cause i don't want the world to turn without you
and i don't want the sun to burn without you
Without You — Ursine Vulpine, Annaca
— так никто не умеет.
энакин улыбается каждый раз, когда асока о его важности и ценности говорит. и головой машет отрицательно, будто не верит.
он ей дорог. он для неё семья. он для неё всем становится, когда мир сужается до страшного и ложного обвинения.
и энакин знает, что скорее всего должен отпустить её. хоть мечи забери, хоть в комнате запри, а если она захочет уйти — уйдёт.
они рядом стоят, но между ними пропасть разрастается мгновенно. и эта секунда — она не девается никуда. она застывает. становится бесконечной. его сердце стучать будет так больно — грудная клетка будет отзываться гулким шумом. вдох —
специально созданный для другого. выдох —
бесконечная боль под опускающимися рёбрами. так будет нескончаемо долго, а её плечи перестанут дрожать, а голос успокоится. она станет спокойной, но по-прежнему будет стоять и смотреть, понимая, как же они были слепы.
энакин для асоки — всё, и асока для энакина — тоже.
— не забывай меня, — тихо просит он. — не смей оглядываться, если это сделает тебя счастливой. живи ярко, больше всего хочу, чтобы ты покорила этот мир — остальное не важно.
— не забывай меня, — вторит она несмело. — не смей оглядываться, когда это причиняет боль. смейся, от рассвета до заката, больше всего хочу, чтобы ты продолжал жить, ведь есть ради кого.
энакин знает, что должен отпустить её, но знает, что как только он это сделает, то асока вернётся. вернётся к нему, за ним,
ради него.
энакин чувствует себя эгоистом. асока чувствует себя почти свободной. и разбитой. всё отвратительно. во имя силы, кто-нибудь, сделайте что-нибудь.
сила неблагосклонна к асоке. сила не слышит её призывов. сила молчит, больше не взрываясь ярким светом. сила оставляет её.
она больше не джедай, а может и никогда не была им, но её руки леденеют каждый раз, когда она сталкивается с несправедливостью. первый раз асока выдерживает, в другой раз уже готова сломаться от груза, что ложится на её плечи, в третий раз она срывается за убийцей, сама того не осознавая: рефлексы играют свою собственную пьесу.
её удача: либо она слишком свыклась с этими тёмными переулками, либо наёмник совершенно напуган, но поймать его оказывается проще, чем открутить голову дроида. асока оборачивается, слыша приближающиеся — полиция как всегда вовремя — шаги, и сталкивается взглядом с оби-ваном.
джедай, чьи волосы уложены как обычно идеально, застывает в паре шагов. он недоумевает и одновременно гордится.
асока знает, что поблизости наверняка ещё один
джедай, а потому делает осторожные шаги в сторону. оби-ван может только посмотреть тоскливо и горько, словно обвиняя себя, что не нашёл сил бороться, бороться за неё.
она, асока, не хотела их прощать. прощение — это по-джедайски. теперь она не джедай, а может никогда не была им по-настоящему. и оби-ван кивает в проулочек слева от себя. асока кивает ему в благодарности и бежит от своего прошлого в темноту, в одиночество.
когда асоке исполняется семнадцать, она понимает, что её мир разрушился не на поле битвы, под оглушительный грохот взрыва, как она когда-то думала, среди мёртвых и умирающих в тяжёлом воздухе, с запахом прожжённой плоти. мир, оказывается, рушится тихо, в такие же тихие дни. она, наконец, понимает, что совет слеп, а может попросту лицемерен, и никто не будет заново собирать разбитых девочек.
пропасть выстроил не орден, не республика, не сила. пропасть выстроили они сами. осознание этого приходит к ним почти одновременно, в тот самый момент, когда энакин, наконец, отпускает, асока возвращается, а оби-ван, не изменяя себе, прячет улыбку.
пока мы все вместе, с нами ничего не случится.
и тут любому терпению совета приходит конец. и имя этому концу — энакин-чтоб-его-гандарки-сожрали-скайуокер. и асока., а ещё оби-ван. тандем на все случаи смерти. потому что только до неё они могут довести.
оби-ван — джедай, и его охота на гривуса близится к концу. энакин — генерал, и его счёт дроидов переваливает за разумные пределы. асока — независимый военный советник, и
её собственный триста двадцать второй полк справляется с феноменальной задачей, приближая конец войны настолько, что его, кажется, можно заметить — стоит только вглядеться повнимательнее в сине-чёрные росчерки гиперпространства.
