Малиновая смерть

Этот городок был небольшим, холодным, мрачным, не очень уютным. И, казалось, что даже не очень красивым. Улицы были усеяны плеядами каменных черных домов, однообразных, скучных, нагнетающих тоску и уныние. Эти дома стояли рядами, которые, как щупальца гигантского осьминога, тянулись куда-то во мрачную даль и исчезали, сливаясь со свинцовым горизонтом. Единственной достопримечательностью этого города была огромная кондитерская фабрика, о которой часто говорили, которую так хотели увидеть почти что все дети, о которой сочиняли сказки и легенды и на которой когда-то работала большая часть уже пожилых жителей города. Эта фабрика, подобно огромной скале, возвышалась за чертами города, а ее черные трубы, тянувшиеся в небо, было видно почти что из каждого дома. Город словно вился вокруг этой фабрики, а она, в свою очередь, снабжала его жителей отменным шоколадом. Наступающая ночь была тихой и спокойной, как и другие прошедшие ночи, и, несмотря на то, что в незакрытое окно дул липковатый майский ветерок, казалось, в этом городе царила настоящая зима — так серо и уныло было тут… Но Чарли все равно любил свой город. Любил, потому что вырос тут, тут прошло его детство и проходила сейчас юность, тут с ним приключилось настоящее чудо: когда-то, много лет назад, он все-таки нашел золотой билет в одной из шоколадок Вилли Вонки. И стал героем настоящего, немного ужасающего, но от того еще более захватывающего приключения на Фабрике. Тут Чарли повстречал свою любовь… — Говоришь, что ты когда-то жил там? — с загадочной улыбкой на лице спросила Ингрид, всматриваясь в вечеряющую даль в окне, где облака сливались с белым дымом труб неспящей Фабрики. Ингрид любопытством не страдала и всегда была довольно сдержанной, но жизнь Чарли, не важно до встречи с ней или после, всегда была ей очень интересна. Силуэт Ингрид, стоящей у окна, утопал в полутьме, расплывавшейся по комнате. Она стирала рыжий цвет ее кудрявых волос, вымывала синие тона ночнушки, обесцвечивала кожу… И эта, «серая» Ингрид нравилась Чарли еще больше — она была как никогда загадочна и романтична… — Да… Я, правда жил там… — полушепотом протянул Чарли, поднимаясь из-за своего рабочего стола: в полицейском отделе всегда было много бумажной работы, и иногда Чарли брал все отчеты домой, чтобы поработать с ними до поздна, как сегодня. Ингрид казалось, что Чарли говорил об этом неохотно, как о прошлом, которое желаешь позабыть. Но тем сильнее ей хотелось все узнать. В такие моменты просыпалось такое странное, незнакомое ей любопытство… Фабрика была той скалой, тем дворцом, тем центром, вокруг которого вдруг возникает город, и несмотря на то, что стояла она поодаль, Фабрика была сердцем этого города — города, в который Ингрид переехала не так давно, города, который ей хотелось знать до мелочей. Фабрика была его душой, и в то же время — тайной, к которой, будучи ребенком, прикоснулся Чарли Беккет. — И ты лично знаешь Виллу Вонку? — с трепетом спросила Ингрид. Чарли подошел к окну, едва дотронувшись ее волос. В глазах девушки он прочитал желание услышать. Услышать эту странную историю, которая внезапно сотворила ему детство. И сломала юность… — Лет десять назад мы работали вместе, — грустно улыбнулся Чарли и продолжил: — После той экскурсии… мы переехали на Фабрику, все вместе. Мама, папа… дедушка тогда был жив, — с печальным вздохом сказал он. — И Вилли Вонка стал тогда мне другом и вторым отцом. Мы вместе делали конфеты, а он посвящал меня в секреты своего производства… — Говорят, он странный тип. — Он просто с опаской относится к людям. Но нас он принял, как родных… — Чарли говорил задумчиво, как будто перекручивая в памяти все эти моменты, которые внезапно оживали в нем. — Мы часто проводили вечера все вместе, за столом. А засыпал я с новыми идеями о том, как сделать шоколадки Вонки еще лучше. Наступал новый день, и он водил меня по новым цехам, которых на Фабрике было так много… Каждый день, живя в этом, казалось, чудном месте, Чарли постигал чего-то новое: он учился делать волшебные леденцы, выдерживать их в нужной кондиции, температуре. Учился делать сахарные вафли, по фирменному рецепту, разработанному самим Вилли. Но помимо кулинарной части обучения, в него также входила и техническая часть, которой тот, еще маленький Чарли, был рад даже больше, ведь ему тогда не терпелось узнать, как работают все механизмы Фабрики, куда ведет та или иная труба, где начинаются водопады, куда впадают шоколадные реки, что, в конце-концов, происходит в тех лабораториях, откуда появляются волшебные жвачки и сосалки и что с чем надо смешивать, чтоб получить такие сладости? Фабрика казалась Чарли огромной волшебной мозаикой, гигантским конструктором, который, при должном умении, можно пересобирать по много-много раз, получая при этом новые технологии, а, соответственно и новые, никому не известные до этого сладости. Тогда фантазия овладевала мальчиком, и он представлял, как сам будет во главе этих механизмов, как сам будет руководить Умпа-Лумпами и как однажды он запатентует собственную сладость. Сладость от Чарли! Но шли дни, и эйфория Вилли Вонки, который, казалось, обрел и семью, и друзей, постепенно угасала. Новые жители его Фабрики вдруг незаметно стали раздражать кондитера, который не привык считаться с интересами других. Еда, которую взялась готовить мама Чарли, казалась ему пресной, скучной и лишенной той самой изюминки, которую Вилли вносил в свои сладости. Ему казалось, что Умпа-Лумпы готовили лучше и он с радостью бы ужинал один. Но Чарли просил, а иногда, казалось, даже требовал, чтобы Вилли, как его второй отец, появлялся за его семейным ужином. Подобные мелочи множились, множились… перерастая в нечто большее. Рос и Чарли, понимая, что кондитер, пусть и не со зла, хотел только одного: чтобы Чарли был разумным приложением к его идеям — и стоило мальчишке выдвигать свои, как Вилли Вонка превращался вдруг в капризного ребенка, не желая слушать здравой критики и новых предложений. Он превращался в того Вонку — из его же детства, и иногда Чарли вдруг начинало казаться, что, стоит ему только снова открыть рот, чтобы рассказать о чем-то гениальном, но по случайности не посетившем разум Вилли, как вдруг над ним нависнет грозная труба, как некогда над сладкоежкой Глупом. Их отношения с Вилли обострились еще больше, когда Чарли стал заканчивать десятый класс. — О, Чарли, — говорил он в своей эксцентричной манере, — зачем тебе дурацкие уроки? Ты — мой наследник! Ты наследник Вилли Вонки! И ты должен учить совершенно другие предметы! В такие моменты Чарли посещала мысль, что вся Фабрика, во главе с Вилли Вонкой, ревнуют его ко всему, что не касается конфет и шоколада, а когда бабушка Чарли, гуляя по малиновым садам, вдруг чуть не утонула в липких шоколадных лужах, которые едва не засовали бедную старушку, юноша уже всерьез забеспокоился. Он знал, что Вилли не желает ему зла, но мысль о том, что эта Фабрика не так уж безопасна, черной кошкой начала прокрадываться внутрь. И на этот раз она была тяжелой и ершистой, в отличие от той беззаботной мысли из детства, когда Чарли видел наказания других детей и почему-то твердо был уверен в том, что все механизмы под контролем Вилли, а, значит с детьми ничего не случится. Мечта об управлении волшебной Фабрикой таяла, как плитка шоколада. — Я думаю, вы лучше справитесь один… Эта фраза стала началом его новой жизни, а не продолжением жизни Вилли Вонки, коим Чарли был все это время. Ингрид с упоением слушала его рассказ. В этот вечер она открыла еще одного Чарли и он поселился жить в ее душе, вместе с ответственным Чарли-студентом, храбрым Чарли-полицейским, Чарли-любящим своих родителей, мечтательным Чарли-романтиком, страстным и влюбленным в нее Чарли, этот же Чарли, несостоявшийся кондитер, друг знаменитого Вилли и житель загадочной Фабрики, был для нее совсем новым, но по-прежнему — любимым…

