Отражение

Быстро разминая затекшие запястья, Тим в изумлении смотрел на раскрытую ладонь Алекса – на ней лежал его многогранник, который у него отобрали, прежде чем запереть в мансарде. – Мне плевать на роли, – мрачно сказал Волков. – У меня свой собственный сценарий. В этот раз все случится как надо: мы сойдемся в бою и решим нашу маленькую проблему сами, Князев. — Тебе не плевать, что произойдет,— полностью выпрямившись, вдруг сказал Тим, замечая каждое, малейшее изменение в горящем пламени зеленых глазах, угрожающе смотрящих в ответ. —Ты не такая бездушная тварь, тебе ведь тоже больно, как бы ты мастерски не показывал обратное. Отрицать было глупо, Тим это отчетливо видел на еще больше омраченном лице Алекса. Как тяжесть его взгляда преисполнилась другим оттенком, как он сильнее сцепил зубы, стараясь не отводить от Князева глаз. — Сомневаюсь, что плевать и на цену, которую ты заплатил за эту роль. — добавил Тим, всматриваясь в лицо Алекса, распрощавшись со страхом и сомнениями. Он прав и он знал это прекрасно. — Не тебе это решать. — наконец ответил Волков, жестко произнося каждое слово, отвечая не менее проникновенным взглядом. — Развивать эту тему нет смысла, придурок. Ничего уже не изменить. — Не я же предал Селестину. Дважды. — пожал плечами Тим, отмечая нарастающий гнев Алекса, однако останавливаться не собирался. — Кто здесь придурок, так это ты. Ты чуть не погубил ее, Алекс. И всё ради отца, да? — невольно парень приближался ближе, не отрывая напряжённого взгляда. Постепенно он всё ближе подступал к Алексу, заставляя того медленно отстраняться. — Сколько я тебя знаю, ты всегда, всегда всех используешь, всегда готов идти по головам ради своих целей, невзирая ни на что. Человеческая жизнь для тебя ничего не значит, причём абсолютно неважно чья — будь то твой друг, девушка или ребёнок, ты бы убил любого не колеблясь. Волков лишь прерывисто дышал. Он не понимал почему Князев вдруг решил ему все это высказать, но внутри неприятно защемило. Самое противное, что несмотря на то, что он пытался делать вид, что лунастр несёт полный бред, он понимал, что это правда. В какой-то момент Алекс настолько слепо верил своему отцу, что даже не видел что твориться вокруг и к каким последствиям могут привести его действия. Однако, он не собирался показывать, что эти слова его как-то зацепили и попытался, как обычно, нацепить маску безразличия. Волков хотел отпихнуть парня от себя, тем самым остановив его, но Тим увернулся и резко прижал того к стене. — Ты превозносишь себя среди всех других, находишься на высоте, думаешь, что ничто и никто тебя не остановит, — словно острым лезвием, Тим продолжал медленно изрезать словами соперника, все еще крепко держа Алекса за плечи, не давая вырваться. — А на самом деле, ты просто пропитываешь гнилью себя же, пряча ее внутри, надеясь, что никто не заметит, хотя она давно вытекает из тебя в виде слов и поступков, — хватка стала жестче, взгляд карих глаз как никогда пристально и уверенно смотрел в зеленые, злые и пылкие. Алекс молчал. Ему хотелось наорать на Тима, ударить его в челюсть так, чтобы он больше не смог произнести ни слова (и не смог словами-кинжалами впиваться в тело и сознание, прокручивая их там до невыносимой боли, принося адские страдания). Алекс всегда старался думать, как ему удобно, а не как есть на самом деле, ведь правда была невыносима, а чтобы принять ее нужно иметь огромную выдержку и силу воли, которую у Волкова (как и право выбора) отобрали ещё при рождении, в обмен на возможность родиться в этой семье. — У меня не было выбора, — глухо произнёс Алекс, озвучив свои мысли, как будто старался прервать эту цепь рассуждений в голове прежде, чем это приведёт к чему-то непоправимому и неправильному. Он уже даже не сопротивлялся, просто пытаясь восстановить дыхание, и абстрагироваться. Но такую возможность ему не давали, ибо у лунастра явно был другой план. — Выбор есть всегда. — мигом ответил Князев, как-то вдруг внутренне осознавая, что он вырос. Что он больше не тот мальчишка, бегущий по крышам и отчаянно отбивающийся от компании лунатов, нет. Тим понял, что уже давно