Плохая привычка

— Отодвинься, от тебя слишком несет, — бурчит Джагер, отползая на дальний конец дивана. — Прости, — мямлит Армин. — Я просто не пошел гулять, вышел вместо этого в магазин, купил бутылку пива и сидел в компе. Эрен закатывает глаза, но комментировать отказывается. Мягкий свет старомодной настольной лампы приятно обжигает глаза. За окном трещит сверчок, а может, и в самой квартире — Эрен никогда не понимает, где именно: звук словно стерео, льется отовсюду. Армин нетерпеливо теребит майку. — Почему ты так не любишь алкоголь? — Травма детства, — по привычке отчеканивает Эрен. Слова глухие и давно потеряли смысл, каждый встречный-поперечный требует объяснений. — Мой отчим был алкоголиком. Воровал деньги из маминой сумки, запирался в доме и не открывал, так что приходилось лезть через забор. Вместо ужина бухал с пьяницами в соседнем доме. Мама с детства втолковывала мне, что алкоголь — зло, едва ли не худшее из всех. Ну, и я вырос под таким девизом. При маме такие разговоры — табу. — Хорошо, что сейчас ее нет дома, — чешет затылок Арлерт. И через минуту добавляет: — Вообще, отсосная история. Слава богу, у нас в семье нет такого. — Ты серьезно говоришь мне это сейчас? — изумленно фыркает Эрен. — Ты серьезно? — Ладно, извини, извини, — примирительно поднимает руки Армин. И обезоруживающе улыбается. — Я запомню, что при тебе этого делать нельзя. — Благодарю, — Джагер не может удержаться от второго фырканья и снова откидывает голову на спинку дивана. — Здесь у меня еще не бывало пьяных друзей. — Хоть в чем-то я первый. — Да уж. Есть чем гордиться. «Чем занимаешься?» Эрен с раздражением откидывает мобильник, забыв даже поставить его на блок. День из разряда «дерьмовый и еще дерьмовее»: ругачка с матерью из-за очередного «от тебя никакого толку», невеселое обсуждение того, как люди любят не замечать очевидные вещи и черт знает какой по счету разговор с подругой о несчастной школьной любви — а теперь еще и этот со своим «что делаешь». И ведь одним ответом от него не отделаться. Лег спать пораньше, называется. «Почти сплю, а ты?» «Сижу. Скучно тут» Джагер мысленно возводит глаза к потолку. Видите ли, скучно ему. Раз уж поехал в этот свой бар — изволь развлекаться, а не строчить невинным приятелям наитупейшие вопросы. Сердито поводив нижней челюстью, Эрен тыкает в ответ: «А что, уйти нельзя?» «Да можно, — приходит тут же, — но я еще посижу» Нет, ну как это? Где логика? «Подожду, пока все будут собираться», — добавляет Арлерт потом. Еще лучше. «Как хочешь» Эрену ужасно хочется убрать телефон. Глаза слипаются, сердце ноет, мозг посылает настойчивые сигналы выбросить все лишнее из рук и головы и зарыться, наконец, носом в одеяло. Поэтому он набирает вялыми пальцами «доброй ночи, я спа…», но появляется новое сообщение, и приходится стирать плывущие перед глазами электронные буквы: «Немного спама из фотографий» и фото скучающего лица на фоне стола с открытыми банками из-под пива. «А где все?» — проглотив раздражение, пишет Эрен. «Ушли куда-то. Некоторые со мной сидят» «Ты знаешь, это как минимум некрасиво — сидеть в телефоне, когда ты с людьми», — плюясь вежливостью, замечает Эрен. «Да они все в наушниках. Так что я один. Ну, с тобой» — и улыбающийся смайлик. Господи, проносится в голове у Джагера, я просто отказываюсь понимать этих людей. Окончательно решаясь прикрыть эту лавочку, он отсылает сухое «ладно, спокойной», здраво осознавая, что традиционная арлертовская ночь уж точно спокойной не будет, и, счастливый, падает на подушки. Красивый новенький мальчик из параллельного класса сам о себе не подумает, знаете ли. — У меня ужасно живот болел, вот я и выпил, — жалуется Эрен, катаясь по арминовскому дивану. Сам хозяин, предварительно открыв все окна и распахнув занавески (ибо гость ныл, растягивая гласные из-за духоты), теперь переминается с ноги на ногу, не решаясь щелкнуть выключателем. Летние «девять вечера» дают достаточно освещения, а писать или рисовать, как это делал Арлерт последние три часа, они точно не собирались. Он уверенно стучит по кнопке, и гостиная тонет в мягких сумерках. — Еще раз, что ты принял? — требует Армин, запрыгивая на диван и аккуратно перешагивая кучу чужих конечностей, разбросанных в беспорядке по скомканному покрывалу. — Обезболивающее и успокоительное, — полушепчет Эрен в подушку. — А почему такой эффект? — Я не знаю, — Джагер приподнимает голову и вдруг улыбается во все тридцать два. — Но мне нравится. — Ну ты даешь, — бубнит Армин, стараясь звучать