***

Ночь спустилась быстро, стерев с небосвода очертания труб Фабрики. Теперь на ее месте была иссиня-черная гладь, в которой таяли окрестные дома. В окно пахнул противный душный ветерок, заставив замечтавшуюся Ингрид закрыть окно. С щелчком выключателя в спальне она утонула во тьме. Ночь была такой темной, что даже Чарли, лежавшего рядом, Ингрид почти не видела. Лишь его одеяло невнятно серело во тьме. Ее сон был слишком чуткий и почему-то беспокойный. Волшебная история, внезапно поселившаяся в ней, теперь обрастала красками и расплывалась пятнами в ее сознании. Бескрайние луга со съедобной травой вдруг превращались в реки шоколада, те вливались в облака из сладкой и розовой ваты, под которыми блестели белые сугробы сахара… Сон был слишком размазанным, ночь была душной. Одеяло Ингрид стало липким… Проснувшись в поту, она встала с кровати и, гладя пол босыми ступнями, прошла на кухню. Включив свет, она достала воду и, налив ее в стакан, с упоением сделала глоток. Прохлада разлилась по ее телу, стало легче. В тишине слышался тихий храп Чарли. Ингрид нажала выключатель, и дом снова погрузился в ночь. Взгляд уперся в черные шкафы, черную раковину, черный стол и черное окно, в котором, как крупицы сахара, блестели звезды… — Ча… Она споткнулась. И прищурилась. В какое-то мгновение ей показалась, что она из звезд была гораздо ярче остальных. Нет, ей не показалось… Звезда ярким фонарем зависла в небе, освещая трубы Фабрики вокруг себя… — Чарли… Явление было устрашающе-загадочным… Вдруг звезда на мгновение вспыхнула облаком. Ярким облаком во тьме ночного неба! И вновь стала странным белым-желтым фонарем на крыше темной шоколадной Фабрики. — Чарли! Ингрид открыла окно. В душном воздухе витал неуловимый вкус малины…