выше этого, что это был просто детский лепет. Наверное, на фоне остальных событий, это даже как-то смешно вспоминать, что самым большим страхом было встретить на улице Волкова и компанию. Сейчас все по-другому. Сейчас это какое-то старое и притрушенное пылью воспоминание, в котором он ещё мальчишка. А теперь все куда сложнее. И теперь он, наконец-то, может дать достойный отпор. Алекс уловив этот отблеск в карих глазах напротив, но почему-то не испытал страх, а наоборот даже некую гордость за своего врага. Как бы странно это не звучало, Князев стал таким благодаря ему, ведь именно он своими многочисленными попытками сломать парня сделал его сильнее, "вылепил" его — такого сильного и независимого — из простого дворового мальчишки. Волков сформировал в нем личность, словно, передав какие-то свои собственные черты характера, сделал его достойным соперником не только для себя и своей компании, но и для более высокоуважаемых и опасных личностей, вроде Дизастра. Даже драконом Тим стал благодаря ему, Алексу, что, кстати, только ещё больше укрепило связь между ними. Тим — творение Алекса, целиком и полностью, словно он создал свою живую куклу. И сейчас его весьма удачное творение прижимает своего создателя к холодной стене. — Ты понятия не имеешь, что со мной происходит. — раздраженно сказал он, снова намереваясь выбраться. В воздухе раздался хлесткий удар, эхом отбиваясь от стен, для которых это далеко не первые удары за все их существование. Тим отвесил ему нехилую пощечину, встряхнув с небывалой силой, ощутимее впечатывая в стену. — Я не лезу в чужую жизнь, с намерением разрушить ее, как и все предыдущие. Что ж, впрочем, у тебя отлично получается, — возможно, в какой-то другой момент Князев бы наслаждался этим, что наконец смог поставить Волкова на место. Причём, практически без рукоприкладства, в основном, силой слов, каждое из которых попадало в цель, задевая Алекса за самое больное. Сейчас же Тим просто созерцал, как это разгоряченное пламя, всегда стремящиеся поглотить его, повернулось против своего владельца и теперь изнутри сжигало его самого. Лунастр смотрел на эти бесплодные попытки соперника убежать от заслуженного наказания и пыток, и испытывал больше удовлетворение, чудом усмиряя некогда острое желание таки убить Волкова прямо здесь. Возможно, он был похож на маньяка, но Тиму было плевать. Он ощущал небывалое наслаждение. Наступившее затишье заставило Князева вновь устремить взор на Алекса, отгоняя лишнее мысли. Тот отвернул голову, прислонившись затылком к стене. Вдруг на скуле что-то блеснуло. Приглядевшись, Тим изумленно приподнял брови, контролируя, чтобы хватка не ослабла. Но Алекс стоял неподвижно. Как завороженный, Тим смотрел на стекающую на лице брюнета каплю, прочертившую влажную дорожку за собой, затем стремительно покатившуюся по подбородку, упав мерцающей искрой куда-то на пол, словно небольшая падающая звезда, исчезаю в темноте комнаты. — Думаешь, я этого хотел? — не поворачиваясь, хриплым голосом произносит Алекс. На лице появляется еще одна дорожка. — Знал, что так всё обернется? Ты так наивно полагаешь, что все эти решение даются мне так легко и непринужденно. Что я готов без зазрения совести подчиниться, потом не мучая самого себя. Считаешь, мне так просто переносить всё, чем оборачивается моя верность? Тим уже было хотел сказать, что никакого подобия совести в наличии чувств Алекса вообще нет, что он просто марионетка в чужих умелых руках, наивно полагающая, что сама пишет свои реплики в этом долбанном сценарии жизни. Однако, вместо подобных заявлений, парень продолжил созерцать, скатывающееся по красивому пропорциональному лицу, бриллианты-слёзы, вслушиваясь в голос Волкова, что так непривычно дрожал, как у вдовы потерявшей не только мужа, но и своё последнее дитя; сейчас, он не был похож на самого себя. — Ты же у нас герой, — фыркнул Алекс, стараясь вложить как можно больше презрения в эту фразу, но вышло как-то подавлено и так же глухо. — Разделяешь всех на светлое и темное, не подозревая о другой личине обоих сторон. На Тима будто обрушилась молния, среди ясного неба его устойчивых