Ride or die

Она не была похожа ни на одного им зараженного ранее жителя Парижа. У Лилы был взгляд хищника, а не затравленной твари, и когда Бражник взывает к ней, он будто видит голодное отражение самого себя; Лила похожа на того, кто обязательно пойдёт по головам, если цель будет того стоить. Она единственная из всех них узнаёт, что он — Габриель Агрест. Известный модельер, взявший на свои плечи неподъемный груз по возвращению жены, которая давным-давно покоилась в утробе тишины и спокойствия, на небесах. Он не мог смириться с этим. Не смог её отпустить. Грешно любить мертвецов живой любовью, это закон живых, закон нормальных людей, писанный демонами с ликами святых вместо масок. Лила растягивает губы в улыбке, когда он обхватывает её талию, порывисто её сжимает и тянется к застёжке чёрного платья на одном из приёмов. Она заливисто смеётся, и колокольчики её смеха, западающие в его душу крючками, растягивают оставшиеся от неё куски, грозясь растаскать их на лоскутки, как голодные собаки. Её губы, выкрашенные в красный цвет, смуглая кожа на шее, по которой он скользит губами, чулки с подвязками, описывающие идеально-худые формы бёдер — он обхватывает их, разводит в разные стороны и плавно продвигается глубже, большими руками по золоту, плавящемуся от каждого его прикосновения — всё это отрава, чаша с ядом, которую он добросовестно выпивает залпом. Габриель Агрест пригрел на своей груди змею, подбирающую ключи к его душе, минуя совершенно точно сердце, ведь это так скучно — любить и быть любимой миллиардером, потёмки души которого готовы развернуться и превратить жизнь любого туда заглянувшего в ад. «Твоя любимая бедная детка давно сдохла. Помнишь?» Он видит это в её глазах, как немую насмешку, всякий раз, стоит ему наклониться за поцелуем — хотя бы попытаться, — встречая стену из плотно сомкнутых губ. «Я покажу тебе всё, что могла делать она. Ведь она — это не я» Лила не целуется с ним, она зажигает сигарету после секса, скользит трезвым взглядом изумрудных глаз по потолку и хлопает рядом — курить здесь и в помине было нельзя, он не позволял этого даже себе в свободные часы, и не позволит и наглой девчонке, спихивая её и указывая властным жестом в сторону балкона. Лила лишь цокнет языком, поправит резким движением платье вниз и проследит обязательно за его взглядом — в нём вновь безумными языками пламени взметнётся желание, которое она так и оставит нетронутым, как и самого Габриеля, сидящего на собственном столе. — Я хочу прикончить ЛедиБаг, когда ты получишь талисманы. — она не спрашивает, она никогда его ни о чём не спрашивает, только утверждает и берет, берет и утверждает. На неё это так похоже; Лила не привыкла выжидать, когда дело дойдёт до неё, она захватывает его и движет так, словно в руках держит игрушки, лишь бы выгода всегда оставалась на её стороне. Настоящий манипулятор. Кукловод. Лжец. Прекрасная замена ему самому, когда она решится показать своё истинное лицо и убить его. Эмили никогда не была и вполовину такой, чтобы он невольно их сравнивал. Но, заглядывая при смазанном поцелуе в её зеленые глаза, он уже в этом не уверен. Как и в том, что откажет себе в сигарете, скользя по женской руке и выхватывая её из расслабленно сжатых пальцев. — Сначала достань мне их, а потом делай всё, что душе будет угодно. — он открывает окно, садится на подоконник и тонкая струя дыма улетает на улицу; ночной Париж как никогда прекрасен с открывающегося вида пятидесятого этажа, и Габриель понимает, что если Лила захочет занять его место, то самое время сделать это сейчас. Столкнуть его, скрыть улики и забрать талисман себе. К чему ей было мелочиться и возиться с ним? Если только она сама не заигралась в хитросплетениях, которые сама же и построила. — Ты делаешь вид, будто тебе всё равно. Но не будем врать, — о, она точно сейчас растягивает губы в широченной ухмылке, — что ты давно догадываешься, кто занимает место нашего котика. Ведь так, Габриель? Лила забирается к нему на колени, расстёгивает рубашку и вырывает её из штанов. Её рука забирается в его ширинку, тут же находит член и достаёт его, а ухо опаляет мягкое дыхание с шлейфом из абрикосов и соли. Его накрывает особенной смесью её запахов, и Габриель давится дымом. Кладёт руки на её спину. И смотрит серо-голубыми глазами в ядовито-зеленые, совершенно вороватые глаза. Глаза не его жены. — Я заберу только её. Но взамен… — она поднимает юбку, усаживается на нём, как на бодром скакуне, и прижимает к открытому окну, — ты подаришь мне то, что никогда не дарил другим своим подчиненным. «Своё сердце» , — читает он между строк, прежде чем целует Лилу и толкается в неё. И всё-таки он был прав на её счёт. Она была способна пойти на убийство.