***
- Блять, Сань, организуй кофеинушки, пожалуйста, - уговаривал Есенин друга по телефону, метаясь по комнате в студенческой общаге, то натягивая штаны, то складывая тетрадки в сумку, - Христа ради, Блок, я ща откинусь. - Пить надо меньше, лохушка, - проворчал Блок, сползая под парту и прикрывая рот, стараясь говорить так, чтобы его услышал Сережа, но не услышал лектор, - я взял уже, взял. Аж две банки, на твою хулиганскую задницу. - Я тебя обожаю, лопух, - Есенин от признательности приложил руку к сердцу, - буду минут через двадцать, плюс-минус десять минут. Давай, целую, - он звонко чмокнул в динамик и отклонил, выскакивая из комнатки и наспех ее закрывая. Добежав до здания универа и залетая в него с видом марафонца, держащего в руке олимпийский огонь( в его случае рюкзак), он попытался отдышаться и взъерошил светлые кудри, сгибаясь пополам и морально готовясь бежать до аудитории. - Ой, бля, - в груди закололо явно не от бега. Есенин потер жгущее место, не замечая странного взгляда охранника. Плюнув на все, он продолжил свой путь быстрым шагом. На полноценный бег его похмельная тушка больше не была способна.***
- Ань, что у нас сейчас? - спросил Маяковский у подруги, выходя из кабинета, - Я потерял расписание, можешь кинуть мне свое? - Да, без проблем, - Ахматова зарылась в сумку чуть ли не с головой, - как только найду его, - тихо буркнула она. - Сашенька, любовь моя, я тебе все свои стихи посвящу! Друзья обернулись к шумной парочке. - Прямо-таки все? - прищурился высокий курчавый парень. - Ладно, не все, но парочку точно, - отмахнулся блондин. Тоже кудрявый. Он был как маленькое солнышко, освещающее все вокруг себя. Но сегодня солнышко явно было не в духе: то хмурилось, то улыбалось, словно не зная, предаться ему страданиям сейчас или потом.Нестерпимо хотелось подойти, взять в охапку и крепко-крепко прижать к себе. От парня веяло чем-то домашним. - Засрашка, - рассмеялся темноволосый. Его Володя оклеймил Лосяшем, уж больно философский у парня был вид. - Лягущка, - вернул златовласый, сдунув золотые завитки, лезшие в глаза, - дай. - На, - его товарищ протянул ему банку адреналина. Блондин посмотрел на энергетик так, словно он подарит ему новую жизнь( вот только сначала посадит ему печень в этой) и принял ее, утаскивая парня к лестничному пролету. - А ты мне стихи за энергетос посвятишь? - насмешливо спросила Ахматова, наблюдая, как спотыкается незадачливый поэт. - Тебе их Гумилев посвящает просто так, на кой тебе мои, - фыркнул Маяковский, не отводя глаз от блондинистой макушки, пока она не скрылась за большой дверью, - к тому же, энергетика у тебя в руках я что-то не вижу, - усмехнулся он, доставая из сумки банку того же адреналина. Ахматова пихнула его в плечо, коротко смеясь. - У нас сейчас история античности, - перевела она тему, - пошли. Из головы Маяковского не шел солнечный мальчик.***
Есенин хмуро дошел до своей комнаты, проклиная попойки на первом же курсе и глупого соседа, который благополучно ушел на пары, не разбудив самого Сережу, который получил выговор от непривычно строгого лектора. Видимо, тоже не с той ноги встал (хотя Серёжа сегодня не вставал, он упал с кровати и от этого проснулся). Завалившись в комнату, он скинул рюкзак и прямиком пошлепал в душ, желая утонуть там, а не в море домашки. Уже растирая тело гелем, он снова зашипел, оттого, что задел кожу у груди. Он протёр запотевшее зеркало и посмотрел на слово, которое теперь украшало его бренное тельце. "Высокий", - гласила надпись. Есенин непонимающе смотрел на свой первый факт и тихо ругался. Значит, не девчонка. Значит, высокий человек ему достался. Это, конечно, многое говорит о нём, да. Например, то, что у него высокий рост. Или что он без проблем достаёт вещи с верхних полок (о чем самому Есенину остаётся только мечтать), ведь, конечно, у него есть высокий рост. А ещё это может значить, что у него длинные ноги. Ноги Сергей любит, особенно он их рисовать любит и наблюдать за танцующими людьми. Высокими. Плавными. Пластичными. Оставалось только надеяться, что его родственная душа тоже любит танцы.***
