воронёнок

      Когда Джон Сноу целует Тормунда в шею, прикасаясь своими шершавыми губами к разгоряченной коже мужчины, ему хочется навсегда раствориться в этом моменте и забыть все то, что старательно пыталось погубить их на протяжении многих лет. От Тормунда пахнет потом, лошадью и каким-то крепким алкоголем. Руки у него намного сильнее, грубее, умелее; мужчина хватает крепко и цепко, пытаясь зацепиться своими длинными пальцами хотя бы за что-то, но в итоге лишь загребает лохматые, черные, словно ночное небо, кудрявые волосы. Джон — тайна. Джон — бесконечная загадка, которую невозможно разгадать. Джон — вопрос, на который никогда не будет правильного ответа, правило с кучей непонятных исключений, секрет, о котором никто и никогда не узнает. Джон — чудо. Они цепляются друг за друга в попытках ощутить, что живы, что дышат, что чувствуют, что любят. В комнате холодно. Сноу начинает ощущать это, когда с него прямо на деревянный пол слетает меховая накидка, а ветер начинает колыхать смешные завитки волос у лба. Камин совсем не греет, как и огромное количество выпитого алкоголя. Окно открыто настежь, а на шкуру рыжеволосого мужчины падают едва заметные крошечные снежинки, мгновенно растворяющиеся в сером одеянии уже навсегда. Воздух морозный, стылый, ледяной, проникает куда-то под самую кожу и застревает в горле, как ком, перед каждым поцелуем. Зима наступила.       У Тормунда ярко-голубые глаза, чем-то похожие на море, на котором так мечтал побывать бастард, на небо, постоянно привлекающее внимание мужчины, и ледяную стену, сверкающую под солнцем и ограждающую черный замок. Он — поцелованный солнцем. Он — сокровище. Одичалый смеется громко, оглушительно и заражающе, шутит почти всегда невпопад, но улыбается приветливо, кротко и лучезарно, будто ничто не может сломить его. Однако, король севера знает, что это совсем не так. Поцелуи властные, небрежные, настойчивые и влажные, но, несмотря на это, они всё такие же нежные, жаркие и трепетные. Сноу ощущает себя самым слабым, бессильным и немощным, когда Тормунд, обжигая горячим дыханием, едва слышно говорит, что любит его. Наверное, именно из-за таких людей, завоеватели-мужчины и женщины присваивают открытыми ими столицам, красивым озерам, цветам и лесам их имена. Джон едва находит силы, чтобы оторваться, чтобы посмотреть. Глаза одичалого вымученные, неуверенные и грустные, в них слишком много накопившейся боли, которая уже никогда не уйдет с годами. Там постоянные кошмары, не дающие спать, и нескончаемая ненависть к себе за погибших людей, которых он не смог защитить и спасти. Он улыбается так, как улыбается почти всегда: с печалью и скорбью, и бастарду на мгновение кажется, что тот ожидает какого-то отклика, но одичалый лишь сильнее прижимается к нему. Тормунду не надо говорить и сообщать ответ, потому что он и так отлично знает его.       Джон Сноу всегда понимал, что так нельзя, что это неправильно и что его не поймут, что это будет самой большой ошибкой в его жизни… О которой он никогда не пожалеет. Король севера, всегда серьезный на людях, до безумия любивший свою семью и пытающийся решить все проблемы, снова и снова укладывал бы каждую ночь рыжеволосого мужчину на недавно постеленные белые простыни, покрывая каждый кусочек его тела поцелуями. Он продолжал бы делать это вновь, никогда не жалея об этом на утро. И если бы кара от всех старых и новых Богов застигла его, Джон бы все равно не остановился. Всякий раз его губы заново застывали в желании поцеловать каждый миллиметр кожи, каждую родинку и шрам. А, соответственно мужчине, у Тормунда их было немало. Один тянулся прямо над бровью, рассекая её. Второй был на груди, около сердца, большой, неровный и уродливый. А неизменно переворачиваясь во сне, одичалый давал посмотреть и на остальные. Там Джон, хмурясь, обычно находил двадцать третий шрам, огромный, от пореза мечом во всю спину, двадцать четвертый на внутренней стороне левого предплечья и двадцать пятый, след от трёх когтей в левой нижней части груди. Когда Тормунд попадает на большую кровать бастарда, тот, в свою очередь, не пропускает ни одного рубца и следа от битвы, одаривая их своим мягким поцелуем.       