Это не должно было попасть сюда.
Это должно было остаться на самой пыльной полке моего сознания, за запертой дверью на сорок ключей, к которой в сторожи приставлена самая злая собака. Это должно было быть криком с выключенным звуком, тупым лезвием на заброшенной кухне в развалинах дома в лесной глуши, которым никто и никогда больше не воспользуется. Это должно было стать лопнувшей лампочкой в подъезде, последней и единственной, или посланием в бутылке, брошенной в море.
Этого никто не должен был увидеть. .
Чёрт
Это моё чёрное, безвкусное, нулевое, пустое, неосязаемое.
Это всё для тебя.
Мы встретились в самый тёмный период моей жизни. Говорят, в тёмной пустой комнате нет ничего, кроме стен. Это ложь. В тёмной и пустой комнате была я, а со мной — мои воспоминания. Я билась с разбегу об эти чёртовы стены, под кулаками разлеталась штукатурка, под ногой стиралась подошва, у меня было столько воспоминаний, что их можно было засунуть в кастрюлю и сварить суп. Я помнила, как ты говорил со мной, облизывал губы, а затем поджимал их в плотную полоску ради улыбки. Как наклонял голову и подходил так близко, как другие боялись. Твой смех стоял в ушах, я не смогла его выбить даже ором, даже попыткой натянуть на голову ворот и рвать его.
Рвать его. Рвать. Я делала шаг вперёд, ты — два назад. Тебе было всё равно, что за спиной обрыв, ты никогда не отводил взгляд. А у тебя в нём столько всего было. Я даже не знаю всех названий тех эмоций и чувств, с которыми ты смотрел на меня в упор и одновременно. Мне было плевать, чего ты добиваешься, когда смотришь на меня именно так.
Потому что в моей тёмной-тёмной комнате что-то с щелчком загоралось в этот момент.
Мои руки на твоих запястья, сжатых покруче, чем цепями. Твой заострённый подбородок, когда ты открываешь рот в экстазе от ощущения близости. Твоё радио под грудной клеткой, когда мы напротив друг друга. Штукатурка, что сыплется на твои растрёпанные волосы. И предательский жар на коже рядом с острыми скулами. Ты не любил грубости, но каждый раз мелко дрожал. Ты ненавидел сумрак, потому что в нём водились монстры, но ты не видел во мне монстра, даже когда мои клыки входили в твою шею остро. Ты был настолько ярким, что твой вкус и запах можно было сжать в ладони и ощутить вместе с потом под линией жизни. У меня всё внутри скручивало спазмами, когда ты запрокидывал голову, замирая с удушьем под ключицами на выдохе. Я изучила каждый изъян твоего тела, а их у тебя не было. Шрам от удара матери рядом с переносицей, тату под лопаткой, перекрывшее росчерк детских ошибок, родинка под веком и, как мне говорил ты, «стрёмный прямой пробор». Я не замечала всего этого. Ты осветил мой каждый чёрный угол: спичкой, искрой зажигалки, когда прикуривал, бенгальским огнём под Новый год, свечкой, продавец который обещал тебе удачу, если та догорит до конца, своим оглушительным смехом на ухо, своими дерзкими ответами, после которых меня от тебя было невозможно оторвать, и медленно взмывавшей под окном рукой с сигаретой каждый раз, когда я возвращалась в комнату. И закрывала её. На три оборота.
Его ненавидели, презирали, смеялись в лицо. Ему завидовали, с ним сходились во мнениях, уважали, иногда восхищались.
Я почти поверила в эту сказку.
Сейчас же в комнате было темно, вспышки зажигалки в моей руке не освящали дорогу до двери. Ты больше не встречал меня. Я поворачивала голову каждый раз, когда из соседней комнаты доносился хотя бы малейший намёк на шорох.
Потому что в ней был ты.
Из твоих окон не горел свет, не доносился смех, не гремела посуда, не было ничего того, что зацепило меня однажды. Ты был в пешей доступности, но я не знала, как мне выйти из этой дыры.
Я оставила тебя в своей комнате дольше обычного. И тебе просто не для кого стало светить.
Я пыталась, я правда пыталась достучаться до тебя, ломать стену между нами. Я вспоминала наши песни, вспоминала те слова, от которых по твоей коже бегали мурашки, и озвучивала их. Это расстояние между нами в пару сантиметров крошилось, расходилось трещинами.
— Я никогда не сдаюсь, ты знаешь.
Говорю это на повышенных тонах, с раздробленными костяшками, кровоподтёком на голове и разогнанным дыханием.
Стена сломалась не сразу, но она сломалась.
Я посыпалась вместе с ней.
Моя темнота была темней твоей, но даже так.
Ты не выжил.
Я никогда, не сдаюсь, ты же знаешь.
Я не паниковала, да, кричала, да, била тебя по щекам и ждала чуть больше, чем нужно, в область между рёбер.
Я никогда не сдаюсь
И знаю, что ты не сдашься тоже.
