Древняя кровь

Кун, пожалуй, не обратил бы на нее внимания, если бы не сережки. Девчонка не отличалась от сотен других девчонок, что заглядывали в его лавку после школы, но только эта носила рубины, оправленные в мельхиор. Кун слишком хорошо разбирался в камнях, чтобы принять корунд за обычную стекляшку. Камушки были довольно большие, но не самые чистые, и когда девушка склонилась над прилавком, рассматривая часы, Кун углядел на одном из них царапину. Скорее всего, старую оправу распилили, и вставили камень в новую. Девушка была брюнеткой, мешковатая толстовка и укороченные джинсы подчеркивали ее подростковую худобу. На шее красовался широкий ошейник с подвеской полумесяцем, тоже мельхиоровой. Но рубины… Столь дорогие камни обычно обрамляют золотом, однако металл солнца явно был девушке не по душе. Конечно, она могла оправить рубины и белым золотом, но его получают из сплава желтого и серебра. А серебро не всем красавицам приходится по вкусу. Особенно тем, что с опаской поглядывают на стенды со старинными крестами... В открытое окно влетела сорока, взмахнула изящными черно-белыми крыльями, поднимая с верхних, забитых всякой всячиной полок пыль, и опустилась на излюбленное местечко у кассового аппарата. Тот, как и все в лавке Куна, похвастаться новизной и функциональностью не мог, но выглядел примечательно. Девчонка покосилась на сороку. Та склонила голову набок и громко прострокотала на своем, птичьем. Девчонка дернула плечами и отправилась к стеллажам, занятым амулетами. Кун уже дважды поинтересовался, может ли чем-то ей помочь, на что девушка лишь улыбнулась холодно и ответила, что просто смотрит. “Просто смотрящих” в лавку Куна хаживало больше, чем реальных покупателей: антиквариат привлекал многих, а вот цены на него кусались и довольно сильно. Отдел колдовской утвари и всевозможных магических атрибутов, собранных по всему миру, пользовался особой популярностью, но мало кто знал истинную ценность выставленных на витринах предметов. Кун вот знал и потому внимательно наблюдал за девушкой. Он был уверен, что она тоже неплохо в этом разбирается. Девушка долго смотрела на массивный, инкрустированный серебром осиновый кол, что покоился на черной бархатной подушке, и уголок ее ярко напомаженного рта подергивался, будто она хотела улыбнуться или закричать. — Зачем кому-то покупать такую штуку? — спросила она, словно обращалась сама к себе, но взгляд ее на миг переместился на Куна, и тот понял, что говорит она с ним. — Вампиры всегда в моде. — Кун пожал плечами. — Насколько эта вещь старая? — Не меньше пяти сотен лет. Девчонка хмыкнула, бросила последний взгляд на кол, натянула капюшон и вышла из лавки. Сорока сверкнула на закрывшуюся дверь агатовыми глазами и взлетела на ту самую витрину с антикварным колом. Процокала крепкими ногтями по стеклу и даже клюнула его разочек. — Ты прав, — сказал Кун и подошел к витрине. — Если уж они им заинтересовались, значит, он тот самый. Жаль, не могу расшифровать письмена... Сорока послушно взлетела на стеллаж, а Кун снял с пояса связку ключей и отомкнул витрину. — Может, еще раз посмотришь? — спросил он, когда кол перекочевал на прилавок у старинного кассового аппарата. Кун зажег лампу помощнее, чтобы в ее свете разглядеть выгравированные на серебряных вставках символы. Сорока устроилась рядом, но, как и в прошлые разы, ничего знакомого не углядела. — Если бы только у меня был доступ к библиотеке Совета... Но после рождественских событий они меня и близко к ней не подпустят. — Кун покачал головой. Прошел без малого год, а Совет все еще гневался на него и отказывался предоставлять какую-либо помощь. Мол, сам решил оставить ему жизнь, значит, сам и расхлебывай последствия. А мы будем сидеть в своем вшивом Лондоне и наслаждаться зрелищем. Кун спрятал кол в глубокий серебряный футляр и запечатал замок магией. Этому трюку его научил Донхёк, и хоть цыганские фокусы давались ему с трудом, справиться с таким простеньким заклинанием он, все же, мог. Небо, с самого утра затянутое опухшими от влаги облаками, опустилось на крыши высоток. Телекоммуникационную вышку, что виднелась из окна лавки, поглотила вечерняя мгла. Поднялся ветер, срывался мелкий, хлесткий дождь. Ноябри в этих местах всегда были хмурые и влажные. Лучше и не придумаешь, если ты тварь, не выносящая солнечного света. Кун запер лавку на час раньше обычного, убрал ценные товары, включая футляр с колом, в сейф, снабженный замком помощнее, и, закинув на плечо рюкзак, заторопился домой. Сорока скрылась в ночном сумраке, но Кун знал, что она где-то поблизости. В погожие дни Кун добирался до дома через центральную площадь: заглядывал в любимую кафешку, брал чай и пару булочек на вынос, наведывался в старенький букинистический магазин, покупал за бесценок какой-нибудь потрясающе редкий том и окружной дорогой попадал в свою довольно мрачную и однозначно не скромную обитель, но сегодня он выбрал кратчайший путь. И лежал он через кладбище. Мертвецов Кун не боялся — до тех пор, пока они не пытались его сожрать, — и темнота давно его не пугала, но этот вечер был особенным во многих смыслах, да и девчонка с рубиновыми серьгами не шла из головы. Если она достаточна умна, то поймет, что таскать с собой ценные реликвии он не станет, и попытается забраться в лавку, ну а если недалеко ушла от большинства своих собратьев, то