Король севера был невероятно красив. Одичалый приметил это ещё тогда, когда Игритт привела его и пошутила, а пленник сделал глупость, которая всех позабавила. Из неуверенного и боязливого, Сноу стал твердым, решительным и упрямым, имея при этом огромный авторитет среди своих людей. У него были большие карие глаза, чем-то схожие с угольками от потухшего костра. Губы почти всегда были шершавыми, но припухлыми и с каким-то девичьим розовым оттенком. Волосы бастарда, средней длины, едва доставали ему до плеч. Они изящно кудрявились, постоянно спадая на лоб. Вскоре он стал стягивать их в маленький пучок на затылке, что впоследствии стало ежедневным ритуалом. Пряди, черные, как смоль, чем-то походящие на воронье крыло, вились проволокой над ухом. Тормунд не умел любить, да и, наверное, не особо понимал, что и как в этой любви работает. Но совершенно случайно появившийся Джон, когда-то снявший с него кандалы, кажется, давал объяснение этому непонятному чувству. Одичалый ощущал себя глупцом, либо маленькой девочкой, что грезит по ночам о принцах на красивых белых конях и с позолоченной короной на голове, понимая, что никогда такого не встретит. Но когда Сноу, казавшийся трусливым и робким, внезапно целует Тормунда Великанью Смерть, тот по-настоящему понимает, насколько он, черт возьми, счастлив. — Воронёнок, — едва шепчет мужчина, ощущая, как всего его колотит мелкой дрожью то ли из-за собачьего холода, то ли из-за Джона.       Когда Король Севера, самый красивый мужчина, мечта всех девчонок, заталкивает Тормунда, что выше его почти на голову, в комнату, дверь тут же закрывается с громким хлопком, а ключ выпадает из сильных рук, с звонким стуком ударяясь об пол. Он с трудом пытается найти на ощупь в темноте руку одичалого, чтобы взять её в свою. Его длинные пальцы переплетаются с чужими, холодными и сухими. Все происходит слишком медленно, без какой-либо спешки. Это важно. Сноу сильнее прижимает к себе его и нежится, как кошка, когда рыжеволосый мужчина берёт его лицо в ладони и мягко прикасается губами. И от этого поцелуя у Джона окончательно сносит крышу. Несмотря на то, что они уже много раз это делали, у бастарда снова сердце стучит громко-громко, как в первый раз. Джон Сноу отвечает так же мягко, так же нежно и трепетно, испытывая огромное сожаление от того, что не додумался и не признался раньше. Парню было до ужаса страшно от осознания своих чувств, эмоций, мыслей при виде одичалого, и решиться на что-то такое было для него чистейшим безумием. Однако, как говорил один мудрый человек: только признав, кто мы есть — мы получаем, чего хотим. Джон получил гораздо больше, чем просто секс. Его полюбили. А он полюбил в ответ. И это было лучшим подарком, преподнесённым этой жизнью.       Битва с белыми ходоками была не на жизнь, а на смерть. И, выжив после неё, Сноу бегал с постепенно охватывающей его паникой по всему Винтерфеллу в поисках Тормунда, не понимая, реальность это или дурной сон. Сердце его в тот момент, кажется, вообще не стучало, дышал он через раз, жадно хватая воздух ртом, как рыба. Хотелось громко-громко кричать чужое имя, пока на него не отзовутся. Джон был в смятении, в то время как тревога и страх били под самый дых. И когда чей-то голос, не менее испуганный, тихо прошептал: «Вороненок» — земля уже навсегда ушла из-под ног, а слезы предательски начали течь по лицу, оставляя разводы на грязных, испачканных кровью и землей щеках. Когда одичалый сгреб бастарда в объятья, кости от такого натиска наверняка могли поломаться, но тогда было не до этого. Горный ветер тряс ветви деревьев, а снег попадал под одежду. Холод освежал их горячие головы и безрадостные мысли. Уходя на поле боя, никто не знал, вернется ли он, увидит ли жену с детьми, съест ли её похлёбку, поцелует ли на ночь. Тормунд не знал, сможет ли снова прикоснуться к леденящей коже бастарда, увидеть смешной кудрявый завиток над ухом, глаза, схожие с угольками от потухшего костра. Однако, он знал, что неотвратимость смерти нельзя было победить ни мечом, ни луком со стрелами, ни магией. Конец был лишь началом бесконечного пути.       