Любовь может ранить, иногда любовь причиняет боль, Но по-другому для меня и не бывает. Когда становится слишком тяжело, знаешь, порою может быть слишком тяжело
Он выглядит безучастным, холодным, неживым. И Марк так сильно хочет подойти к нему, схватить за плечи и трясти. Трясти. Трясти. Ведь эй, Ли Донхек, почему ты такой? Что случилось? Что стало с нами? Но Марк молчит, а Донхек не отвечает.И мы храним эту любовь на фотографии, Мы оставили эти воспоминания для самих себя, Те моменты, когда наши глаза широко распахнуты, Наши сердца ещё не разбиты И время словно навсегда застыло.
***
— Ты такой холодный. — тихий горячий шепот на ухо Минхена. Донхеку всегда нужна причина, чтобы намертво обвить руками талию Ли, прижаться, что есть силы и оставлять влажные короткие поцелуи куда-то в область скул. И не то, чтобы Марк против. Ведь именно так поступают все друзья. Абсолютно все. Дождь стучит по окнам однокомнатной квартиры Марка, с каждой минутой все сильнее, все навязчивее, словно просится зайти на чашечку чая и остаться там же, на кухне, немного дольше, чем могло бы быть. Он бьет по окнам, заставляя Донхека немного испуганно дергаться, тревожно вздохнуть где-то сзади, цепляясь руками за старшего до побеления подушечек пальцев. Донхек иногда такой ребенок. И нет, Марк совсем его не осуждает за это. Лишь накрывает его руки своей ладонью, успокаивающе поглаживая костяшки пальцев. Ведь именно так поступают все друзья. — Не бойся. — он слабо улыбается себе самому же, - Я всегда буду рядом. У Минхена теплый голос и Донхек думает что да, вот так вот, прижимаясь к его спине, вдыхая его легкий аромат арбузного свежего геля для душа, ему спокойно. Он роняет голову на плечо старшему, прикрывая глаза и переплетая их пальцы в некрепкий замочек. Ведь они друзья, не так ли?***
— Почему ты здесь? — Марк не узнает свой голос. Он хрипит, чуть ли не срываясь сразу же на жалкий всхлип. Он так хочет подойти к Хеку, окутать его своим теплом, укрыть прокуренным пальто и просто унести домой. Просто быть рядом, так, как и обещал.***
— Я люблю тебя. Донхек говорит это так тихо и так искренне, что у Марка внутри ломаются кости к чертовой матери, дрожат колени и голос, кажется, теряется на веки вечные где-то в полумраке его комнаты, освещенной неоновыми гирляндами. У Донхека смущенное лицо, дрожащие пальцы и дерганные плечи. Он вырывает эти слова, хрипло, из собственной глотки, заметно вздрагивает всем телом и выглядит таким непривычно маленьким для Марка. Мягкий свет от гирлянд падает на медовую кожу младшего, отражается в его темных расширенных зрачках, остается на кончике рыжих волос, а Марк подмечает каждую деталь в его и только его Донхеке. Он так хочет улыбнуться ему широко-широко, так хочет завалить на кровать и целовать его родинки на лице так долго, бесконечно долго, так хочет прокричать ему в ответ, что да, да, черт возьми, я так долго ждал этих слов. Ты бы знал, Ли Донхек, ты бы знал. — Ты… — Я люблю тебя, Марк. У Минхена ребра крошатся в пыль, он боится сделать лишний выдох, боится моргнуть, ведь что, если это все иллюзия? Что, если Донхек опять надменно поднимает свой подбородок вверх, посмотрит на него как на идиота и произнесет это «купился?». Купился, да, он купился. Их первый поцелуй немного неловкий, но до невозможности искренний. Марк пытается быть аккуратным и нежным, пробуя на вкус эти мягкие губы, о которых мог только мечтать глубокой ночью, в то время как Донхек начинает кусаться и сминать старшего с силой, словно только так он может доказать свои чувства. И Марк поддается. Поддается, когда жмет Донхека к стене своей комнаты, когда целует его так самозабвенно, так страстно, что сам забывается, задыхается, но считает это мелочью. Его мокрые поцелуи, спускающиеся по изгибу шеи, горячие выдохи Хэчана и его рука, сжимающие волосы на затылке Марка. О боже.Я клянусь, что со временем станет легче, помни это каждой частичкой себя