мыслей, пронзив весь позвоночник щекочущей иглой. Он даже забыл о своей хватке, опустив руки с плеч парня. Впрочем, Волков не пошевелился, стремясь еще что-то сказать или уйти. Лишь отвел взгляд в сторону, не обратив внимания на струящееся ручейки на своем лице, которые были куда красноречивые любых слов. И которые служили лучшим подтверждением его проигрыша. Он давно принял его, и сейчас, пуская эти скопившееся, несносные слёзы, как девчонка, наглядно это показывал. Алекс сам создал своего врага. Зачем, ну зачем, нужна была вся эта игра, зачем нужно было создавать кого-то сильнее себя, что он намеревался этим показать? Быть может, это отдельный вид искусства, что подвластен только Волкову, а другие настолько ничтожны, что не понимают (и никогда не поймут) его? Ведь кто-то же изливает свою душу в художестве, кто-то в музыке, кто-то в вышивании и так далее. Но не Александр Волков, нет. Он создаёт себе идеального врага, по крупиночке добавляя в этот, пока чистый и невинный сосуд, все, что он хочет, выращиваю того, как собственное дитя, лелея, как умеет, уничтожая, а потом собирая по кусочкам заново, лишь бы дойти до идеала. Но в какой-то момент ученик превзошёл учителя, творение задышало по-другому, не так, как хотел создатель, оставляя, тем самым, его в проигрыше где-то сзади глотать пыль. Князев начинает отходить от поставленного канона, выходить за рамки, что так любя и тщательно строил для него Алекс. И Волков злиться, безумно злиться: дико, по-волчьи. Он рвёт и метает, не может найти успокоения своей души, потому что там где-то гуляет его, как он думает, неспособное ни на что и бездарное существо, и стоит кому-то взглянуть на него, как это приносит невиданный позор его творцу. Нет, он жалок, он идиот, считающий, что сможет достичь высот, не понимающий, что он разобьётся, не успев подняться. А потом, неожиданно, к Тиму, к его Тиму, вы представляете?, приходит умопомрачительный успех, причём один за другим. И вот, этот мальчик, становится мужчиной для всех, кроме Алекса. Он все ещё видит в нем то несносное и глупое создание, с которым дрался на улицах Яховска. Тим для него шут, не более, так, развлекает толпу своими представлениями, считая, что это кому-то нравится. Так всегда думал Волков, а потом, в какой-то момент, шут снял свой колпак и бросил им в короля, забрал корону Александра и, тем самым, сверг его, показывая, что наступила новая эра, к которой Алекс не имеет никакого отношения. А теперь он тут, прижимает его к стене, кидая обвинение, как острые мечи, снова и снова без зазрения совести вонзая в тело Алекса. И хотелось бы, как обычно, сказать: «Ты жалок, Князев». Да только жалок теперь здесь не он. Жалок всеми (не)обожаемый Волков. Он тряпка, которой все пользуются, об которую все вытирают ноги, и ужасно то, что он сам себя в неё превратил, когда попытался превратить в тряпку и угробить своё искусство. Он жалок. И один. Прерывистый вдох сопровождался стекающими по лицу ручьями, падающих на пол, как и сам Алекс падал в бездну. Забыв о том, где он и перед кем, брюнет не мог больше сдерживаться, задыхаясь в всхлипываниях, будто окончательно канув в эту пожирающую боль. Это мерзко ласкающее грудную клетку сожаление, эту тошную горечь. В эту пронзившую душу злость на собственную упёртость и гордыню. И к чему они привели — он, как забитый волк, скулит в подвале, на глазах своего врага. Алекс снова всхлипнул, давясь соленными слезами. Как же он жалок. Вдруг руки Князева снова прижались к нему, поворачивая лицом к себе. Алекс подавлено смотрит залитыми от слез глазами, хватая ртом воздух, даже не пытаясь отвести взгляд. Тим не выглядел насмешливым, как он думал, а просто смотрел в ответ проницательно и с каким-то невиданным сожалением, сжимая плечи Волкова. Он видел Алекса разным: снисходительным, жестоким, уставшим, раздраженным. Но подавленным, нет, настолько подавленным и разбитым изнутри — никогда. Видя эти изнеможённые от вечных угрызений и боли, которая стекала по его скулах крупными каплями, глаза, Тим испытал нечто привычное. Однако по отношению к Алексу, этому напыщенному придурку, всегда портящему ему