Куна ждет неприятный сюрприз у какого-нибудь заброшенного склепа. Тех на его пути попадалось немало, и он покрепче стиснул лямку рюкзака. Сбоку, в зарослях дикого терна, что-то зашерудело. Вспорхнула испуганная пташка и скрылась в дождливой ночи. Кун краем глаза приметил кончик пушистого хвоста и перевел дух. Теперь он шагал бодрее и меньше глядел по сторонам. Девчонка и двое парней не старше Куна (по крайней мере, столько им было, когда их обратили) со всеми удобствами устроились на заброшенной могиле и громко смеялись, дожидаясь Куна. Тот закатил глаза, поправил рюкзак и ускорил шаг. Проскочить мимо троицы незамеченным у него при любом раскладе не получится, да и в темноте его однозначно подстерегала еще парочка кровопийц. — А вот и он, — сказала девчонка, первой приметив Куна. — Говорила же, попрется через кладбище. Смертные такие идиоты, думают, мертвецов не нужно бояться. Один из парней заржал, обнажая крупные белые клыки. Он еще не обратился, но уже выглядел угрожающе. Выпендрежник. Кун покачал головой. — Слушайте, я знаю, что вам нужно, и скажу сразу: у меня ничего нет. Троица переглянулась. — Он думает, нам деньги нужны, — прыснул клыкастый. — Эй, парень, засунь бумажки себе в жопу, а нам отдай то, что забрал из лавки, и разойдемся. — Это не то, что вы ищете. Поверьте. — Поверим. Гони рюкзак. — Девчонка поднялась с надгробного камня. Кун снял рюкзак с плеча, но отдавать его не спешил. — Говорю же, вы ищете не там. — Будто ты знаешь, что мы ищем. — Знаю. Вам нужен кол, которым можно убить Старейшего. Но у меня его нет. Я не дурак таскать древние артефакты в заплечном рюкзаке. — Но я видела, как ты снял его с витрины и положил в рюкзак! — Девчонка показала зубки. Миловидное лицо преобразилось до неузнаваемости, но Кун на своем веку повидал и не такое, потому и глазом не повел, чем немало озадачил кровопийц. — Ты видела то, что хотела увидеть. — Ну или то, что тебе позволили увидеть, — послышалось от полуразрушенной часовни. — А это еще что за хмырь? — Клыкастый нахмурился, всматриваясь в чернильную тьму. — Не обращайте на меня внимания. Я так, мимо пролетал. — Джемин выступил из тени: руки в карманах джинсов, кожанка распахнута на груди, на длинной крепкой шее поблескивает “Душегуб”. Неверного света фонаря хватило, дабы приметить камень, а уж его магическую ауру должны были почуять даже такие тугодумы, как эта троица. — Демон. — Девчонка сплюнула под ноги. — Ты что здесь забыл? Не знаешь, что ли: это наш район. — Это район Истребителя. На вашем месте я бы вел себя потише. Он частенько не в духе. — Джемин уперся бедром в каменный крест. — А еще у него есть мохнатый приятель. Знаете, оборотни в полнолуние редко бывают приветливыми. За спиной Куна привычно зарокотало — будто кто пустил через старые динамики запись далекой грозы, — ноги коснулось горячее и мягкое, и вперед выступил волк. Стог белоснежного меха сверкал глазами — прозрачными, как небо январским полуднем — и сопел так угрожающе, что Куну стало немножко не по себе. Пускай оборотень и был ручным, но слушался лишь одного человека, а его рядом не наблюдалось. — А ты мажор, значит? — Девчонка усмехнулась, демонстрируя два ряда заостренных зубов. Дантиста такой прикус явно не порадовал бы. — Я-то думала — обычный придурок, который торгует старьем. — Нет, все верно. Я просто торгую старьем. — Кун откинул клапан рюкзака и вынул старую фотокамеру в жестком кожаном футляре. — Видишь? Это не то, что ты ищешь. — Где кол? — Там, где и раньше. — Почему я тебе не верю? — Потому что тупая? — Джемин зевнул. — Ребят, давайте уже решать: расходимся по-хорошему или по-плохому? Меня, знаете ли, оба варианта устраивают, а вот он, — Джемин указал на волка, — не такой сговорчивый, когда в шубке. У него, как бы это выразиться, проблемы с самоконтролем. Всего годик бегает на четырех лапах, не всегда получается побороть желание откусить кому-нибудь голову. Хотя ваши ему, поди, и не понравятся: он любит с начинкой, а у вас там совсем пусто. — А ты дерзкий, погляжу. — Девчонка склонила голову к плечу. — Только вот я о тебе никогда не слышала, значит, мелкая сошка. Знаешь, как много таких вот выскочек мы с братьями порешили? — Таких, как я, — ни одного. — Он у нас особенный, не от мира сего. — Между двумя клыкастыми вклинился еще один, чернявый и курчавый. — В родном измерении его прозвали Сорокой. Потому что очень уже любит что-нибудь слямзить. — А ты, черт возьми, кто такой? — Девчонка опешила. — Я? Да никто. Живу неподалеку. Вон в той церквушке. — Чернявый кивнул на освещенную одиноким уличным фонарем заброшенную церковь. Муниципалитет все пытался ее отремонтировать после пожара двадцатилетней давности, но денег в городском бюджете не хватало — церковь была старинной, начала восемнадцатого века, так что деревянный купол прогорел дотла, да и внутреннее убранство огонь уничтожил подчистую, — и церковь стояла заброшенная и по факту никому не нужная. Снести же ее не могли — исторический памятник. — Но ты же вампир. — Девчонка озадаченно поглядела сначала на чернявого, затем — на клыкастого дружка. Тот лишь плечом пожал, на котором повис чернявый. — А я тоже особенный. — Чернявый улыбнулся, демонстрируя аккуратные клычки. — У него есть душа, — поморщился второй кровопийца и отшатнулся от него, будто в лицо ему святой водой плеснули. — У каждого свои