***
Опять урок с ней, опять она что-то рисует вместо того, чтобы делать задание. Секундная стрелка слишком громких часов и периодический стук ручек мешают мне поймать тишину. Скучно, но по крайней мере смотреть на неё приятно. Вдруг она переводит свой взгляд на меня. От неожиданности cердце будто останавливается на секунду, но я тут же беру себя в руки и стараюсь спокойно, будто ничего не произошло, увести взгляд. Получается, кажется, быстро и нервно, но всё ещё достаточно плавно. Какое-то время смотрю в другой угол класса, поправляю очки. Кошусь в её сторону – чёрт, она всё ещё смотрит. Кажется, я покраснела. Мне не по себе. Почему? Почему я до сих пор едва выдерживаю простые социальные взаимодействия? Почему я всё ещё веду себя как школьница? Надо успокоиться. Наши взгляды пересекаются. Секунда. Две. Сложно оценить точно. Она улыбается, а затем снова опускает взгляд. Что это было? Ничего. Ничего особенного. Почему меня так колышет? Всё ещё слышу, как тяжело-ускоренно стучит моё сердце. Мысли путаются. Но всё хорошо. Она просто рисует. Дальше я старалась заниматься какой-то работой. Я замечала несколько её коротких взглядов, но они пропадали, стоило мне поднять глаза. Я разобрала задания с классом. Урок закончился. Настя (в имени её тоже есть, кажется, что-то особенное) ушла вслед за громкими одноклассниками. Наверное, в тот момент я просто переволновалась, потому что дальше не случалось ничего необычного, сильно выбивающего меня из колеи. Где-то через месяц её класс сдавал мне сочинения. Она никогда не писала их слишком хорошо, уровень английского у неё, на самом-то деле, средненький, но я всегда оставляла её сочинение напоследок, как самое приятное. В этот раз её сочинение было весьма неплохим и безошибочным. Исправлений почти не было, а единственное она аккуратно замазала корректором. Похоже, сперва Настя писала на черновик. Она так старалась. Под текстом, немного сбоку, было нарисовано небольшое сердечко. Как это удивительно мило, боже, как мило. Какая же Настя славная девочка. Я глупо улыбаюсь и радуюсь, что я одна в кабинете и могу позволить себе так улыбаться. Разумеется, я не тешила себя даже малейшей надеждой на то, что это может быть признанием. Это было бы глупо, очень глупо. Но не значит ли это, что если я нарисую рядышком сердечко в ответ, оно так же никаким образом не будет считаться признанием в любви? Нет, нет... Большая часть нашего общения - приветствие. Между нами нет никакой любви. Только моя влюблённость. Вздыхаю. Что ж, по крайней мере я могу сделать это. Аккуратно вывожу контур, стараясь не испортить её прелестную тетрадь своим рисунком. Не такое красивое, как у неё, но теперь в тетради есть и красное сердечко. Опять улыбаюсь. К сожалению, посмотреть на то, как она его заметит, мне не удастся. Тетради я передала её однокласснику, который отдал их остальным за несколько дней до урока. На уроке она, может, поглядывала на меня чуть чаще, а улыбалась чуть дольше, но я уверена, что мне просто кажется. Я всё же надеюсь поймать отблеск её реакции и, должно быть, случайно обращаю на такие мелкие вещи большее внимание.***
В следующий раз тетради сдавали через неделю. Я думала проверить тетрадь Насти последней, но мне так не терпелось увидеть, нарисовала ли она что-то ещё, что стоило её классу уйти, я сразу открыла её тетрадь и спешно долистала до того сочинения. «I love you» - гласила маленькая надпись возле наших сердечек. Тупо смотрю в тетрадь, не веря своим глазам. Нет, подождите, как же… Чувствую, как сердце стучит, а эмоции внутри превращаются во что-то текучее, не совсем понятное, смешанное. Мне хочется встать, посмеяться, походить по комнате, сесть, снова встать, сделать хоть что-нибудь, но сейчас я не могу даже толком заломать себе руки – несколько школьников, имеющих привычку заходить в класс в самом начале перемены, уже здесь. Сжимаю руку в кулак, ногтями больно впиваясь в ладонь, чтобы хоть немного усмирить выплёскивающиеся эмоции. Я слишком долго повторяла себе, что мне ничего с ней не светит, и эта надпись в итоге застала меня врасплох, мои же чувства по привычке идут против того, чтобы принять это. Если сердечко ещё можно было выдать за невинный рисунок (что я сделала без раздумий), то это, это признание, почти уверена, признание. Могу ли я теперь так же просто написать ей ответ? Сердце так громко стучит. Глаза опускаю в пол, как можно сильнее отворачиваюсь от класса, чтобы не заметили случайно проявившиеся эмоции, которые мне сложно получается сдерживать. Быть эмоциональной это та ещё пытка, да, самая настоящая пытка, особенно в такие моменты, когда эмоции вдруг взрываются, путаются, и ты умираешь не от какой-то конкретной, а от того, как их много, как сильно они переполняют тебя, и ты хочешь от всех них избавиться, пусть даже где-то там затерялось и невероятное счастье. Кому-то, наверное, будет сложно поверить в то, что синие чернила на бумаге могут вызвать такое. А сердце всё стучит и стучит, хотя я, кажется, успокаиваюсь. Урок начнётся через пару минут, и мне его