осуждающе. Выходит плохо: обдолбанный Эрен нравится ему гораздо больше того серьезного зануды, которого он наблюдает каждый день. — Никогда бы не подумал, что успокоительное и обезболивающее… — Я тоже, — Эрен потягивается, перекатывается с боку на бок, как кот после валерьянки. То сюда ляжет, то туда, то покрывало поднимет ногами, то подушку локтем помнет. — Я как будто под кайфом. Или пьяный. Да точно пьяный. В голове туман. Слегка дурманящий, но даже приятный. Эрен шутит и болтает первое, что на ум придет — и ему правда нравится. Хоть раз в жизни можно позволить себе побыть развязным и пороть чушь, не задумываясь, что оно все значит. Хоть раз в жизни можно побыть пьяным. — Значит, надо тебя напоить как-нибудь, раз понравилось, — шутливо ухмыляется Арлерт, и Джагер трезвеет в мгновение ока. — Нет, — говорит он ровным голосом. — Не смей. Никогда в жизни. — Ладно, я шучу же, — улыбается Армин. Широкие, неестественно тонкие листья огромных комнатных растений тихонько шевелятся в такт ветерку из открытого окна. Джагер поднимает руку и бессознательно водит ею по воздуху, рисуя очертания ниши в потолке и тыкая пальцем в темные лампочки. — Что ты творишь? — интересуется Армин. — Там всегда был этот вырезанный треугольник? — бормочет гость. — Э-э-э… Типа того, — Арлерт настолько привык к новой квартире, что уже и сам не уверен, всегда ли там был этот треугольник, или они оба его только что выдумали. — Клево, — мурлычет Джагер, прикрывая глаза. И, спустя несколько минут, мирно засыпает. Свет от разноцветных огоньков гирлянды больно режет глаза. Громкая танцевальная музыка давно сменилась звонким, но мягким перебором струн акустической гитары, наигрывающей незнакомую мелодию. Эрен периодически прикрывает веки, спасаясь от назойливого мерцания, хотя свет во всей квартире не горит, но огни все равно бесят. Нестройный хор голосов напевает какую-то песню, и где-то среди них выбивается голос Арлерта, тянущий высокие ноты со знакомой хрипотцой. Эрен забирается в кресло с ногами, прижимает ладони к глазам и пытается осознать, как в три часа ночи он здесь оказался. Это все — друзья Армина, те самые, с которыми он катает по барам и зависает по полночи где-то еще. Квартира Саши новая и вместительная, поэтому сегодня они здесь. Говорят, до Саши здесь жила ее тетя, которая страдала от гипертонии и истекла кровью прямо на той самой кровати, на которой сейчас свалились в кучу еще нетронутые бутылки вина. У Эрена голова кругом от этого самого вина, которого он выдул полторы бутылки в первый раз в своей жизни, и от такой новости, причем знал он об этом еще давно, но вспомнил почему-то только сейчас. С одной стороны, здравый смысл еще не совсем умер и до сих пор посылает слабые сигналы сквозь завесу эреновского тумана, мол, пора валить и зачем ты вообще сюда приперся. А с другой стороны… песня медленная и убаюкивающая, кресло широкое и мягкое, и даже огоньки гирлянды не такие раздражающие, если пристроиться на подлокотнике и слегка отвернуться. Эрен уже почти закончил с последним пунктом, когда чья-то ладонь взъерошила ему волосы. — Ты решил тут спать лечь? — спрашивает Армин, и по голосу даже сквозь песню ясно, что он улыбается. — Я хочу домой, — мямлит Джагер просто по привычке, потому что ему, на самом-то деле, и в кресле, согнувшись в три погибели, вполне неплохо. — Скоро поедем. — Арлерт шуршит в карманах и замолкает на время. У Эрена глаза сами собой закрываются, а бороться с собственными глазами сил никаких нет, поэтому он позволяет себе провалиться в тяжелый сон. Спустя вечность Армин снова треплет его по волосам и наклоняется к самому уху, но голос его все равно звучит словно за несколько километров: — Я вызвал такси. Надо бы спуститься. Джагер раздолбан на куски, но как-то поднимается и плетется к двери, пока Армин придерживает его за плечи, на ходу подбирая оставленные вещи. Голоса замолкают, гитара откладывается в сторону, и друзья Арлерта толпятся в прихожей, наблюдая, как Эрен накидывает куртку, нащупав ее только со второго раза, и тщетно пытается опуститься, чтобы завязать шнурки, пока Армин, в конце концов, не делает это сам. Они грустно машут на прощание, а некоторые даже подходят обниматься, но Эрен настолько не соображает, что покорно обнимает всех в ответ. Наконец они выходят в прохладный подъезд и в тесном лифте катятся вниз. Вздремнуть по дороге, привалившись к окну на заднем сиденье, было бы благословлением, учитывая, что путь до квартиры Армина неблизкий, но у Арлерта на эту поездку явно другие