недостатки. Вот у тебя мозгов нет, но я же тебя за это не виню? Позади Куна послышалось вежливое покашливание: это явилась еще парочка вампиров. Видать, те самые приятели девчонки, которые должны были прикрывать ее с тыла. — То есть, по-хорошему не разойдемся? — тяжко вздохнул Джемин. — Чэнлэ, тебе какого? Выбирай: ты ж у нас именинник. Девчонка чур моя. — Так и знал, что ты это скажешь. — Чернявый покачал головой. — Я беру этих красавцев. — Он кивнул на молодцев, что замерли в нерешительности по обе стороны от него. — Джено, разберись с остальными. Гора меха тут же нырнула Куну за спину. — Ну чо, ребятки, начнем? Считаю до трех. Кто не спрятался, я не виноват. — Чэнлэ выхватил из-за пояса кол и покрутил его в пальцах. Кун отошел в сторону, чтобы не путаться под ногами. Он был больше теоретиком, чем практиком, да и ребятам размяться не помешает. Девчонка маневр его тут же просекла и бросилась наперерез, но на пути ее уже стоял Джемин. “Душегуб” вспыхнул алым. Девчонка покосилась на камень и оскалилась. Джемин лишь глаза закатил и выбросил вперед руку. Девчонка оторопело уставилась на свою грудь: кулак Джемина с легкостью пробил ее ребра, а пальцы, Кун мог поспорить, уже сжались вокруг холодного сердца. — Говоришь, встречала таких, как я? — Джемин склонил голову к плечу и провернул руку. Девчонка беззвучно охнула. В глазах ее плескался ужас, а затем все исчезло: Джемин выдернул кулак, и девчонка рассыпалась прахом. Чэнлэ отряхивался от останков ее приятелей, а Джено чихал как заведенный и больше напоминал пылевой мешок, нежели кровожадное чудище. — И почему все монстры этого города считают, что я таскаю драгоценные реликвии в рюкзаке? — Кун подошел к Чэнлэ и стряхнул прах с его волос. Чэнлэ поморщился и утер нос тыльной стороной ладони. Он уже принял человеческий облик, но у Куна все равно бежали от него мурашки. Хотя у этого могло быть и другое объяснение. — Наверное, потому, что ты постоянно таскаешь драгоценные реликвии в рюкзаке? — Джемин брезгливо оглядел ладонь. — Влажной салфеточки не найдется? Кун молча сунул ему в руки пачку. Джемин был отчасти прав, и все же без острой необходимости Кун артефактов и магического оружия из лавки не выносил. Но вампиры и демоны так и норовили его обворовать в темном заулке, за что и расплачивались жизнью на постоянной основе. — Может, стоит заняться другим делом? — Кун поправил на Чэнлэ куртку и украдкой тронул бледный шрам в форме звездочки на шее. За воротом скрывался еще один: место, где Старейший укусил его, прежде чем обратить. Кун до сих пор задавался вопросом: знал ли он, что Чэнлэ уготована судьба Истребителя, или это, все же, случайность? Второе было вероятней, ведь никому неведомо, где и когда появится новая Истребительница, и уж никто не мог предположить, что ею станет… мальчишка. В Совете до сих пор все стояли на ушах, пытаясь осознать, как это произошло, а уж когда Чэнлэ обратили — едва умом не тронулись. Фактически Чэнлэ был мертв, и все надеялись, что вот сейчас в каком-нибудь солнечном калифорнийском городке нарисуется шестнадцатилетняя школьница с внезапно открывшимися суперспособностями, но этого не случилось, и Совет отчего-то решил, что виноват в этом Кун. “Но ты ведь его Наблюдатель, — сказал глава Совета, когда они говорил в последний раз. — Это ты не досмотрел”. И плевать, что Кун в тот миг находился на другом конце планеты, пытаясь выбить билет на ближайший самолет до Нового Орлеана. В отличие от Чэнлэ, он сверхъестественными способностями не обладал. Лишь знаниями, которыми и должен был поделиться с новой Истребительницей. Он ведать не ведал, что Истребительница отрастила яйца, как он мог предвидеть, что Чэнлэ в тот же вечер нарвется на Старейшего, который с какого-то перепугу не убьет его, а поделится своей драгоценной древней кровушкой, тем самым превратив в Истребителя уровня Бог? — Слушай, потрогать меня и дома можешь, — шепнул Чэнлэ, и Кун понял, что, задумавшись, так и не отнял руку от его шеи. Он неловко улыбнулся и сунул дрогнувшие ладони в карманы своего потрепанного джемпера. Джемин уже трижды порывался его сжечь, но Кун не мог позволить себе нового: с тех пор, как Совет перестал его финансировать, дела шли неважно. Пришлось сдать квартиру внаем — лавка древностей даже в Луизиане приносила небольшой доход, хоть и привлекала посетителей не только среди школьниц, — а самому поселиться с Чэнлэ. Кун не сказал бы, что это сильно его огорчило, но покупать новые шмотки без нужды не торопился. Остаток пути проделали без происшествий. Церковный двор освещала пара подслеповатых фонарей, центральный вход заколотили — муниципальные власти боялись малолетних мародеров, — но Кун (посредничеством Джемина) имел доступ к архиву, где хранились подробные чертежи церкви со всеми ее пристройками, так что скоро отыскал потайной, но надежный ход. Подземный тоннель брал начало в фамильном склепе, возведенном в те же годы, что и сама церковь, и вел прямиком в келью дьякона. Там они с Чэнлэ и обретались последние восемь месяцев. Благо, зим в Луизиане не бывало, и думать, как и чем согреться промозглой ноябрьской ночью, не приходилось. У входа в склеп их опять поджидали, но на сей раз без желания прикончить. Джисон дергался от малейшего шороха, а Донхёк беспечно пялился в экран мобильного, явно зависая в очередной игрушке. В воздухе витал горький