асока смотрит и видит, как на орбите столицы больше не дрейфуют гигантские военные крейсеры, готовящиеся улетать. асока слышит, как свежесть, юность и незамысловатое изящество жизни расползается по галактике, от звезды к звезде, и улыбается.
энакин тоже улыбается — что уж там скрывать, оби-ван даже не пытается скрыть яркой улыбки, в то время как им приходит лаконичное — в офицерском стиле — послание с самого важного крейсера в данный момент.
пленник сбежал, гипердвигатель повреждён, катастрофа неминуема.
клоны пятьсот первого вылетают быстрее почти на час, в то время как энакин и оби-ван пытаются доказать важность спасательной операции. у энакина сдают нервы, он не пытается осознать слабые доводы винду: там его ученица, там его коммандер, там его парни, там асока. асока не уйдёт, асока будет бороться за каждого солдата на том крейсере, асока скорее умрёт, чем позволит себе потерять ещё одного бойца. в этом вся она, эта асока-джедай всегда будет сильнее обидевшейся асоки-изгнанницы.
энакин и оби-ван обмениваются однозначными взглядами: асока — дважды джедай, и это когда-нибудь погибелью её станет.
оби-ван находит силы и слова, борется — он готов хоть по головам совета пройти, если понадобится — и теперь уже побеждает: он не готов терять в этой войне ещё хоть кого-то. хватит ему бесчисленных клонов и джедаев. просто хватит.
они прилетают на какую-то безымянную луну и оба теряются в шторме силы, когда видят развалившийся напополам крейсер. «бесстрашие» — энакин никогда не признается, в честь кого назвал этот крейсер (хотя ни для кого это не было секретом вселенского масштаба) — горит, где-то ещё слышатся взрывы боеприпасов и грохот, когда капитанский мостик продолжает рушиться.
клоны снуют повсюду, раненых перетаскивают чуть ли не на дроидах, погибших складывают неподалёку ровным рядом вместе со шлемами.
энакин видит, что каждый занят делом, и это для него не в новинку. единственное, чего он не замечает — это девушки с небесными, слегка покрытыми дымкой облаков глазами, которая обещала быть с ним. в с е г д а.
оби-ван в толпе солдат ищет её. маленькую девочку, которая на глазах превратилась в смелую девушку, переняв скверный характер энакина и ум оби-вана. асока, из той, кого надо защищать, стала той, кто защищает и оберегает. в с е г д а.
энакин и оби-ван думают, что с каждым шагом неосознанно приближаются к пропасти, к самому её краю, где хватит дуновения прохладного ветра, чтобы они ощутили сполна тяжесть свободного падения и лёгкость приземления. они идут — клоны, за спинами которых полыхает пламя пожара и заката, идут им навстречу.
оби-ван и энакин дышут рвано и через раз, когда марш солдат близится к концу. энакин жмурится и борется с желанием закричать. оби ван выдыхает какое-то ругательство, когда мимо вновь не проходит знакомая фигура.
они молчат, вполне ожидаемо. тут воздуха не хватает, горло сжимается, а глаза наполняются слезами: колонна закончилась. тут бы в лёгкие кислорода вдохнуть. тут бы что-нибудь.
они сами виноваты, что в пылу и плену чувств забыли, что в космосе, кроме россыпи восхитительных звёзд, комет и планет есть ещё безжизненная и глубокая темнота.
рекс останавливается перед ними, а асока, опираясь на коммандера, смотрит в глаза двух мужчин, ощущая странный импульс в груди: слишком стыдно быть причиной их слёз.
асока, тяжело дыша от дыма, что пеплом оседает на её языке, делает два быстрых шага, совершенно забывая о сломанной и пробитой ноге — благо рекс успевает удержать её от падения — и оказывается в руках энакина и оби-вана.
энакин хочет выиграть эту войну, но не такой страшной ценой, как чуть не случилось сегодня. оби-ван обнимает их крепко, и ему всё равно, что будет завтра, всё равно на мнение ордена, ведь это самое главное. асока знает, что никто и никогда не сможет отнять у неё семью, без которой ей пришлось жить слишком долго.
они стоят, ветер утих, а может и вовсе шумел только в их головах, и между ними нет никаких препятствий. и эта секунда — она не девается никуда. она застывает. становится бесконечной.
— домой? — спрашивает несмело.
— домой, — отвечает легко.