ещё вести. Но всё нормально. Я уже могу посмотреть на собравшихся школьников, не боясь, что они заметят что-то неладное. Урок начался. Я объясняю новую тему. Кто-то задаёт вопрос, и я отвечаю. Всё хорошо. Но это I love you, что никак не выходит из моей головы. Настя, Настя… Наконец я одна, сижу и проверяю тетради. Настина лежит немного в сторонке, и я постоянно напряжённо посматриваю на неё. «I love you» - действительно ли это признание? Да, наверное… Вроде понимаю, что определённо оно, но так слабо верится. Уже поздно, и мне хочется от всего этого просто уйти. Вымоталась, похоже. Смотрю на тетрадь, смотрю, и беру её в руки, и приписываю на нужной странице «I love you too». Откладываю тетрадь в общую стопку, надеваю пальто, выключаю свет в кабинете, закрываю дверь и ухожу. Будь что будет.***
Я проснулась, смотря в потолок. Одеяло было наполовину сброшено с кровати, мой кот ритмично мурлыкал рядом. Правильно ли я сделала? Нет-нет, вопрос здесь не в правильности… наверное. Нащупываю очки на тумбочке и понемногу встаю. Решение уже сделано, менять его не хочется, но ощущение какой-то «неправильности» (всё же не могу подобрать другого слова) не покидает меня. А вчера я так легко написала… Сегодня слишком часто смотрю на часы. Слишком сильно напрягаюсь при каждом звонке на урок и с урока. Не могу представить, что произойдёт, когда она придёт. Меня не перестают доставать мысли о том, что мне стоит зачеркнуть эту проклятую запись, но я отмахиваюсь от них, потому что я не могу, я не хочу! Перемена перед её уроком казалась мне очень долгой. Я смотрела на дверь, и один за другим заходили её одноклассники, но Насти не было. Она зашла за две минуты до звонка. Поздоровалась со мной, села на своё место, достала пенал и учебник. Посмотрела на меня, но почти сразу отвела взгляд, начав повседневно сидеть в телефоне. Ничего необычного. Я волнуюсь, я так волнуюсь, и не могу успокоиться. А урок начался. Она получила свою тетрадь. Открывает её, листает страницу за страницей, случайно пролистывает нужную и возвращается. Смотрит на оценку за работу – пятёрка – и едва-едва улыбается. Моё сердце стучит. Вот оно. Перелистывает страницу ещё раз, смотрит на сочинение. Тиканье секундной стрелки не совпадает с биением моего сердца, и это всё так громко, так невозможно громко. Я смотрю на неё и не могу ни о чём думать. А она вдруг замирает. И улыбается. Подносит руки к своему лицу, прикрывает его и улыбается, а ещё, кажется, немного краснеет, и смотрит вниз, в тетрадь, на надпись. Я неосознанно начинаю улыбаться вместе с ней. Волнение не проходит, уж точно не полностью, но сейчас мне кажется глупым, что я так сильно переживала. Я волнуюсь, но не могу перестать улыбаться. Я начинаю урок, и она смотрит на меня с точно такой же улыбкой, и мне не верится, что это происходит, и я не думаю, не могу думать, что будет дальше, потому что чувствую счастье – простое, будто беспричинное, счастье.***
- Татьяна Михайловна, я люблю Вас. Как юно это звучит. - Давай не будем торопиться, - отвечаю я. Сердце стучит, и стучит, и стучит, щёки краснеют, а я едва-едва улыбаюсь и смотрю на Настю, порой переводя глаза в пол, потому что смотреть на неё сейчас кажется мне слишком неловким и слишком счастливым. Повисло молчание. Похоже, не только я не могла представить, что же произойдёт – она тоже. Мы обе не знали, что говорить. Она посмотрела на меня с какой-то надеждой. Ждала, что я что-то сделаю. И раз она ждёт, разумеется, я не могу просто продолжить молчать. - Не хочешь… зайти ко мне выпить чаю после уроков? Пару секунд её взгляд остаётся прежним, и я начинаю бояться, что сказала что-то не то. Но вдруг она перестаёт смотреть на меня и… смеётся. - Вы так волнуетесь, - сказала она. Ох, и правда. Волнуюсь. А ещё радуюсь. Я тоже слегка засмеялась. Как же всё хорошо. - Конечно, зайду, - она радостно кивает и улыбается, и я улыбаюсь, и весь мир – сплошная улыбка, настолько счастливой я себя чувствую. - Я хотела Вам кое-что передать. Что же? Она достаёт из портфеля лист бумаги в мультифоре. На нём простым карандашом написана я. Хоть картина простая, да ещё и бесцветная, объёмность и работа с тенями удивляет. Она прекрасно рисует. - Это… это так, - ну нет, нет, почему мне вдруг захотелось заплакать. Настя, Настя, что же ты делаешь… Нельзя меня так радовать. - …так красиво и мило. Это потрясающе, Настя. Мне очень-очень нравится. Спасибо. - Я рада, - и ей тоже неловко, и она тоже краснеет. - У меня есть ещё рисунки Вас, - краснеет ещё больше, - но, наверное, покажу их после уроков. - Да, конечно. - И ещё, - мы обе косимся на начавших заходить школьников, понимая, что надо бы уже расходится. Настя продолжает совсем тихо: могу ли я называть Вас Таня? Таня. Таня. Таня. Имя эхом разносится в моей голове и не утихает. Настя, ох, Настя, да! Определённое, точное, единственно верное да! - Да, Настя! – я говорю это чересчур громко, отчего мне становится неудобно, - я была бы очень рада. - Тогда… Я зайду к Вам после уроков? - Верно. Буду с нетерпением ждать. - Я тоже.