аромат полыни, а на влажном камне виднелись начерченные углем знаки. Донхёк дураком не был, так что обезопасил и себя, и Джисона. — Джисон-а, — пропел Джемин, как только Джисон попал в поле его зрения. Джисон глухо вскрикнул и юркнул Донхёку за спину. Тот нехотя оторвался от телефона и осуждающе поглядел на Джемина. Джемин не обратил на это не малейшего внимания. Джисон предпочитал ночами по старым кладбищам не шляться, да и днем держался мест менее опасных, а Джемин все свободное время торчал у Куна в лавке и повидаться с Джисоном — единственным из друзей Чэнлэ, кто жил нормальной, лишенной всего сверхъестественного жизнью — у него не получалось. Сегодня, правда, был особенный день, и Джисон, наступив на горло собственным страхам, выбрался из своей пресной, но уютной обыденности и, подвергая себя опасности быть насмерть затисканным Джемином, пришел к Чэнлэ на праздник. — И все же, глупая затея, — сказал Чэнлэ, словно прочел мысли Куна. — Зачем отмечать день моего рождения, если я больше не старею? — Мы празднуем твое появление на свет. Это важно. — Разве? Родители меня даже не поздравили. — Чэнлэ пожал плечами. — Явно считают, что мертвецы именины не справляют. — Ты не мертвец. — Я нежить. Тебе ли не знать? — Нечисть вообще-то. Это разные вещи. — Только потому, что у меня есть душа? — Чэнлэ фыркнул. — Это ничего не меняет. Мне не нужен сон и еда, туалетом тоже не пользуюсь. Даже не потею. Как по мне — мертвец мертвецом. Джемин вот нечисть. И Джено тоже. Они спят и жрут, и мочатся. Порежь их — кровь пойдет. А что я? Отрубите мне руку, и ничего не будет. — Будет больно. Поэтому лучше не проверяй. — Джемин оставил попытки добраться до Джисона и вернулся к Куну. Донхёк, сунув телефон в задний карман джинсов, возился с защитным кругом: из-за него Чэнлэ, Джемин и Джено не могли подойти к склепу ближе, чем на полудюжину ярдов. — Не стоит растрачивать силы по пустякам, Донхёк-и, — сказал Кун. Донхёк явно поставил двойную защиту: и от демонических сущностей, и от призрачных, а это требовало немалых психофизических трат. Донхёк, конечно, был парнем молодым, в роду у него водились шаманы, колдуны и знахарки всех мастей, и веками накопленные знания и впечатляющий дар передались от них непосредственно ему, однако спускать все на простую защиту было глупо и неосмотрительно. Донхёк, правда, считал иначе. Ну и покичиться любил, что уж греха таить. — Жизнь Джисона не пустяк, — пробубнил он. — Махать кулаками я не умею, поэтому выкручиваюсь, как могу. Все. — Он выпрямился и смахнул с лица волосы. — Точно? — Джемин недоверчиво покосился на цыганские письмена, оставленные на мокром камне. Ответил ему Джено: белоснежная туша, не раздумывая, сиганула прямо в центр круга и набросилась на Донхёка. Донхёк завизжал и попытался от волка отбиться, но тот не угомонился, пока не обслюнил его с головы до ног. — Предпочитаю, когда ты делаешь это в человеческом облике. — Донхёк утерся рукавом худи. Волк ткнулся лобастой головой ему в живот и виновато заскулил. — Ладно-ладно, так тоже сойдет. Чего это ты весь такой пыльный? — Прикончил парочку вампиров. — Чэнлэ рассудил, что коль Джено не разметало на кусочки ведьмовской защитой, то и ему ничего не грозит, и прошел к двери склепа, где к нему тут же намертво прилип Джисон. — Хён-хён-хён, спаси меня... — донеслось до Куна. Джисон боялся Джемина как огня, хоть Чэнлэ и Джено стоило бы опасаться на порядок больше. Демоны были равнодушны к человеческой крови и плоти и не набрасывались на людей, почуяв их запах. А вампиры и оборотни — с точностью да наоборот. Но Джемин в своем измерении очень уж изголодался по человеческому теплу и ласке и всеми правдами и неправдами добивался их от Джисона. На взгляд Куна, поведение его было слишком уж навязчивым и скорее отпугивало, чем привлекало. По крайней мере, таких людей, как Пак Джисон. Ход в тоннель скрывался под каменным саркофагом первооснователя здешней церковной общины, и обычный смертный добраться до него так просто не мог. Джемин с Чэнлэ, однако, управились вдвоем. Джисон нервно сглотнул, глядя, с какой легкостью Джемин ворочает тяжеленные плиты, и ухватился за ладонь Донхёка. Кун поймал его взгляд и ободряюще улыбнулся. Джемин пускай и был демоном, но демоном раскаявшимся и поклявшимся не причинять зла людям. Кун, заключая с ним сделку, заставил его присягнуть на “Душегубе”, потому о Джисоне не беспокоился. Джисон, правда, про обет не знал, а ведающие не спешили делиться с ним этой информацией. Джемину же вообще о клятве говорить запрещалось, вот он и маялся, не представляя, каким образом доказать Джисону, что он теперь “хороший”. Первым в тоннель спустился Джено. Волчьи зрение, слух и обоняние помогали ему безошибочно ориентироваться в темноте и чуять врага за версту. Следом шел Донхёк, подсвечивая себе телефоном. Кун спустился с Джисоном, а Джемин и Чэнлэ, вернув саркофаг на место, замыкали шествие. В тоннеле смердело рекой и тленом, но Кун так привык к этим запахам, что едва их ощущал, а вот Джисон морщил по-мышиному нос и вздрагивал каждый раз, когда с выложенного камнем потолка срывались капли воды. — Жуть, — прохрипел он, стоило им миновать очередной поворот: строители тоннеля сделали несколько обманных ходов, чтобы запутать недругов, и теперь в них ютились крысы и летучие мыши. Церковь пустовала многие годы, потому