Черные пряди струятся по плечам, а кудрявые завитки трясутся от каждого родного прикосновения. Джон Сноу стонет прямо в губы, подрагивая под тяжелым телом одичалого, когда тот спускается своей рукой ещё ниже. У короля севера ноги сводит и коленки начинают трястись, когда Тормунд касается разгорячённой плоти и начинает двигать рукой. Сноу улыбается сквозь поцелуй, испытывая непонятный трепет и легкое смущение. От рыжеволосого мужчины по-прежнему пахнет шкурой животного, крепким алкоголем и потом. У него в глазах звездочки и мысль о том, что он по уши влип. У Тормунда мягкие-мягкие губы. Он касается ими мочки уха, спускаясь по шее вниз. Следующим с него слетает кожаный пояс. Оба знают, что ждёт их впереди, но никто из них даже на секунду не подумал о том, чтобы прервать и остановить всё. Каждый день, час, минута, секунда были бесценны после всего того, что они пережили. Одичалый никогда не представлял и даже не думал о том, что будет крепко держать руки настоящего короля над его головой, в то время как их хозяина будет бить мелкой дрожью и он будет заметно подрагивать под теплым телом широкоплечего рыжего мужчины. Когда Тормунд начинает двигаться энергичнее, Джону окончательно сносит голову, и он, пытаясь совладать со всем своим комком чувств, бросает одичалого на кровать. Простыни тут же становятся мятыми. — Что, принцесса Джон Сноу, уже сдаешься? А как же твоя выдержка? — Тормунд дразнит его, проводя языком по выпирающим, торчащим из-под одежды ключицам, оставляя мокрые следы на бледной коже.       Когда с бастарда спадает последняя часть верхней одежды — стеганка, одичалый снова видит те шрамы. Их семь, ровно семь. Мужчина знал это, как то, что впереди него север, а позади юг; как то, что солнце абсолютно всегда будет вставать на востоке, а заходить на западе. Тормунд, постоянно попадая в покои короля, держал в себе воспоминания, как Джон трогал уродливые, неровные, сохранившие навсегда те ужасные воспоминания, рубцы, и мрачная улыбка едва мелькала на его губах. Одичалый был убежден: она ему совершенно не шла. Он всегда был аккуратен с ним и старался приложить все усилия, чтобы бастард забывал про тот день и был блаженно счастлив. Рыжеволосый мужчина нежно одаривает Сноу поцелуями от шеи до конца живота, которые через несколько секунд проникают сквозь кожу и остаются там навсегда, заживляя все раны, нанесенные когда-то. Тормунд хочет его. Хочет до исступления, до слез. Снова оказываясь у лица, он промахивается, целуя куда-то в уголок губ. Его длинная рыжая борода щекочет оголенную кожу, отчего мурашки разбегаются по всему телу. Каждое сказанное слово пленит. Понимая, что портки сковывают движения, Тормунд медленно высовывает руку, отчего Джон громко вздыхает. Он сразу стягивает с него ненужный предмет одежды, когда видит уже покрасневшее лицо короля Севера. Сноу остается полностью обнаженным, в то время как на Одичалом ещё полно одежды. Свободная рука рыжеволосого мужчины снова сплетается с рукой Джона.       Все дурманило в этот вечер: большой стол с сытной едой, крепкий алкоголь, туманящий сознание, задорный смех и веселые игры. Радость. От Сноу пахло свежим морозом, снегом и неземным счастьем. Джон схватил руку Тормунда и посмотрел ему в глаза. Пару минут он просто глядел своими большими глазами на одичалого, пытаясь отыскать что-то новое в этом взгляде и продолжая удерживать его руку. Но там все так же сидела бесконечная ласка, нежность и любовь. На секунду Джон прикрыл глаза. Его пугали собственные чувства, но он был слишком слабым в этом плане, так что постоянно поддавался им. Признать, что он любит Тормунда Великанью смерть, какого-то нелепого, неуклюжего и смешного, было ещё страшнее, чем сражаться с белыми ходоками. Однако, оба знали и понимали свои чувства друг к другу, потому что они были самыми чистыми и самыми трогательными во всей этой истории; вскоре их разбитые сердца просто смирились с этим и наполнились любовью. И сделать тут уже было ничего нельзя. Джон потянул его на себя, едва слышно и смущенно шепнув на ухо: «Подожди». Нависший над ним Тормунд вытянулся на руках, в то время как бастард приподнялся на локтях. Одичалый прикрыл глаза, спокойно и блаженно дожидаясь, пока Сноу потихоньку снимал с него кучу шкур. Возбужденность с умиротворением били ключом.       Тормунд сощурил глаза до невозможности, когда холодная рука короля Севера коснулась его плоти, и сглотнул, когда почувствовал, как бастард проводит языком по нежной коже. Одичалый сильнее прижался к кровати и потянул волосы Джона, распуская когда-то собранный аккуратный пучок. Шея рыжеволосого мужчины задралась настолько, что ему пришлось обнажить зубы. Король Севера делал все медленно, стараясь растянуть удовольствие Тормунда и нарастающее возбуждение. Он знал, что все сегодня будет по-другому, что он наконец-то решится на то, что никогда бы не сделал. Пальцы скользили по голому торсу, не пропуская ни сантиметра кожи. Бастард оторвался лишь на секунду: сначала нежно поцеловал в висок, а потом в губы. Переплёл пальцы и крепко-крепко держал их, даже не думая о том, чтобы отпустить. Обжигая горячим дыханием, шептал какие-то непонятные слова.       