жизнь, чувствовать хоть что-то, кроме ненависти было ужасно, неправильно. Но, как ему не противно было это осознавать, Князев все же чувствовал это в полной мере — жалость. Простая человеческая жалость, которая давно уже не в почете у лунатов, которая считается уделом слабаков. Тим понимал, что это весьма странно, особенно, учитывая, что Волков его главный враг, но в то же время, где-то внутри себя, он осознавал, что это победа, что он сильнее, что теперь Волков не имеет над ним никакой власти, что лунастр его больше не боится. Эта жалость и некое сочувствие лишний раз доказывает, что теперь власть в руках Князева, что теперь Алекс его подопытный кролик, а не наоборот. Ведь пожалеть или даже понять врага куда сложнее, чем просто ненавидеть. Каждой клеточкой тела Князев ощущал, что перед ним сейчас не тот Волков, которого он привык видеть. Скорее тот, о котором Тим никогда не подозревал. Слабый, беспомощный, молящий о помиловании и отпущении своих грехов, которых не пересчитать на пальцах и двух рук. Алекс всегда хотел, быть первым, всегда желал власти и славы, хотел быть лучшим, но в погоне за всем этим не заметил, как менялось его окружение, как те кто были друзьями, превратились в врагов, желающих ему смерти. А его власть и сила все равно утекли из его рук, потому что такому, как он ее не удержать, потому что, он слишком поздно понял какую непомерную цену он заплатит за все это. Тим видел отражение всего этого в его глазах, чувствовал, будучи связанным с ним одной энергией, всю эту страшную бурю эмоций, уничтожающую его изнутри, и в какой-то момент восхитился им. Он практически полностью раздавлен, но все еще из последних сил держится гордо, стараясь не потерять лицо, ведь это все, что ему осталось. — И все-таки, ты невозможен, — тихо произнес Тим и, словив в глазах Алекса недоуменный блеск, приблизился ближе. Губы обдало влажной струей. Он целовал его уверено и повелительно, но не потому что ему нравился Алекс, тянуло к парням или просто хотелось развлечься, нет. Он делал это просто потому что мог, потому что ощущал каждой своей клеточкой власть над, недавно, лунатом. Ему было интересно сколько могущества в нем, и где же кончаются границы его царствования. Внутри Алекса творилось нечто такое страшное, что поцелуй с Князевым на фоне всего этого казался даже спасением. Александра Волкова, как такового, больше нет и оба прекрасно это понимали. Есть кто-то уже абсолютно другой, кто-то пытающийся им быть, но все тщетно, ведь этот, некогда, лидер пропал в пучине собственных страхов и мыслей, куда не попадает даже лунный свет в самые яркие ночи. Алекс дернулся, но не отодвинулся, с его стороны раздался еще один всхлип, утонувшей между их губами. Переплетая их языки, полностью забывая и забивая кто он, полностью отдавшись ощущениям, парень сам прижался ближе к Князеву, словно хватаясь за свой единственный выход. Слёзы по-прежнему бешеным ручьем струились из глаз, как будто поток только набирал обороты, оставаясь на лице Тима, внимающего всё наболевшее Алекса, растворяя в их поцелуе, чувствующего эту желанную покорность. Обхватив его за шею, Волков впился в губы своего, обыгравшего его, ученика, терзая и покусывая их, все еще чувствуя вкус непрекращающихся слёз. Плевать, чьи теперь руки ласкают его, кто прижимается к нему губами. Плевать. Ему нечего терять. Он с силой тесниться к Тиму, всхлипы смешиваются со стонами обеих сторон, а вкус соли обжигал мягкие, немного потрескавшиеся, губы. Они словно уже стали драконами. Но сплетаются не в смертельном бою, а в страстном танце. Когда воздуха начинает не хватать, Тим слизывает со щёк побеждённого соперника капли, оттягивая за тёмные волосы назад. Алекс повинуется рукам, не снимая рук с его талии, невольно теряя чувство реальности, в которой он целуется со своим врагом, постыдно подставляя своё, дрожащее от нервов, тело. Волков тянется к его губам, как ребёнок к сладкой конфете, шумно дыша, подрагивая от судорог, вспышкам пробегающими по всему телу. Он жаждет продолжения, жаждет выплеснуть таким образом всю свою боль, пусть даже ненавистному Князеву, но зато тот, кажется, готов внимать