Потерял

Ной не думает — Ной действует. И не разменивается на душевные метания. Син иногда ей завидует; ему тоже хочется иногда отключить к чертовой матери (если у него вообще была когда-то мать) мозги и перестать уже наконец-то думать. Думать о том, что было бы, не будь он магом. Думать о том, что было бы, родись он в этом мире изначально. Думать о том, что было бы, если бы Ной родилась в Дыре. Думать о том, что было бы, если бы они встретились там. Наверное, они бы все разнесли там к черту (если ему подобное нужно вообще). Прогнули бы неустойчивый хрупкий мир под себя. Син пытается не представлять, но у него не получается; Ной крутится рядом — говорит-говорит-говорит, иногда прикасается к плечу, словно проверяет, в этом ли мире Син, а потом снова — где-то за спиной, приглушенно что-то бубнит. Син боится, что настолько уже к ней привык, что не может представить, каково это — без нее. Наверное, пусто. И холодно. И неправильно. Они делят соседние комнаты; Ной приходит к нему ночью — когда у нее бессонница. Сидит на краю кровати, смотрит в стену — и молчит. Наверное, это единственные моменты, когда Ной не действует — думает. Син хочет спросить, о чем. Представляет ли она мирную жизнь: дом, сад, огород, куча детишек, муж и сторожевая собака? Или прокручивает раз за разом возможные варианты своей — или его, - смерти? Жалеет ли она, что не стала дьяволом? Син хочет многое спросить — но все равно молчит. У Ной идеальная прямая спина, собранные в хвост волосы. На-пря-же-ни-е. Син хочет протянуться — коснуться, растрепать, заставить снова улыбаться. И не делает ничего. Он знает, что Ной чувствует, что он не спит. Но она просто молчит. Тишина — одна на двоих. Гнетущая, удушающая — ложится камнем на грудь, и Син думает, что умереть вот так — будет очень глупо. Он слышит, как звенят натянутые нервы. У нее руки в крови по локоть — иногда буквально. И хоть жизнь ничего не значит, но все равно — каково это? Син спрашивает себя об этом, но ответить не может: чужая кровь его не волнует. Чужая кровь горячит, будоражит, возбуждает, пьянит, заставляет действовать безрассудно — и Син решает для себя, что именно в такие моменты он начинает дышать. Но ему кажется, что Ной — чуть тоньше, чем он. Аккуратнее. Чувственнее. Хотя по ней и не скажешь. Ему кажется, что Ной пойдет серебро. И что ей идут платья с открытой спиной и глубоким вырезом. И что она становится еще красивее, когда волосы собирает в высокий хвост. Син хочет ей сказать, что в ней сочетается несочетаемое, но не может подобрать слова. Вслух он иногда спрашивает: «Чего вырядилась?». А она только смеется в ответ. Син глубоко вздыхает — тишина крошится колючим песком ему в глаза, а Ной, встрепенувшись, оборачивается; смотрит с любопытством, чуть откинувшись назад. - Не спится? - буднично спрашивает она. От Ной ничего не скрыть. Син ловит себя на дурной мысли, что Ной похожа на борзую, а он сам — на побитую жизнью дворнягу. Главное — не сказать это вслух. - Не спится, - соглашается Син, расслабляясь. Краем сознания он отмечает, что неплохо было бы побелить потолок. - У меня кошмары, - Ной отворачивается. - А у тебя? «А у меня — ты», - хочет ответить Син, но лишь неопределенно хмыкает. Ему давно уже не снятся сны. Никакие. Кто-то когда-то давно ему говорил, что сны всегда снятся, просто он их никогда не замечает. Син и вправду иногда просыпается с ощущением, что ему снилась Ной. - Я пойду, - кровать скрипит, когда она поднимается. Син думает, что это — поворотный момент. Когда можно что-то изменить, сломать — или надломить, - что-то запустить; когда можно расслабиться и отпустить себя, пойти на поводу собственных мыслей. Когда можно позволить себе побыть самим собой, а не… Но Син ничего не делает: не хватает за руку, не зовет, не просит остаться. Ему кажется, что в дверях Ной замирает и оборачивается. Ему кажется, что от ее взгляда становится холодно. И что-то тянет в груди неприятно. Она тихо прикрывает за собой дверь. Син проклинает себя за то, что не действует — думает.