Джон ухмыляется, когда возвращается обратно. Свободной рукой вырисовывает непонятные движения на оголенном бедре. Когда же одичалый видит масло в руке короля, до него доходят бешеные, непонятные желания и порывы Сноу. Тормунд не успевает сказать ни слова, как холодные маслянистые пальцы оказываются в нем. Он обеспокоенно смотрит на парня и плюхается обратно на кровать, сминая простыни под собой ещё сильнее. Всё это впервые для них обоих. Тормунд Великанья смерть трясётся и тихо зовёт Джона. У обоих просто окончательно сносит крышу.       Когда Сноу входит в него, одичалый едва слышно вскрикивает. Ноги сводит, а у него в глазах звездочки от неземного удовольствия пляшут. Теперь их руки сплелись до конца. Тела слились. В тот момент Джон окончательно понял, что без Тормунда он не нужен даже самому себе. Рыжеволосый мужчина мотает головой из одной стороны в другую, от экстаза прикрывая глаза. Сноу двигается медленно. Температура в комнате достигает невероятных высот, несмотря на открытое окно и негреющий камин. Одичалый пытается набрать как можно больше воздуха, жадно глотая его. Он то кусает, то сжимает губы. И, не вынося этого зрелища, Джон все-таки затыкает его поцелуем. С каждой секундой он все сильнее и сильнее вдавливает Тормунда в кровать, слыша то, как она скрипит под ними. Не выдерживая, рыжеволосый буквально кричит, чтобы бастард двигался быстрее и увереннее. Каждый поцелуй глубже и настойчивее того, что был до этого, более требующий, ненасытный, долгий, затягивающий, волнующий. Одичалый буквально плавится под ним. Ускоряясь и приближаясь к заключению, Джон Сноу лишь сильнее и настойчивее целует рыжеволосого мужчину. Когда Тормунд сильно вздрагивает под ним и кричит прямо в губы, брюнет делает пару резких движений, протяжно стонет, и, переворачиваясь, ложится рядом, продолжая держать Одичалого за пальцы.       Оба пытаются отдышаться, но дыхание напрочь сбито. Они лежат на смятых простынях, которые с некоторых краев уже съехали на деревянный пол. Разгорячёнными, потными, уставшими, но до чертиков счастливыми ощущают себя Тормунд и Сноу. Джон едва находит силы, чтобы привстать. Он вытирает краем простыни живот одичалого, а заодно и себя, а потом, нащупав покрывало, тянет его на них. Рыжеволосый мужчина, чувствующий себя до жути слабым, хватается за кувшин вина, стоящий на огромном столе. Свечи до сих пор горят, а их огоньки отражаются в глазах Джона. Теперь Тормунд вспомнимет, что глаза брюнета напоминают ему угольки остывшего костра, и улыбается. Он, пытающийся угомонить дрожь в руках, еле-еле протянул бокал Сноу, который практически сразу опустошил его. Видя, как вздымается и опускается грудная клетка бастарда, одичалый пьет прямо из горла, чувствуя, как вино большими каплями стекает по его бороде и остается среди волос, окрашивая их в красный цвет.       Когда они ложатся спать, на небе появляются звезды. Джон замечает их и закрывает глаза, улыбаясь. Тормунд засыпает практически сразу, обняв Сноу и мило посапывая.       Парень просыпается через два или три часа от того, что в горле до жути сухо. Он поправляет волосы, аккуратно убирает руку рыжеволосого, садится на край кровати, оборачивается и смотрит на Одичалого. Джон встает, слыша, как скрипит от этого кровать. Бастард подходит к столу, берёт стакан воды и выпивает его залпом, вытирая рукой губы. Запрокидывая шею, чувствует, как она хрустит. Касаясь окна, король Севера вздыхает, совершенно не понимая, какие эмоции сейчас он испытывает. Снег все так же ложится хлопьями на верхушки замка, а ветви деревьев покачиваются от сильного ветра. В небе, усыпанном звездами, пролетает черный ворон. Парень трёт переносицу, поворачиваясь к одичалому. Тот открывает глаза и несколько раз моргает, пытаясь разомкнуть их после сна. — Не уходи, воронёнок, — тихо говорит Тормунд, обеспокоенно смотря на Джона, — только не уходи. Пожалуйста.       Сноу в тот момент окончательно понимает, что никогда не уйдет. И что бы ему не говорили, Джон… Действительно чертовски влюблен в него.