электричество за ненадобностью отрезали, но Джемин приволок откуда-то генератор, так что вечерами Куну не приходилось портить глаза, работая с книгами под свечей. Келья дьякона примыкала к небольшой гостевой комнате и кабинету. Последний Кун использовал и как спальню, хоть Чэнлэ твердил бесконечно, что он мог бы занять комнату дьякона, ведь ему сон не нужен. Кун же считал, что у Чэнлэ должно быть личное пространство, и спал в кабинете. В гостевой пахло листвой грецкого ореха, жареным тофу и ананасом. Чэнлэ что-то приготовил к ужину, хоть этим обычно занимался Кун. — То, что мне не нужно есть человеческую еду, не значит, что я разучился готовить, — бурчал Чэнлэ, когда Кун в очередной раз намекал, что может и сам о себе позаботиться. Тем более запах людской пищи вызывал у Чэнлэ отвращение, но он так хотел хоть чем-то быть полезным, что то и дело брался за сковороду, заведомо зная, чем все обернется. — Воу, жратвинушка! — Донхёк первым приметил кастрюльки и судки, что примостились на крохотной газовой печи в углу гостевой, и ринулся к ним, чтобы сунуть нос сразу под все крышки. Волчик поскакал следом, получил по ушам и был выдворен в кабинет — перевоплощаться. — Нечего мне в тарелку шерстью трусить, — пояснил Донхёк, уже забираясь в старенький буфет за теми самыми тарелками. Джисон скинул рюкзак и выцарапал из него неумело запакованный подарок. — Это тебе. Надеюсь, понравится, — сказал он и всучил сверток Чэнлэ. Тот улыбнулся смущенно и взялся его распаковывать: терпение не входило в число его достоинств. В свертке оказалась стопка DVD-дисков со вкладышами, подписанными неровным, детским почерком Джисона. — Я знаю, что интернет у тебя дерьмовый, и ты не можешь смотреть все матчи Golden State Warriors, потому записал для тебя весь сезон. Во взгляде Чэнлэ промелькнуло нечто острое, болючее, он кивнул и отвернулся к полкам, пряча от Джисона глаза. Джисон знал его слишком хорошо и не обиделся на такой ответ. Все понимали, сколь многого Чэнлэ лишился после обращения. И если предыдущие Истребительницы жертвовали только частью привычной жизни (если не считать того, что зачастую они лишались и самой жизни в достаточно юном возрасте), то Чэнлэ пришлось отказаться от всего, что было ему дорого. Семья, друзья, обычные человеческие радости вроде матча любимой баскетбольной команды и тарелки горячих макарон с сыром, — все это он потерял, когда Старейший дал ему глотнуть своей крови. Кун решил, что свой подарок отдаст, когда они останутся наедине, и взялся помогать Донхёку с ужином. По ходу дела рассказал о встрече на кладбище и поделился своими мыслями о раритетном коле. Он давно порывался показать его Донхёку, но все не доходили руки, да и Донхёк не часто наведывался в лавку. Цыган в городе недолюбливали, и в оживленных кварталах он старался лишний раз не показываться. — Можешь сфоткать символы и отправить мне: посмотрю по дедовым книгам, гляди, что и найду, — сказал Донхёк. — Конечно, своими глазами было бы лучше, но, сам знаешь… Не хочу отпугивать тебе клиентов. — Ой, было бы кого отпугивать. Джемин последних разогнал. — Кун улыбнулся, хоть ему было совсем не весело. — Только нежить и шляется в надежде разжиться артефактом помощнее да подешевле. — И что, много у тебя таких? — Джено встал в дверях. Белоснежную шубейку он сменил на мягкую футболку и рваные джинсы, которые Кун хранил для таких вот случаев. Джено еще плохо управлялся со зверем, и на полную луну ему приходилось обращаться, чтобы не сорваться в самый неподходящий момент. — У меня много что есть, но, если честно, понятия не имею, как оно работает. Проверять на практике не доводилось, а у артефактов всегда наблюдаются побочные эффекты. У одних незначительные, у других такие, что до конца своих дней не расхлебаешь. Потому не советую без нужды хвататься за магические штуки. Если не знаешь, конечно, кем и для чего они были созданы и какую цену за это придется уплатить. — Если тебе что-то нужно, ты всегда можешь попросить меня. — Голос Донхёка звучал безразлично, но во взгляде плескалась обида. Куна это забавляло: с того самого дня, как Джено укусил оборотень, и по сию секунду он едва ли не во всем зависел от Донхёка, и все же тот считал, что делает для Джено недостаточно, а сам Джено всячески его помощи избегает. Отчасти так оно и было: Джено старался укротить своего волка, чтобы не полагаться на Донхёка — порой того не оказывалось рядом, и Джено срывался, — но вместе с тем он был не просто во власти Донхёка, но и по уши в него влюбленным. И волк его Донхёка признал, что — если верить десятку трактатов по ликантропии, которые Куну довелось проштудировать — случалось настолько редко, что считалось вымыслом. Кун однако видел это своими глазами, потому с уверенностью утверждал: волк выбрал свою пару, а это значило, что разлучить их сможет лишь смерть, да и то не всякая. — Я лишь спросил: чего куксишься? — Джено читал Донхёка так же легко, как и Кун, но Донхёк не был бы собой, если бы не повыпендривался. — У тебя что-то со зрением. Свожу тебя завтра к ветеринару, — процедил он, и Кун махнул на него рукой. Ему с головой хватало и постоянно огрызающегося Джемина — когда он был не в духе, то становился до ужаса сварливым, — так что этим двоим предстояло решить свои проблемы самостоятельно. Не маленькие уже, в конце концов. А вот Джисон был маленьким, и его