его переживаниям и горю. Тим смотрит на Александра с некой насмешкой, но в то же время милосердно, как будто непослушный воспитанник, не послушав своего наставника, сделал какую-то дурость, а потом пришёл вымаливать прощение. И о, снизошла благодать — как будто это, тот самый переломный миг в жизни обоих, в котором Тим отпускает Алексу все его грехи, прощая, и позволяя начать заново, с чистого листа. Волков чувствует всю палитру эмоций партнера, и хорошо осознаёт, насколько этот момент важный для обоих, что отражается в его зелёных кошачьих (а может волчьих) глазах. Он снова тянется к своему спасителю, и Князев даёт ему разрешение продолжить, сам впиваясь с новой силой. Они изучают ротовую полость друг друга, нежно водя там языком, не создавая какой-то борьбы, потому что все роли розданы и все, наконец-то, за долгое время, расставлено по местам. Тим отстраняет, аккуратно облизывает скулу Волкова, а потом и все остальное, как художник, обводя языком контур его лица. Ему безумно нравится чувствовать над ним такую власть, и теперь, испытывая ее полностью, он понимает чего же так хотел Волков и зачем за ней так гнался. Князев аккуратно слизывает оставшиеся слезинки с щек Волкова, замечая, как подрагивают его ресницы и как поджаты его губы. Он знал, что сейчас из Алекса можно "лепить" все, что душе угодно, что тот не будет против, а наоборот - любезно предоставит свое тело (и себя вместе с мыслями и всем самым сокровенным) умелым рукам скульптора. Поэтому, не мешкая и продолжая водить языком, - теперь уже по губам аурума, как будто издеваясь над ним и испытывая, не всовывая язык в рот и не даря столь желанный и пламенный поцелуй, - Тим берет за край футболки и быстро тянет ее вверх, оголяя пресс парня, а затем, так же быстро, проводит ледяными пальцами вдоль всего живота. Алекс и так достаточно замерз в своей тонкой футболке (ну, и на кой черт ты ее надел, дурачок?), а после прикосновений лунастра поежился еще больше, сначала дернувшись, стараясь избежать источник холода, но, наткнувшись спиной на ужасно холодную, словно айсберг, стену, метнулся от неё прочь, прижавшись всем телом к Тиму, пытаясь "укутаться" в его объятиях, в надежде хоть как-то согреться. — Тише, тише, — Князев успокаивающе шепчет ему прямо в ухо, обнимая и заодно нежно поглаживая кончиками пальцев спину, через легкую ткань ощущая, как холод пронизывает его тело и какая рельефная у него спина. Он крепко прижимал его к себе: то ли намереваясь укрыть и защитить от всех напастей этого бренного мира, то ли стараясь ласково удушить бывшего врага (как будто его не раздавили все кому было не лень до этого). Волков вскидывает руки на уровне груди Тима, цепко хватается за его толстовку и кладет голову ему на плечо, буквально вжимаясь в парня. Он чувствовал насколько он теперь слаб, так же, как и чувствовал насколько силен сейчас Князев. Почему-то, Алексу очень хотелось верить, что чем сильнее он будет держаться за Тим, чем больше будет вжиматься в его тело, тем легче и быстрее все его беды пройдут, а связь между ними станет настолько значительной и крепкой, что он сумеет перебрать часть энергии белого дракона. — Все хорошо, — продолжал успокаивать его парень. — Все в порядке, слышишь? Я рядом. «В порядке? Ты, Князев, действительно думаешь, что все в порядке? Неужели, ты настолько слеп и наивен, что не понимаешь очевидных вещей? Нет, милый, все по умолчанию не может быть в порядке, когда ты рядом», — думается Алексу. И, конечно, он чертовски прав, ибо все с точностью до наоборот. Обычно, когда Тим рядом, у Волкова что-то внутри щемит, ломается и переворачивается (весь мир и сознание) вверх дном. Но он должен выжить в этом Армагеддоне, просто обязан (всем вокруг и только потом уже себе), иначе с кем будет сражаться Князев, считать самым худшим и невыносимым из всех ныне живущих существ, и кого, раз за разом, он будет убивать перед сном? В принципе, у Тима та же задача, с которой он старательно и упрямо справляется, причём в последнее время явно лучше. Лунастр "отцепляет" руки Волкова держа их за запястья и прижимает к стене по обе стороны от головы. Алекс растеряно