Спасти цветок

утро. солнце полосой разделяет комнату на две части; он шторы вчера не до конца задвинул. на полу разбросанные вещи, снятые вчера в спешке и темноте; не до того было. на тумбе возле кровати стоит небольшая ваза с желтыми хризантемами; они почти вечные. над кроватью на стене висит невеста марселя дюшана; непонятно, но взгляд безусловно притягивает. на низкой кровати персиковые простыни в пол и он. светло розовые волосы разметались по подушке, делая его похожим на ангела. ноги прикрыты, а на светлой спине остались полосы от долгого лежания. вдоль позвоночника, начиная от поясницы, татуировками вьются серо-голубые васильки, затекая во впадинки меж выделяющихся ребер. на затылке цветёт бордовая альстромерия. он положил одну руку возле лица, а вторую опустил на соседнюю часть большой кровати. пусто; холодные простыни. кто-то бы подумал, что он спит; слеза, так долго старающаяся задержаться в уголке глаза, сорвалась с тихим треском в грудной клетке. он зажмурился, стараясь взять себя в руки; сломается сейчас, не соберется потом никогда. он всхлипнул и повернулся на спину, складывая руки внизу живота. под ключицами, как крылья снитча, пестрели алые лютики и лаванда. под сердцем, меж ребер, осталась веточка ромашки и клевера. короткие аккуратные пальцы густо увиты барвинком; начало на запястьях, прикрытых мягкими белыми атласными лентами, и конец на чувствительных подушечках пальцев. когда он встанет с кровати, его запястья не будут видны; красные полосы под тканью, по которым он проведет пальцами; в глазах заискрится кометами боль сотней оттенков. он раздвинет шторы и зажмурится на пару секунд; его ресницы затрепещут и отбросят хрупкую тень на острые скулы; длинные края лент на руках взметнутся вверх вместе с одинокими пылинками. когда он найдёт в себе силы, мир увидит его уникальный разрез глаз; не восхититься нельзя, запрещено кодексом справедливости. на дне его глубоких океанов будет плескаться родная боль вперемешку с воскресшей любовью. она, по традиции, появляется каждое утро, но с каждым осознанным вздохом и каждой чашкой кофе, одной из слишком многих за день, эта любовь будет неизменно утихать, как волны затихают без ветра. он нарежет манго и банан, зальет клубничным йогуртом и выйдет на балкон; небольшое жёлтое кресло в окружении горшков с лавандой, базиликом и чебрецом. на теплом деревянном полу плетеный пестрый ковер; на этой стороне квартиры всегда по утрам солнце, слепит глаза и словно смеется заливисто. он верит свету; робко улыбнется в ответ и прикроет глаза; снова задрожат угольные ресницы. он снова будет одет в растянутую белую футболку и короткие домашние шорты; неизменные ленты лягут мягкими волнами; открытые коленки напомнят ему о том, как часто он падал и сбивал их в кровь. на его подтянутых бедрах эхинацеи и маки переплетаются в одном узоре; щиколотки увиты незабудками; а под коленками спрятаны уязвимые снежинки цикория. у него справа на шее едва заметная россыпь ландышей, а под левым глазом на скуле чашечка жасмина. в грудной клетке есть что-то, что не дает покоя уже два года; оно напоминает каждую секунду тупым скрежетанием, тихим скрипом и треском. оно замедляет биение сердца, ограничивает объем вдыхаемого кислорода, заставляет задыхаться и терять голову от бессилия. оно заливает зрачки ночной чернотой, топя звезды там живущие. оно заставляет чувствовать ноющую боль, хвататься за запястье в страхе и желании перестать его чувствовать вообще. оно навевает воспоминания, от которых ребра в крошку и заставляет вспомнить то, что больше всего хочется забыть. прошлой ночью они вернулись домой вдвоем. в их глазах отражались огни города; по венам несся алкоголь; в переплетенных пальцах хранилось их тепло их любви. они были неправильные. они не должны были вот так вот друг другу отдаваться, кутаясь в объятиях, как в мягком одеяле. не имели права тонуть друг в друге; не могли верить друг другу. они не могли любить. но любили. потому что ему нужно было не затеряться в поле, а он хотел уберечь цветочного мальчика. своего мальчика, у которого в жилах стебли, а в груди лепестки опавшие. когда-то у них был сын. маленький двухлетний мальчишка с нереальным красными от природы волосами и до ужаса выразительными глазами; его яркая улыбка и чистый наивный смех щекотали изнутри, заставляя сиять от переполняющей любви. они оба любили малыша