следовало спасать незамедлительно. Теперь, когда его не защищал магический круг и грозный взгляд Донхёка, он превратился в отличную мишень для бесконечных заигрываний всяких демонических сущностей. Заигрываний, надо сказать, довольно откровенных. Джемин стал демоном еще до рождества Христова, и в его бытность простым смертным восемнадцатилетние мальчишки считались взрослыми мужами, которых можно замолаживать как порочной душонке вздумается. Втолковать, что в 21 веке это не совсем законно, у Куна никак не получалось, но Джемин хоть руки не распускал и не прибегал к демоническим уловкам, и на том спасибо. Чэнлэ вышел в комнату, чтобы — Кун знал это наверняка — утолить жажду, и его место подле Джисона тут же занял Джемин. Бежать Джисону было некуда, и он старательно избегал прямых — и откровенно похотливых — взглядов Джемина, все сильнее и сильнее вжимаясь в хлипкий книжный шкаф. Шкаф угрожающе поскрипывал, и пара книг на верхней полке сдвинулась к краю, норовя сверзиться прямиком на Джисонову макушку, но Джемин бдел: одно неуловимое движение рукой — и книги вернулись на место, а шкаф перестал стенать, словно страдающий радикулитом старик. — Джисон-и, ну что тебе стоит? Всего одна улыбка. Разве я многого прошу? — Ты демон, — пробасил Джисон. — Донхёк говорит, демонам нельзя доверять. И тем более — исполнять их желания, даже если они кажутся безобидными. — Но я добрый демон, лучший в мире. Правда-правда. Я никогда не причиню тебе вреда. Ты ведь такой хорошенький, — не унимался Джемин и смотрел при этом таким голодным взглядом, что даже Джено в волчьей личине позавидовал бы. — Джемин, можно тебя на секундочку? — Кун нацепил на лицо самую дружелюбную из своих улыбок, но Джемин так зыркнул, что по спине побежали мурашки. — Начинай: я засекаю. — Он постучал по наручным часам пальцем, показывая, что не шутит. — Наедине. — У меня нет секретов от Джисон-и. — Ему не стоит этого слышать. — Думаю, он достаточно взрослый, чтобы послушать, как ты меня отчитываешь. — Пожалуйста, не ссорьтесь, — прошептал Джисон и вжал голову в плечи. — Никто не ссорится. — Кун улыбнулся ему ласково. — Я решил, что Джемин тебе докучает. — Нет-нет, он… мы… просто болтали. Джемин с Куном оторопело уставились на Джисона. Тот покраснел еще гуще и попытался было улизнуть к Донхёку, но Джемин, ожидавший этого, казалось, на инстинктивном уровне, тут же преградил ему путь. Скрипнула, отворяясь, дверь, и в комнату вернулся Чэнлэ. Поглядел вопросительно сначала на них, затем — на ссорящихся громким шепотом Джено с Донхёком и глухо застонал. — Меня не было десять минут. И вы уже превратили мой дом в балаган. Кун-а, куда ты смотришь? — Я не могу быть сразу везде. Чэнлэ покачал головой. — Так, вы двое, — он сурово поглядел на Джисона с Джемином, — выясните уже наконец свои отношения. Если и дальше хотите быть моими друзьями, придется прийти к какому-то соглашению. А вы, ради всего святого, снимите номер! Кун, проследив за его взглядом, залился краской и встал так, чтобы Джисон не видел творящегося на другом конце комнаты беспредела. Ладно, Джено после обращения (да еще и на полную луну) слабовато дружил с самоконтролем, но о чем думал Донхёк?! Кун, конечно, догадывался, о чем, и все же Донхёк мог проявить к Джисону хотя бы капельку сострадания. С него достаточно и сцен сексуального характера с его непосредственным участием. — Ли Донхёк, немедленно вынул свой язык изо рта Джено. И чтобы я этого больше не видел, — сказал Кун как можно тверже, хотя от неловкости и перехватило горло. — И руки из штанов тоже было бы неплохо, — кашлянув в кулак, заметил Чэнлэ. — Да ладно вам, Джисону уже восемнадцать. Думаю, он прекрасно знает, как выглядят поцелуи. И не только. А если нет, могу показать. — Джемин! Джемин насупился, но от Джисона отступился. Всего на полшажочка, но и то достижение. Джисон выпрямился и с опаской покосился Куну за плечо. Краска со щек перекинулась и на шею, но он лишь улыбнулся и, поднырнув под Джемина, пристроился к Чэнлэ. Чэнлэ окинул всех суровым взглядом исподлобья, убедился, что все ведут себя прилично, и занял любимое кресло у окна. Окно, правда, пришлось заколотить: солнечный свет больше не был Чэнлэ полезен. Остальные, повозившись с тарелками, расселись вокруг стола. Кун приволок из подпола ящик пива и пару бутылок колы для Джисона. — За Чэнлэ. — Кун первым поднял свою банку. Остальные последовали за ним. Чэнлэ смотрел на них из-под упавшей на глаза челки и молчал. Кун знал: что бы он ни говорил и как бы ни относился к своему дню рождения, а все же их внимание было ему приятно. Видеть и чувствовать, что кому-то есть до тебя дело, — важно даже для бессмертного существа. Засиделись ребята до самой полуночи, хоть Джисону давно было пора в постель. — Я предупредил родных, что заночую у друга, — сказал он. Кун постелил ему в комнате Чэнлэ. Донхёк поначалу собрался домой, но Кун не позволил ему уйти. — Джено тебя самого не отпустит, а ему лишний раз выходить в люди под луной не стоит, — пояснил он. Донхёк заартачился. Заметил, что может и сам о себе позаботиться, но Джено бросил на него такой взгляд, что даже у Куна язык присох к нёбу. — Ладно, меховая подушка, и где мы будем спать? — спросил Донхёк и вызывающе скрестил на груди руки. Джено указал на старенькую, побитую молью софу у книжных полок. Не лучшее место для сна, по