моргает красными от слез глазами, не понимаю чем он уже снова не угодил. Тем временем, Князев страстно целует его, как будто намереваясь опьянить того без алкоголя. Бывший лунат тут же отвечает на поцелуй, однако длился он недолго. Тим медленно опускается ниже, целуя шею, а затем, как будто забыв кто перед ним, присасывается губами к левой ключице. Чёрный дракон окидывает голову назад, затылком чувствую твёрдую стену, мыча от удовольствия сквозь плотно сжатые губы. Тим, казалось, окончательно осмелев, не собирается останавливаться. Держа теперь уже запястью Волкова одной рукой над его головой, второй он ласково водит по всему животу, поднимаясь выше, к груди. В следующее мгновение он ощутимо щипает сосок, от чего, не ожидавший этого аурум, вскрикивает, однако тут же затыкает сам себе мысленно рот. Князев продолжал трогать места парня, скрываемые футболкой, работая под ней. В какой-то момент он даже лёгонько потыкал в кубики Волкова, про себя отметив, что подкачан он и вправду хорошо. Александр же, помимо получения наслаждения от ласк, напряжённо ждал. Ему до безумия нравилось что происходит и он был уверен, что вскоре парень опустит руку ниже и они смогут перейти на новый уровень изучения врага и его слабых мест. Однако, Тим не спешил, он все ещё изучал его тело, как будто растягивая момент. Заметив, что Алексу уже неймется, он самодовольно улыбнулся (хотя обычно это делает Волков, так уж они негласно договорились), и поднял лицо на уровне с Алексовым. Задержав на секунду свой взгляд всматриваясь в изумруды напротив, он стал медленно приближаться к его губам. В ожидании ещё одного, очередного, горячего поцелуя, Волков (уже) доверительно закрыл глаза. — Постарайся не плакать при следующей нашей встречи, малыш, — Князев выдыхает ему это прямо в губы, так и не коснувшись их. Алекс резко открывает глаза, но перед ним уже никого нет, только (звёздный) ветер легко и едва ощутимо потрепал волосы, а затем улетел прочь, будто тут никого и не было. Будто все это просто вымысел или сон, будто Волков окончательно сошёл с ума, и, на самом деле, он просто уже несколько лет заперт в психушке, все время бубня что-то про Князева, Селестину и остальных, а все они плод его больного и богатого (как и он сам) воображения. Может, весь двуликий мир это тоже очередная бредовая выдумка пациент под именем Александр Волков, если это, конечно, вообще его настоящее имя. Алекс понял за сегодня, что он окончательно запутался. Волков шумно выдохнул и зарылся руками в волосы, раздумывая как он сумел докатиться до такого позора. Почему-то перед ним в его воображении всплыло злое лицо отца, который смотрел на него с презрением и полным негодования взглядом. Впрочем, как обычно. Интересно, как он отреагировал бы, если бы узнал, что его сын сначала освободил врага, а потом целовался с ним, в то время, как его пытались очень долгое время поймать. Александр сглотнул, а потом обессилено опустился вниз по стене, садясь на холодный пол. Наверное, его отец бы кричал на него, возможно, дал был пощечину или выкрикнул что-то вроде: "Лучше бы ты не рождался! Я хотел сына, который унаследует мои черты характера, а получил сопливую девчонку, которая каждый раз проигрывает сама себе!". Забавно. Алекс всю свою гребанную жизнь пытается его впечатлить, сделать так, чтобы отец им гордился, словно собачка всегда виляющая хвостом и ждущая когда хозяин кинет кость, новое задание, чтобы доказать свою верность, заглядывая человеку в глазу и пытаясь отыскать там похвалу. Но Алекс больше не собачка, ждущая когда ей позволят погулять и отцепят поводок. Нет, больше никаких сковывающих ошейников и намордников. Теперь он не будет стараться угодить отцу любой ценой и потакать всем его запросам. Он за долгое время, наконец-то, чувствует себя хорошо в этом плане, он чувствует свободу, как будто цепь, что сдерживала дикого волка, порвалась. Нет, Александр Волков не проиграл: ни отцу, ни Тиму, ни себе, вообще никому. Этот момент отныне стал переломным и сегодня, сейчас, именно в эту секунду, а не когда он стал лунастром, у Алекса начинается новая жизнь. Александр Волков переродился.