***
— Не молчи. Ну же, Донхек. — он моргает пару раз, игнорируя подступающие слезы. Хек выглядит таким… чужим.***
— Так поступают все друзья? Донхек смеется совсем не вовремя, ведь стоя на коленях перед своим уже парнем, и доводя его до белых точек в глазах - жестоко. Очень жестоко. Марк пытается быть немного более сдержанным, чуть аккуратным и иногда мягким – выходит на твердую троечку. С минусом. Донхек напоминает пожар. Он берет все сразу, он любит смелее, любит грубее, глубже и резче. Его нельзя контролировать, ему нельзя приказывать – лишь тяжело вздыхать, надавливая именно туда, куда и намекает парень. Надавливая и наблюдая за тем, как он просит большего все громче, все слаще, все ненавистнее для соседей. Как Хек им в глаза смотрит – загадка, потому что старший сразу же покрывается легким румянцем и отводит взгляд. Давно нужно было понять, у этого мальчика нет совести. За это в их скромной паре отвечает Минхен. Хэчану всегда мало. Он ищет все новые и новые способы намекнуть Марку на нечто более интересное, иногда говорит прямо, иногда просто садится на него сверху во время работы за ноутбуком, шепча на ухо что-то из разряда « заставь меня поработать для тебя ». И не то, чтобы Марк жаловался.***
— Боже, Донхек, скажи хоть слово.Когда я буду далеко, я буду вспоминать, как ты целовал меня Под тем фонарным столбом на 6-ой Улице, Я буду слушать твой шепот по телефону... А ты только дождись, пока я вернусь домой.
Младший мелко дрожит, смотря на парня напротив себя стеклянным взглядом. Кажется, Марк вот-вот разрушится: сломается, как хрупкая фарфоровая чашечка, разлетится в разные стороны острыми осколками. Хека сжимает до маленькой черной точки где-то глубоко в сердце. Он хочет сделать шаг вперед, хочет обвить его шею руками, шептать на ухо это вибрирующее, такое интимное «я всегда буду рядом». Но нет. — Я пришел попрощаться, Марк. Он опускает голову, потому что видеть лицо Марка в эту секунду – ужасная ошибка. Это болезненное выражение будет преследовать его на каждом шагу, застрянет в глотке, навеки будет печатью в глазах. Не отпустит ни на секунду – ни в реальности, ни во сне. Он подходит к юноше, опускается вниз, к маленькой картонной коробке, где находилась мелочь, которую бросали прохожие за маленькое представление, и аккуратно опускает туда небольшой тонкий серебряный кулон. Тот самый, что Марк подарил с их фотографиями внутри. Тогда он всю ночь шептал такие глупости Донхеку, гладил с такой нежностью ладонью по щекам и не отводил взгляда с него ни на секунду. Словно Донхек был для него целым миром. Целым миром, который резко разбивается о стены реальности. Бьется в лихорадке, напоминающую рыбу на суше – сумасшествие, никак иначе. Марк молится. Молится, чтобы его сердцебиение, напоминающее стеклянный хруст, не дошло до Донхека.А если ты причинишь мне боль, Это ничего, милая, больно только на словах. Но на этих фотографиях ты просто обними меня, И я никогда тебя не отпущу.
Марк чувствует себя так, словно находится в дешевом кино. Он бледнеет, сереет, становится в сто раз более поникшим. Это похоже на карточный замок. Так красиво, так изящно и так хрупко. И Марк правда, честно, защищал свое маленькое счастье от всего на свете, от каждого шороха, от каждого выдоха в сторону «замка». Но он все равно упал, разрушился за мгновенья око. Теперь это всего лишь кусочки воспоминаний. Паззл, который больше не соединиться в тот же рисунок. Ведь Марку нужен именно тот же. Действительно, теперь это все всего лишь воспоминания? И не будет Хека в его постели с утра пораньше, который бы закинул на его бедро собственную ногу и нылся, что никуда не пойдет? Не будет его звонкого мелодичного смеха? И того, как он поет попсу 90-ых в душе, заставляя Марка смеяться? Уже ничего не будет?- Ты такой холодный. - Мы ведь с тобой друзья? - Я люблю тебя, Марк.
Внутри Марка геноцид бабочек.