мнению Куна, но им пару раз приходилось спать в условиях и похуже. Чего стоила одна ночевка в катакомбах, когда самопровозглашенный король вампиров похитил их с Донхёком, дабы принести в жертву кровавому богу Агры… Кун содрогнулся, вспомнив те сорок восемь часов, и переключился на Джисона, чтобы побыстрее выбросить эти мысли из головы. — Если станет холодно — за столом есть обогреватель. Думаю, заряда генератора хватит до утра. — А если не хватит, я всегда готов поделиться своим теплом… — Джемин! Угомонить Джемина, вылакавшего с полдюжины банок пива, не получалось даже у Чэнлэ, а ведь Джемин — демон, и алкоголь на него, по логике вещей, действовать не должен был. Но действовал, и это превращалось в проблему. — Я на месяц запру тебя в клетке, если не утихомиришься, — пригрозил Кун, но Джемин на это лишь выпятил обиженно губы. — Я же демон. Адское создание. Считай, ходячий ядерный реактор. Со мной даже в мороз не околеешь. Что вы сразу о плохом думаете? — Во-первых, ты пожиратель душ, во-вторых, позволь Джисону самому решать, с кем ему спать: с тобой или с обогревателем. — Но как он решит, если я не предложу свою кандидатуру? Чэнлэ вздохнул так громко, что все разом умолкли. — Я предупредил: или вы сегодня же решаете проблему, или я перестаю общаться с обоими. — Но… — Джисон открыл и закрыл рот, растерянно моргая на Чэнлэ. В голове его так яростно вертелись шестеренки, что Кун буквально слышал, как они натужно скрипят, прогоняя мысли. — Ладно. Джемин может остаться со мной. Чтобы… выяснить отношения. — Правда, это вряд ли поможет, потому что он пьяный, — гаденько хихикнул Донхёк. Джемин нехотя щелкнул пальцами. “Душегуб” вспыхнул ярко, и за миг в глазах Джемина не осталось и следа хмеля. — Так уже лучше. А теперь идите и договаривайтесь. — Чэнлэ затолкал обоих в комнату и запер дверь. — А разумно ли это? — спросил Кун осторожно. — Оставлять Джисона наедине с Джемином на всю ночь? — Более чем. Джемин его не тронет. Не без его согласия точно. А Джисон в самом деле уж взрослый парень и может за себя решать, — пожал плечами Джено. Он единственный, кто безоговорочно верил в человечность Джемина. Должно быть, он видел в нем себя. Донхёк первым занял ванную — спать, не умывшись, он напрочь отказывался, — и Кун увел Чэнлэ в кабинет, чтобы наконец-то вручить свой подарок. — Жаль, мы не сможем сделать совместное фото, — сказал Чэнлэ, щелкая затвором камеры. — Пленка ведь серебряная? Кун кивнул. — Ну ничего. Зато я могу фотографировать тебя. — Чэнлэ направил объектив камеры на Куна и сделал снимок. Фотоаппарат был старый, середины прошлого века, изготовленный, если Кун не ошибался, в Советском Союзе, и второго такого в Штатах, пожалуй, и не сыскалось бы. Чэнлэ давно говорил, что хотел бы заиметь нечто подобное. Когда он был человеком, фотография его особо не интересовала, но после обращения он начал сожалеть, что не делал больше снимков родных и друзей. И себя вместе с ними. — Вряд ли мне еще выпадет шанс их увидеть, — пояснил он. — И если меня не убьют… Лет через двести-триста… что, если я начну забывать их лица? “Можешь обратить меня, — хотелось сказать Куну, — и я всегда буду рядом”. Но он молчал, ибо знал, как жестоко это по отношению к Чэнлэ. Ведь это Кун вернул ему душу, тем самым обрекая на нескончаемые страдания, и просить о вечности вместе права не имел. — Эй, все в порядке? Кун, должно быть, задумался слишком глубоко и не заметил, как Чэнлэ подошел к нему вплотную. Он улыбнулся виновато и сказал: — Просто вспомнил кое-что. Я рад, что тебе нравится. — Он кивнул на камеру. Чэнлэ поглядел на нее, будто видел впервые, и отложил на заваленный бесконечными книгами и газетными подшивками стол. Кун проследил его жест взглядом и вздрогнул, когда щеки коснулись холодные пальцы. — Я ведь знаю, о чем ты думаешь, — сказал Чэнлэ. — Раскаиваешься, что вернул мне душу. Считаешь, из-за тебя я буду мучиться вечно. Но разве жить, страдая, хуже, чем жить, ничего не чувствуя? Какой смысл от этой жизни? Ты уже не человек — животное, которое только и умеет, что потакать своим желаниям. Это… лишает нас выбора. Да, я все еще чую этот голод, эту неукротимую жажду тепла, человеческой крови, — он подступился ближе, пальцы его скользнули Куну на шею и там замерли, — но та крупица человечности, что ты вложил в меня вместе с душой, позволяет мне выбирать между голодом и совестью. Я могу решать, кем мне быть: чудовищем или человеком. Не будь у меня души — не было бы и выбора. Вампиры считают себя свободными, считают, что выше людских законов, но на самом деле у них нет власти над собственными поступками и желаниями. Их существованием руководит одна-единственная потребность, так о какой свободе может быть речь? — И все равно ты меня возненавидишь. Не сегодня — так завтра, но это обязательно случится. — Думаешь, Спаситель возненавидел Иуду за его поступок? Сомневаюсь. Кун улыбнулся, но получилось неловко. Тело не слушалось его, делалось слишком податливым и горячим подле холодного, словно высеченного из камня Чэнлэ. Чэнлэ огладил его шею, и по рукам рассыпались мурашки. Кун прикрыл глаза и облизнул пересохшие губы. Сердце билось под языком, на кончике которого чувствовалась шафрановая сладость и гвоздичная пряность Чэнлэевой кожи. Кун приоткрыл рот, и к нему тут же прижались твердые, требовательные губы Чэнлэ. Чэнлэ целовал