больше жизни, и не важно, что усыновили его. маленький Чани тянул ручки к папе, внимательно смотря в уникальные глаза напротив и показывая зубки в радостной улыбке. он брал его на руки и кружился по комнате. в такие моменты мир вокруг переставал существовать для них двоих; только он и их сын; и лент тогда еще не было, как и цветков чернилами. летними вечерами они втроем выезжали за город и до самой ночи, пока детские глазки не начинали слипаться, бродили по пшеничным полям; светлячки и правда заменяют звезды, словно как будто в своём собственном космосе и никто не достанет, никто не обидит. дождливой теплой осенью эти глаза удивленно рассматривали разноцветные листья и свое отражение в лужах; над головами облака плыли сладкой ватой. холодной зимой звезды в огромных зрачках уступали место снежным хлопьям; кометы в замедленной съемке. а весной... весной лепестки опали, и недавно сияющий нереально красный пион рассеялся во мраке утери. когда ты бессилен, ты просто хочешь исчезнуть. когда ты не можешь никаких помочь тому, кто твоей серой жизни смысл, ты рвешь волосы на голове и кричишь до потери голоса, потому что ты бесполезен. градом слезы по впалым щекам, но ты так хочешь утереть их с чужого лица. когда ты не знаешь о смертельной ране, то и не думаешь вовсе о возможности ее существования. когда они усыновили Чани, врачи в детском доме сказали, что он полностью здоров; подделанные справки и анализы не вызвали подозрений. мальчишка и правда выглядел самым счастливым ребенком; под сердцем выжидала момента ужасная новость. шипы понизили нежную кожу; капли сладкие рубиновые смешались с солеными прозрачными рваными вздохами. никогда не забудешь момент, в который весь мир потемнел; молился, чтобы на мгновенье; готов был отдать свою душу любовью увитую. навеки замерзли орхидеи, ползущие по костям под кожей. вихрем колючий мороз в грудной клетке, закованные во льду навсегда несчастные хрупкие ребра. за окном облака закатные, оранжевые, персиковые, алые, а запястья заливает бордовый. белая ванная плитка, кафель с кровавыми разводами; мокрые от пота и слез волосы ко лбу, как трава в росе по утрам ко стопам. вода потеряла былую прозрачность; как кровь в ней бесшумным взрывом, так и боль в сердце парализующей вспышкой. красный цветок теперь навеки под землей. маленький Чани остался в поле; светлячки спели ему последнюю колыбельную. на коре старой ивы плющом выросло до хруста выворачивающее кости Ючан. он слился с травой, стал цветами мягкими, провожая своего принца на трон в персиковых облаках. бога нет; он дарит цветы нужденным, а не забирает еще не раскрывшиеся бутоны. с каждым новым цветком на теле он острым металлом считал на запястьях количество лепестков. крестоцветные ему всегда нравились больше; новые кровавые снежинки покрывали не зажившую нежную кожу. под его руками ленты легли на алые букеты; чтобы боль не сочилась так явно, чтобы его цветочный мальчик не страдал так сильно. - я подарю тебе новый букет он не хочет новые цветы; полевые самые лучшие. как его маленький принц. - нам нужен новый цветок. он ничего не хочет, ничего не нужно; ему тоже, но ему нужен его цветочный сломанный мальчик. - нам нужен новый букет. он всегда верит его словам. он всегда чувствует его поддержку; его сильное плечо, на котором родинки языком в созвездия, на котором маленькие вселенные оттенками фиолетового так много раз. он знает его любовь на вкус и запах; полевые цветы. через два месяца он вздохнул вновь. на предплечьях родились небольшие розовые пионы; на правой скуле светлая сиреневая коронария; слева на шее крупная фиалка; в правом соске небольшое колечко, а над ним сердечник в россыпь. на тазобедренных косточках бережно вырощенное переплетение льна и пижмы. тыльные стороны кистей скрыты аквамарином горечавки, а от локтей до плечей затерялись жёлтые звезды зверобоя. ленты остались в память о принце на сочном плюще; по деревянном теплому полу шлепали босые ступни четырех маленьких ножек. белокожие малыши Сэюн и Бенкван, словно белые облака; они вместе сладкая вата. Джун под сердцем хранит два маленьких подснежника, и пока он в его, в Донхуновых крепких объятиях, никто из них не завянет. цветок спасти легко; стоит его полюбить. но если видишь, как крошится твой цветочный мальчик, то сбереги его, как свой жизненно необходимый кислород. любой ценой, ведь он твоя жизнь...