Солнечный удар

Жара, удушающая духота. Палящее солнце высоко в небесах, без единого белого облачка. В горле постоянно пересыхает, приходиться время от времени смачивать его очередным глотком не слишком холодной воды, уже успевшей достаточно прогреться на этой летней жаре, имея специфический неприятный теплый вкус. Я стараюсь укрыться в тени близлежайших стволов деревьев, но и там нет спасения от тепла яркого солнцепека, да еще и мелкие жучки так и норовят заползти в складки просторной одежды, кусая оголенные части тела. Я согласен терпеть это, все лучше, чем находиться прямо под одуряющими огненными лучами. Мне невыносимо жарко, хочется скинуть эти традиционные для японца тряпки хаори и широкие штаны, но у меня есть причина, по которой я истязаю себя, свое тело, продолжая находиться в мокрых от выступившего пота одеяниях. Он был здесь на пляже, и он был раздет, подтянутое, но не худое тело, мускулистое, – кубики пресса, чуть блестящие на солнце, от которых я практически не мог оторвать взгляда, пробуждали запретные мысли, а внизу живота что-то стягивалось от напряжения. Светлые волосы, изредка вздрагивающие от редкого теплого ветерка, шли ему необычайно, вся его внешность, каждая черточка взрослого лица, и особенно выразительные глаза самурая, много чего повидавшего за прошедшие годы, возбуждали низменные желания. Распаляя в груди незнакомые чувства, а сердце начинало биться в два раза быстрее, путая мысли и чувства, закручивая клубок вокруг моего сознания, словно лабиринт, из которого только предстоит выбраться. – Шинпачи, – он подходит в своей обычной манере, чуть хмурясь. – Тебе не жарко? Духотища же, а ты все еще одет, так недолго заработать и солнечный удар. – Все будет в порядке, я же сижу в тени, – глупая отговорка, но оголиться перед ним я не в силах, слишком отчетливо будет видно мое возбуждение. – Что такое? – улыбаясь, интересуешься. – Стесняешься раздеться перед красотками? Шинпачи, – он щелкает меня по носу. – Будешь сидеть здесь, как какой-нибудь неудачник никогда ни с кем не познакомишься, раскрепостись. Каждое твое слово, больно бьет. Я никчемен, я знаю это. Почему именно ты? Как ты стал центром моей вселенной, почему захватил мои мысли? Как больно в душе, ведь ты другой, я не являюсь для тебя кем-то особенным, просто мальчишка, работающий с тобой. – Шинпачи, – кричит Кагура, раскачиваясь на пятках. – Иди к нам играть в волейбол, нам не хватает участников. Прекрасная возможность сбежать от тебя, я сразу же хватаюсь за предоставленный шанс убраться от источника моих перепутанных эмоций, мои желания слишком очевидны. Надеюсь, ты ничего не заметишь. Я молюсь над этим. – Иду, – кричу в ответ и подбегаю к ней. Команда трое на троя, под палящим солнцем тяжко играть, а я к тому так и не снял с себя свою привычную одежду, жарко и хочется пить, но я не останавливаюсь, так по крайне мере хоть на чуть-чуть, но ты перестаешь полностью и безоговорочно владеть моими думами. Я отвлекаюсь на дух соревнования. Не знаю, как так получилось, но в один из моментов, мне стало так плохо, по макушке, словно кувалдой ударили, и я покачнулся, в глазах заплясали размазанные краски исчезающих во мраке фигур моих друзей и я погрузился глубоко в темноту бессознания. – Шинпачи, – кто-то бьет меня по лицу, с трудом приоткрываю глаза. – Что? – бормочу, силясь разглядеть человека перед собой, все размазано. Еще минута и зрение возвращается, когда этот некто возвращает мне мои очки. В тот же миг я готов сгореть со стыда, ведь это ты, Гин-сан. А я в таком никчемном состоянии. – Что произошло? – в горле сухость, поэтому меня начинает разрывать громкий кашель. – Солнечный удар, – отвечает он, взволнованно разглядывая меня. – Вот возьми, – протягивает стаканчик с водой. – Пей. Быстро проглатываю, позволяю першению отступить на время, и хлопая глазами, уставляюсь на тебя. Мы находимся в каком-то прохладном помещении, отдаленно вспоминаю о гостинице, в которой мы оставили свои сумки с одеждой, припасенной на несколько дней. – Спасибо, – возвращаю ему стаканчик, не знаю, куда деть руки, также опускаю взгляд, твое лицо сейчас не читаемо. Почему-то чувствую себя провинившимся котенком. – Отдыхай, – говорит он просто, поднимается и уходит, оставляя меня одного в просторной комнате. – Я принесу еще воды, я скоро. Закрывается створка бумажной двери, а из глаз моих потоком льются слезы, они необъяснимы, но я чувствую себя глубоко уязвленным, что-то глубоко внутри меня надломилось, и я не смог больше сдерживать свои яркие эмоции. *** Шинпачи не знал, что Гинтоки никуда не ушел, сглатывая, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью, лишь отстранился на некоторое расстояние. Для него не было новостью, что мальчик влюбился в него и испытывает к нему нежные чувства, он знал об этом, в тот самый миг, в момент их первой встречи в кафе, Гинтоки знал уже тогда, что этот юноша влюбится в него, если уже не влюбился. Шинпачи выдавали его глаза, слишком откровенный взгляд, они ничего не скрывали, они говорили о потаенном желании, о мучительном сдерживании и борьбе с собой. Он знал все, Шинпачи был для него подобно открытой книге, его чувства, эмоции, ощущения, и даже мысли. Оправа очков не могла всего этого скрыть, глаза предали своего хозяина, выдавая с головой. – Что мне делать? – вопрос, который долгое время мучил Гинтоки, снова и снова задавая себе, неделя за неделей, месяц за месяцем. Но ничего не менялось, – все оставалось на кругах своих. Шинпачи продолжал тайно любить его, а сам Гинтоки делал вид, что ничего не замечает. Прекрасная игра. И вот пришло лето, жара и солнце. Он предложил всем съездить на пляж к морю, развеется и позагорать, так сказать отдохнуть от душных городских будней. Но Шинпачи… – Черт, – выкрикнул беловолосый самурай, до которого донеслись всхлипывания мальчишки. – Прекрати реветь. Он врывается в помещение и обнаруживает, что брюнет свернулся в клубок, закусив зубами край подушки, пытаясь хоть немного заглушить постыдные звуки, прорывающиеся все равно. Вздохнув, Гинтоки решается, эта картина слишком пропитана очевидной болью, миг жизненно-важного вопроса, приносить облегчение и очевидный ответ. Он делает шаг и вытряхивает Шинпачи из клубка запутанной боли и неизвестности, обнимая и целуя в висок. Итак, выбор сделан… *** Я не верю, – это сказка. Иллюзия, но эти руки слишком мне знакомы. – Гин-сан? – изумленно шепчу. – Я… – Молчи, – велит он и властно целует. А я погружаюсь и растворяюсь в этих движениях, в его руках. Он мой сейчас. Не знаю, бред ли это моей больной фантазии или реальность, не хочу этого знать. Если это лишь сон, я не хочу просыпаться…