его не впервые, но впервые поцелуй был настолько властным, настолько сокрушительным. Кун ухватился за его плечи, потянул на себя, но Чэнлэ не сдвинулся с места. Вжал в себя так, что перехватило дыхание, и слегка прикусил губу, давая понять, что здесь и сейчас все решает он. Кун подчинился. Рубашка его отправилась на пол, и пальцы Чэнлэ проложили незримую дорожку по его груди. Кун затаил дыхание и старался подавить дрожь. Прикосновения Чэнлэ были ласковыми, но ледяными, и от этого контраста кругом шла голова. Кун пальцами зарылся в густые волосы на его загривке и ждал. Чэнлэ опустился на корточки и медленно, издеваясь, исцеловал живот. Рука его замерла на ремне Куновых брюк, но расстегивать их он не спешил, хоть Кун был и не против. — Я даже не знаю, — прошептал Чэнлэ, — могу ли заняться сексом. Кун протолкнул ком, что встал поперек горла, и сказал: — Можешь. Ты же не мертвец. Сколько раз повторять… — И ты хочешь? Правда? По-настоящему? Или просто меня жалеешь? — Чэнлэ поднял на Куна глаза. В них плескалась обида и нечто еще более глубокое и болезненное. — Я жалел тебя год назад, — признался Кун. — А сейчас… просто люблю. Ты же знаешь. Чэнлэ облегченно вздохнул и, поднявшись, припал к Куну очередным поцелуем. И поцелуй этот стал всем, что Куну нужно было знать. Он увлек Чэнлэ на диван, что служил ему и постелью, и позволил заняться с собой любовью. И это было странно, да, он не скрывал этого, но в то же время — безумно хорошо. Так, как он себе и представить не мог. Животная, демоническая страсть и боязнь причинить друг другу боль превратили обычный акт в подобие языческого ритуала, и Кун бы, пожалуй, сошел с ума, если бы не взгляд Чэнлэ и его холодная, нежная кожа под подушечками пальцев. — Думаю, теперь меня можно считать по-настоящему взрослым, — хмыкнул Чэнлэ, глядя в потолок. Кун погладил его по щеке, и Чэнлэ улыбнулся, демонстрируя чудесные ямочки, которые не смогла стереть даже смерть. — Думаю, нужно заняться тем колом. Что-то грядет. Ты не первый день выставляешь его в лавке, но именно сейчас им заинтересовались всерьез. — А ведь ровно год прошел, — вдруг понял Кун. — С тех пор, как Старейший показывался на люди. И ты был последним, кто его видел. А теперь вампиры ищут оружие против него. Совпадение? — Только не в моем мире. — Чэнлэ перелег на бок, лицом к Куну, и провел по его губам пальцами. — И мы до сих пор не знаем, зачем он меня обратил. Если он собирает воинство, то почему меня отпустил? В чем смысл? — Думаю, пришло время узнать. — Кун перехватил его руку и поцеловал раскрытую, едва уловимо, но пахнущую ландышем ладонь. Чэнлэ вздрогнул и притянул Куна к себе. От хватки его на бедре Куна, должно быть, останутся синяки. — Джемин сможет его отыскать? Кун покачал головой. — У Старейшего нет души, а “Душегуб” откликается лишь на то, что ею обладает. А вот Джено может взять след. Если не его самого, то тех, кого он обратил, — точно. — Потому что во мне течет его кровь, и Джено ее чует? — Угу. — И как много времени это займет? — Не знаю. Но вместе мы справимся. Донхёк может усилить волчьи способности Джено, и это ускорит поиски. — Было бы неплохо, если бы он усилил и ваши с Джисоном способности. — Увы, мы простые смертные. Все, что он может для нас сделать, — состряпать парочку защитных амулетов. — Лучше, чем ничего. С этим сложно было поспорить. — В любом случае, у нас есть демон, способный крушить нечисть голыми руками, оборотень, апгрейднутый цыганской магией, ведьмак и вампир, наделенный силой Истребителя. Старейшему придется несладко. — А еще у нас есть очень умный Наблюдатель, который сделает все, чтобы мы не облажались. — Донхёк при любом раскладе облажается, это у него в крови. — Могу исправить это недоразумение. — Я тебе исправлю! — Кун толкнул Чэнлэ в плечо, и тот звонко рассмеялся. Это был первый за долгие месяцы искренний, радостный смех, который Кун от него услышал. В соседней комнате загрохотало, будто кто одним махом обрушил все книжные полки; завизжал дурниной Джисон, и Кун с Чэнлэ вскочили на ноги. — Окей, голым я еще с нечистью не махался, — заметил Чэнлэ и метнулся к стеллажу с оружием, но замер, стиснув пальцы на рукояти мачете, когда из-за стены послышался ржач, а затем виноватый голос Джено пробасил: — Все в порядке, не обращайте внимания. Судя по истеричному хрюканью Донхёка, все было далеко не в порядке, но Куну на самом деле не очень хотелось знать, что там у них произошло. — Чтобы к утру все убрали, — лишь и сказал он и потянулся к брошенным на пол вещам, но Чэнлэ опередил его и одним ловким движением уронил на диван. — Мы еще не закончили, — проговорил он и носом провел по открытому горлу Куна. — Ты пахнешь как сказка. — Можешь попробовать. Если хочешь. — Кун развел ноги шире, чтобы Чэнлэ устроился поудобней, и поймал его потемневший взгляд. — Я доверяю тебе. Чэнлэ тронул языком заостренные клыки. — Когда-нибудь потом. Обязательно. А сейчас мне достаточно и тебя. В моих руках. — Он провел ладонями по бокам Куна и заставил завести руки за голову. Кун ухватился за подлокотник дивана и прогнулся в спине. Чэнлэ расценил это как приглашение, и они снова занялись любовью, старательно игнорируя глухие смешки и шарканье мебели за стеной. Судьба не изменяла себе и раз за разом награждала Истребителя не только сверхъестественной силой, но и друзьями-идиотами. Май, 2020