Мрак к мраку

Манта вновь осознает себя в привычной тьме. Дух не уверен, можно ли назвать это пробуждением, ведь он не спал. Он умер. Манта прекрасно помнит холод внутри и подступающую со всех сторон темноту — не собственную, бархатную и податливую, а стылую, неизбежную мглу окончательного безмолвия. Духи после смерти не попадают в рундук. На самом деле, они не попадают вообще никуда: тают осколками ночи в лучах восходящего солнца, растворяются в мире, как чернильная капля в водах океана. Он становится все осязаемее и плотнее, вспоминает себя все больше и чувствует ярче. Океан мрака кропотливо собирает чернильную каплю Манты обратно, возвращает ей жизнь по крупицам, заполняет собой дыры в разорванном существе. Вскоре дух уже может объять разумом собственный образ. Капля тьмы растет, сгущается, а после вдруг становится бархатным черным скатом, взмахивает крыльями-плавниками и плывет из глубин темноты на поверхность. Едва осязаемая мелодия, зов на грани сознания задает понятия верха и низа обнимающей его пустоты невероятно четко. Он делает последний взмах и открывает глаза. Манта рождается заново из темных вод и понимает, что его океан был волосами. Черными, как безверие, косами самой тьмы. Бесконечная шелковистая грива вьется вокруг, блестящие гладкие жгуты ласкают его щеки, как длинные водоросли ласкали бока морского дьявола. Тьма, необъятная и вездесущая, смотрит на него взволнованными карими глазами. Неверяще он тянется ладонью к ее лицу, проводит по губам. Губы растягиваются в улыбке. Дух смерти и разрушения лежит на коленях своей ученицы, творения — и создательницы, воплощенной бархатной мглы, воплотившей его самого. Манта недоуменно моргает — как лихо они поменялись ролями! Такого поворота он не предвидел. Аделаида целует бледные пальцы и смеется.