Я помню тот день.
Неожиданный дождь окрашивал улицу сыростью; он был настолько сильным, что капли летели с потолка, оставляя на холодном полу следы непогоды. Дождь создавал лужи, которые было лень протереть всем сотрудникам, сколько бы мы не просили.
Это был бы обычный день, с привычным праздником, но сегодняшний день был днём близнецов — наших постоянных клиентов.
Дни рождения — основная прибыль ресторана, ведь это место считали божьим чудом: работники отыгрывали свои роли, по словам посетителей, волшебно.
Всё в этом месте было идеально: вкусная еда, забавные песенки и очаровательные друзья на сцене. Дети обожали наш труд, наш ресторан.
Сами же именинницы каждый день приходили к нам, потому что здесь было чудо, которое ищут все: будь то дети или взрослые.
Мини и Рина, милые девочки, что были вежливы ко всем и любили танцевать, мечтали стать балеринами. Мечты и желания, волшебные сотворения, как и надежда — они дарят глазам блеск. В глазах девочек всегда был невинный яркий огонек, обжигающий каждого, кто смотрел им в глаза.
Детские глаза — зеркала правды.
Подрастающему поколению трудно скрыть страх, грусть, гнев; взрослые же способны лицемерно сохранять каменное лицо. В них нет правды — они выживают, они врут, они управляют вами, используя накопленные чувства против их же самих.
Но дети. Они не врут.
В тот день повсюду был слышен звонкий смех, что наполнял душу гордостью за проделанный труд.
Разве это не весело, ждать, когда тебя хором попросят принести вкусную пиццу, подарить счастье, в конце концов, в виде именинного торта?
Это то, что дарило нам с Уильямом жизнь. Каждый день мы видели множество «маленьких огоньков», и это чувство было просто волшебным.
Но в тот день желали видеть лишь золотистого кролика.
Это изменило всё. Одно, одно чёртово желание изменило историю.
Я мог помочь ему, сделать хоть что-то,
я мог спасти его, но ужас и страх сковали мои движения, я почувствовал тошноту, головокружение и отвратительное покалывание в животе.
Эти чувства: стыд, сожаление. Они будто душат меня, заставляя дрожать, вызывая рвоту при одной только мысли о произошедшем
Фиолетовая Ярко-красные, бордовые капли, так похожие на дождь, ручьями лились из чужого бездыханного тела, окрашивая пол кровавой поляной.
Золото и рубин украшали аметист. Они несовместимы, однако, будто связанные нитью судьбы, всё равно создавали уродливое трио.
Этого не должно было случиться. Этот день был вычеркнут из календаря, затёрт в попытке забыть настолько, что само изображение порядочно исказилось.
Однако воспоминания об этом дне всё ещё преследуют, словно протыкая органы насквозь невидимым штырём, щекочут нервы.
Этого не должно было случиться.
Или должно было?
***
Подготовка к вечеринке не была большой проблемой: у пиццерии богатый опыт проведения подобных мероприятий, да и к тому же клиенты-давно знакомые нам детки — что было нам на руку.
Мы составили план развлечений, который включал в себя всеми любимые танцы и игры, связанные с балетом. Душу переполняло приятное чувство ожидания, желания увидеть результат: смех и улыбки ребятишек.
Уильям как всегда приказывал работникам устрашающим тоном, следя за состоянием украшений и еды. Всё должно быть идеально! Так уж случилось, что мы оба перфекционисты, поэтому я поддерживал его стремление осчастливить девочек, хотя иногда это стремление к идеалу заходило слишком далеко.
Очередной праздник, ничем не отличающийся от других.
Удивляло лишь только то, что публика желала видеть исключительно Бонни. Конечно, Уильям прекрасный актер и великолепно играл роль веселого кролика, но зрители обожали именно их дуэт: видеть только кого то одного им было скучно.
Уильям неоднократно намекал, что клиенты видят мешки под глазами в глазах Фредбера; довольно глупое замечание. И всё же это значило, что обо мне беспокоятся.
Я до сих пор уверен, что все это подстроил Уильям, чтобы более элегантно танцевать под музыку с детьми. Я не мог не заметить, как часто он ждал меня после смены, отправлял меня спать, негодуя, что со своим стремлением к совершенству я работаю больше чем нужно. Может это была ложь, и все же это было довольно… Приятно?
Моей задачей было только помогать и следить за происходящим за сценой, чтобы ничего не случилось и не сломалось. Уилл — мастер импровизации, но внеплановые действия нам были ни к чему: они лишь все усложняют, тем самым увеличивая работу.
Основная часть работы ресторана итак была довольно сложна, ведь любая деятельность с пружинными костюмами крайне опасна и неудобная. Их признали небезопасными для сотрудников, поэтому работали с ними мы: нам известны все их секреты, а все трудности нам было легко устранить.
