Падшая

Я изменила тебе

Приходит сообщение на его телефон. Он пару раз проверяет отправителя и не может поверить, что над сообщением красуется сладкое Ти. Он откидывает гитару на кровать, и та падает на одеяло. Так же бесшумно, как и его сердце летит сейчас в пятки. Он нервно облизывает нижнюю губу. А потом улыбается, призывая сердце вернуться на место. Чёртовка. Снова шутит с ним. Приедет, обязательно её за это отругает. И он приезжает на следующий день. Только взору его предстает не хитрющая Кароль, что зазвала его к себе этой шуткой, а бледная Таня, что наблюдала за чем-то в окно. И вид у нее был совсем не весёлый. Он на выдохе бросает ей «Привет» и проходит в комнату, позволяя себе такую наглость, как не сбросить обувь в прихожей. Чем ближе мужчина подходит к ней, тем более отчётливо перед его глазами красуется багровые отметины на её тонкой шее. Балан так и слышит, как яркие метки смеются над ним, крича, что он неудачник. Он молча застывает на месте, не смея к ней подходить. — Что за херня у тебя на шее? — одним шагом сокращает расстояние, хватая её за воротник домашней рубашки. Проводит пальцами по засосам, желая убрать их с её кожи. В секунду даже думает, что была бы наждачка, - не думая, использовал бы ее, царапая в кровь шею девушки. Кароль молчит и опускает взгляд, ощущая холодные с улицы пальцы на своем теле. Она не успевает заметить, как из сильной женщины превращается в падшую. Всю ночь рисовала в голове дальнейший ход событий. Думала упасть на колени и вымолить прощение. Думала в истерике будет сжимать его рубашку, бросая в губы, плечи, руки сто жалких «прости». Думала сбежать в Лондон. Думала ничего не рассказывать, а просто расстаться. А в итоге пришла к сухому сообщению «Я изменила тебе» и гробовому молчанию. Дан зло убирает её руки от женского лица и расстегивает первые пуговицы её рубашки с целью узнать, как далеко зашла девушка. И видит ещё три бордовых метки на груди. — Понравилось хотя бы? — нервно усмехается, прикусывая уголок нижней губы. — Мне жаль, — и это все, что она находит ему сказать. От своего равнодушия сама начинает задыхаться. Пальцы заламывает, кусая губу. И сотни голосов в её голове кричат, что она блядская дура, когда говорит не те слова. А буквы, сплетенные в словосочетание «извини меня» большим комом застревает в горле. Ей действительно хочется кричать извини-извини-извини, а на деле вылетает одно мерзкое - жаль. Она прячет куда-то глубоко свое желание привязать его к себе намертво, чтобы он никогда не уходил от нее. Она бы сейчас, как собака, пристегнутая к будке, у дома своего села бы на цепь - лишь бы он видел, что она больше никуда и никогда без его ведома. А на деле - колени обнимает, пытаясь дрожь унять. — Ты не представляешь, как мне жаль, Либерман, не разделить свою фамилию с тобой, — выплевывает слова. И для обоих это - конец. Финиш огромного забега длиною в жизнь, который они, как жулики, сократили при первом повороте, подумав, что так быстрее. И так, действительно, быстрее. Только награда иная. И нет необходимости в его прощении, потому что она совершенно точно себя не простит. И нет необходимости в её извинениях, потому что слова ничего не весят в сравнении с поступками. В серый день, в большом пустом доме она остаётся со своей девичьей фамилией в паспорте, наблюдая, как машина покидает участок, забирая с собой владельца. Совершенно слабая и падшая Либерман.