планы. Как только подсвеченная фонарями многоэтажка скрывается за поворотом, он трясет Эрена за рукав и перетягивает на свою сторону. — Ну, как ты себя чувствуешь? — Мне точно надо отвечать? — бормочет Джагер, послушно положив голову на чужое плечо. — Да уж. Ты меня сегодня, конечно, удивил, — смеется Арлерт. Сам он трезвый как стеклышко, хотя выпил столько же, если не больше. Вот что значит выработанный иммунитет. Джагер слишком слаб, чтобы возмущаться. — Ты меня вынудил. — Я? Я в тебя силком ничего не заливал, ты сам решил попробовать. Уже не помнишь, что ли? Эрен хмурится, потому что помнит, но признавать не хочет. Армин купил вино только потому, что хотел оставить его у себя про запас, так, на всякий, но кто же знал, что Эрен позовет в гости именно в ту минуту, когда он будет проходить мимо его дома? — Ты мне впихнул его, — говорит Джагер. — Винище свое. — Я предложил, — поправил Арлерт, постукивая пальцами по его руке. — А ты не отказался. Что же с тобой случилось? Эрен тяжело вздыхает и сдается. — Решил, что пора покончить со своими страхами. — Страхами опьянеть? — уточняет Армин. — Страхом запрета. С травмой детства. Армин понимающе замолкает. Такси заносит на поворотах, пока водитель гонит так, будто торопится в роддом к новорожденному, и Джагер еще глубже впечатывается носом в Арлерта. Шестеренки в мозгу шевелятся все медленнее, но он все же добавляет с трудом: — В первый и последний раз. — Что, не понравилось? — Не хочу, чтобы это стало моей плохой привычкой. — В этой плохой привычке нет ничего плохого, — Арлерт только пудрит мозги своей тавтологией. — Если держать ее под контролем, она не выльется во что-то по-настоящему плохое. — Сколько раз ты, блин, еще скажешь это слово? — бурчит Эрен. — Я тебе говорил, в чем дело. Мой отчим был… — Алкоголик, да, да, я помню, — перебивает Арлерт. — Только это не значит, что ты не можешь немного выпить чего-то, что тебе нравится только потому, что у тебя перед глазами был один-единственный плохой пример. У тебя есть голова на плечах, и есть я. Так что все будет нормально. Джагер только вздыхает, потому что ответить на это как будто бы и нечего. Автомобиль приятно подпрыгивает на ровном асфальте, наконец-то выехали на прямую дорогу. Пальцы Армина медленно перебирают его волосы, и спустя пару мгновений Эрен снова начинает сопеть, но Арлерт вдруг говорит: — Есть привычки похуже этой. — Джагер недовольно жмурится, а Армин продолжает: — Твой отчим делал что-то плохое, когда напивался, верно? — Кроме того, что воровал, не приходил домой и так далее… кричал громко… иногда, — из последних сил ворочает языком Эрен. Господи, выруби ты уже Арлерта на полчаса, дай поспать… — Во-от, — тянет тот. — С тобой такого не будет. Вместо внятного ответа в голове у Эрена зачем-то крутится фраза, произнесенная пару минут — а может уже и часов — назад: «Есть привычки похуже этой». — «Голодные игры», — говорит он неожиданно четко. — «И вспыхнет пламя». — Чего? — Последняя строчка третьей книги. Когда Китнисс сидит и смотрит на Пита с детьми… что-то такое. И говорит: «Есть игры гораздо хуже этой». Ты перефразировал Китнисс. — Язык заплетается, слово «перефразировал» выходит только с третьего раза, и то под конец трансформируется в набор звуков. — А… наверное, — Армину, наверное, кажется, что Джагер совсем спятил. Он «Голодные игры» в жизни не открывал, только фильмы смотрел — первые два, — но решает оставить это в секрете. Тем более, Эрену до него дела нет: голова соскользнула с арминовского плеча и тяжело повалилась на колени. Ладно уж, пусть спит, думает Армин, снова запуская ладонь в спутанные темные волосы. Потом откидывается на сиденье и закрывает глаза. Водителю наскучили их бессмысленные разговоры, и он негромко включил музыку. Старую какую-то, восьмидесятых или типа того. Армин прокручивает в голове воспоминания десятилетней давности, как кинопленку: вечер, отец с друзьями на кухне, на столе маленький прозрачный пакетик с рассыпчатым веществом, подозрительно похожим на муку; мама плачет в коридоре, закрывшись на ключ изнутри, а входная дверь ходуном ходит; полиция забирает отца, и больше он его не видит. Никогда. Свой первый алкоголь он попробовал с лучшими друзьями — с той самой Сашей и остальными — в четырнадцать лет, когда денег на жизнь почти не осталось, и пришлось как-то слишком быстро взрослеть. Экспромтом. Так что, когда Эрен проснется, то, возможно, даже и не вспомнит их ночного разговора, но только одно усвоит точно: есть привычки гораздо хуже этой.