Уильям тогда в очередной раз настоял на использования пружинного Бонни, аргументируя это тем, что обычные оболочки кролика портят образ: под ними видно тело, а для особенных клиентов не толька игра актеров должна быть настоящей, но и сам персонаж должен быть настоящим.
Отговорить его не получилось, тот настоял на своём, да и к тому же с ним рядом был его помощник — создатель этого самого костюма, который будет следить за ним.
Далеко отходить от сцены я не собирался; несчастные случаи не нужны были итак изрядно потрёпанной репутации нашего заведения.
Были и плюсы в моей роли помощника: отсюда я мог видеть его, Уильяма, вторую личность. Из строгого серьёзного бизнесмена он превращался в простого весельчака, что танцевал, играл на гитаре и гонялся за детьми.
Подобные изменения несомненно, сильно удивляют, а увидеть это перевоплощение так близко — просто прекрасно.
В костюме Фредбера мало что можно было увидеть, а сейчас, как обычный зритель, появился шанс посмотреть на того, кто обманет всех нас, играя так, что захватывает дух, вызывает искреннее восхищение.
Эта игра забирает все внимание, и сам Фредбер, увидев своего коллегу за работой, попался в эту ловушку…
***
Оставалось всего полчаса до начала шоу.
Шоу, которое ожидают все, шоу, которое всё изменит.
Дети и родители в зале общались, смеялись и воровали мелкие закуски, что стояли на столе, думая что никто и не заметит. Со стола же, тем временем, пропали три бутерброда и два стакана пунша (видимо кому-то не повезет).
Сами именинницы же прибыли раньше всех, чтобы увидеть, как просыпается чудо в подготовительной работе. Такую возможность предоставила им жена Уильяма, в качестве подарка. Конечно же он злился на такие её своеобразные намеки о детях, но было приятно слышать лестные комментарии от юных балерин.
Все было идеально: еда была свежей и вкусной, украшения находились там, где должны были быть, а игры поддерживали весёлую атмосферу.
Еще минута, и на всех лицах появилась та самая радость, ради которой не жалко работать, надрывая спину.
Еще несколько секунд.
Свет приглушен, и на сцене появляется он.
Внимание и дух всех присутствующих захватывает этот загадочный мужчина
что захватил и моё сердце. Смех, хихиканье — это услада для нас, это награда за наш труд.
Блеск в глазах ослепляет, а в душе теплится гордость. Дарить счастье — наш долг, наша судьба.
Секунда.
И слышен крик Уильяма, что бьётся в агонии и захлебывается в собственной крови. Дождь продолжает капать, усиливается, становясь алым
фиолетовым, весь костюм будто пропитан багряной дождевой водой.
Дети в ужасе разбегаются, жмутся к своим родителям, те же инстинктивно прячут их своих объятиях, будто пытаясь защитить. Давно забытые родительские инстинкты именно так и проявляются. Дрожащие пальцы прижимают дитя к груди, чтоб уберечь от опасности.
Песенка «С днем рождения тебя!» становится всё громче и громче, будто пытаясь заглушить крики ужасных мук. Но эта адская смесь с каждым мгновением всё больше и больше ужасает.
Радость и ужас — две отрицательные и совершенно полярные вещи, они несовместимы. Их дуэт будто связан ниточкой смерти.
Уильям пал на колени, забрызгивая всю сцену кровью. Ноги подкосились сами собой, стали ватными и ни к чему не пригодными культями.
Я побежал к нему, ползал вокруг обезображенного тела. Я видел блеск надежды в его глазах, когда он взглянул на меня, но этот блеск заглушила предсмертная песнь, что царапает и разрывает горло на части.
В этих глазах было столько сожаления, будто он просит прощения перед кем-то.
Кровь хлестала водопадом, ко мне тянулись его изрубленные, слабые, дрожащие, отвратные руки.
Маска была выброшена со сцены.
Бедные дети теперь видели жертву несчастного случая.
Эти воспоминания будут выцарапаны на внутренних сторонах их век, внутри черепных коробушек, оставляя глубокий шрам и тяжёлую травму на всю жизнь.
Костюм же не хотел отпускать Уильяма, он сдавливал его тело, будто пытаясь слиться с ним. Сколько бы я не старался все исправить, я делал только хуже.
Уильям тихо молил о помощи, содрогаясь в конвульсиях. Этим он делал только хуже: механизм, созданный нашими же руками, убивал его. Механизм созданный
мной, убивает его.
Я слышу звуки дождя, я слышу радостную мелодию, но я не слышу Уильяма.
Бесполезно.
Уильям мертв по моей вине.
Моё дитя предало меня.
