда я его видела. — Он поступил по-взрослому, и я поддерживая его решение. — Но он даже не дождался окончания учебного года! — возмущенно протестовал учитель, явно сдерживая себя в том, чтобы не начать размахивать руками. — Разве этот поступок можно назвать взрослым? — Чем раньше он начнет обучение в Европе, тем лучше. Он мой сын, и я думаю, он знает, что делает.       Я не могла поверить в то, что услышала, в голове появилось столько вопросов, на которые никто не смог бы дать мне ответа, пусть даже самого неопределенного, кроме «золотого мальчика». Хотя и он сам вряд ли бы ответил даже на один вопрос, только бы надменно рассмеялся в лицо и сказал, чтобы я не лезла не в свое дело, а дело на самом деле было не мое. Или же оно было бы не моим, если бы он не пришел ко мне тогда, в последний день, как оказалось перед отъездом? Он же сам меня в это втянул, и теперь я тоже имею право знать хоть что-то, даже самую маленькую, ничтожную информацию. Но услышала я ей, к сожалению, не от него самого и спустя продолжительное время — почти четыре месяца. Самое интересное, что мне должно быть абсолютно все равно на то, что где он сейчас, с кем и что делает, но что-то внутри больно сдавливается от таких неопределенных вопросов, а глаза нервно метаются в поисках какого-либо решения, которого нет и быть не может. Люцифер — это тот человек, жизнь которого мне не должна быть ни каким образом интересна, даже немного; это тот человек, за которого я должна беспокоится в самую-самую последнюю очередь; это тот человек, которому противна я, и который противен мне — так было всегда и так должно оставаться, потому что я не испытываю к человеку по имени Люцифер ничего, кроме злобы и неприязни — ничего не должно поменяться и не поменяется.       Я бы никогда не смогла полюбить Люцифера. Этот парень постоянно издевался надо мной без известной мне причины, потому что так ему захотелось, а все, что он хочет — он получает. Я не могла выносить его самодовольную и наглую рожу, с которой никогда не сходила презрительная, ко всем окружающим, ухмылка, его глаза, которые горели ярким красным светом и смотрели на всех свысока, даже его ни в чем неповинные татуировки, покрывающие все руки и шею, раздражали меня одним своим видом. Он никогда и ни во что меня не ставил, обращаясь со мной, как с какой-то игрушкой, с которой было интересно развлекаться, которую можно было поцеловать, а на следующий день притвориться, будто ничего не было, а потом продолжать это делать снова и снова. Он украл мои поцелуи, но не смог украсть мою ненависть к нему, а наоборот, сделал ее только сильнее. И, видимо, он решил добить меня тем самым последним днем в кладовке, когда он крепко прижимал меня к себе в, как оказалось, прощальных объятиях, а после этого решил вовсе исчезнуть из моей жизни. Наверняка он теперь ходит по своей Европе довольный и счастливый, думая, что ему удалось запудрить мозги очередной дурочке, но как бы не так! Я никогда бы не смогла полюбить человека по имени Люцифер, потому что ненавижу его всем сердцем за то, что он уехал, даже нормально не попрощавшись.