Спустя три недели на теле Есенина появился ещё один факт. "Адреналин", гласило на этот раз. Серёжа решил спросить у друга какого, собственно, хера это значит. — А мне откуда знать? Я свою пока не нашёл, если ты забыл, - прозвучал сонный голос Блока. — Охуеть, спасибо, Саш, за помощь, - буркнул Есенин, пялясь на, блять, свою левую ягодицу. — Бля, - послышалось с того конца телефона. — Да, - согласился Серёжа, - полное бля, Александр. Вот только мне-то это как понимать? Высокий Адреналин? Он высокий каскадёр? Или он любит высоких каскадёров? Или ему больше по душе... — Так, подожди, дурень, - остановил его друг, откровенно не втирая какие каски и кто их дёргает, и почему у них там всё завышенно, - мне как-то Лёва говорил, что факты появляются, когда ты недалеко от своей родственной души или видишь её, или видел недавно, или скоро увидишь. То есть, если ты был в непосредственной близости от него. - Высокого адреналинщика я бы точно заметил! - почти обиженно воскликнул Есенин, устало плюхаясь на кровать и падая лицом в подушку. - Бля, это так-то тоже как бы, да, - глубокомысленно изрёк Блок, отчаянно борющийся со сном. Пока что сон побеждал. - Саш, - внезапно серьёзно сказал Серёжа, - хуйня всё это, вот че. Время придёт и всё будет, всё будет, но нужно же подождать? Я вот думал с Айседорой с ин.яза сможет прокатить. Два месяца на неё потратил, а всё пусто, значит лучшее, Блок, душа моя, лучшее придёт к нам само. Просто оно очень большое, видимо, это лучшее. И шальное, может заплутало где, - вздохнул он, доставая свою заначку с вином из-под кровати. Подумал, вспомнил про утреннее похмелье, и активно взвешивал ситуацию. - Че ты ща высрал? - непонятливо буркнул Блок, поднимаясь и натягивая на себя халат. Надо друга обнять, приласкать и бутылку отобрать, - Ставь чайник, философ, я иду уже. - Жду, дорогая, - проговорил Есенин, доставая уже пакетики с чаем и кружки. Вино стояло неподалеку.***
Дорога до пристанища друга заняла у Блока ровно шесть минут: спуститься с четвертого этажа на третий и дойти почти до самого конца. Он активно постучал в дверь, проверяя настроение друга: если топот его ног будет быстрым, то значит всё не так плохо, если вялый или тяжёлый, значит пиздец. Но в ответ не послышалось никаких шагов, по ту сторону двери стояла абсолютная тишина. Александр насторожился и повернул ручку, отворяя дверь и осторожно заглядывая, готовый заорать в любой момент. Тревога оказалась ложной: друг нашелся на кровати, лежащий лицом в подушку и слушающий что-то в наушниках. Блок закатил глаза и прошел к нему, примериваясь, и от души шлепая по так удачно подставленному (спокойно покоящемуся на постели) заду. Дождавшись бешенного вскрика в недра подушки от испуганного товарища, Александр усмехнулся, устраиваясь рядом и вытаскивая один наушник, чтобы узнать, что он там слушал. Есенин недовольно-укоризненно-обиженно сверкнул взглядом, но вздохнул и промолчал. Эта реакция удивила парня еще больше: обычно Сережа даже кусался, не говоря уже о том, чтобы шлепнуть в ответ. Обычное для них дело, но вот такая вот ситуация - вообще тоска. Блок все же решил послушать знакомые мотивчики и, да, конечно. Это же Есенин, что еще он ожидал помимо Ирины Аллегровой, поющей об императрице. - Только ты можешь слушать эту песню с видом унылого говна, - прокомментировал он. - Ты пришел меня поддержать или добить? - возмутился Сережа и попытался столкнуть тушу друга со своей территории. Тщетно, эту дылду и танком с места не сдвинуть. - Тебе честно ответить или не обижать тебя? - шутливо бросил он, удобнее устраиваясь и отбирая часть подушки. - Ладно, не время для шуток, да? Иди сюда, моя любимая королева драмы с подозрением на алкоголизм, - он раскрыл объятия и Есенин, который хотел уже было приткнуться другу в подмышку, возмущенно посмотрел на него, но потом не выдержал и рассмеялся. - Дебил, - бросил он. - Тоже мне новость, - спокойно отозвался он, - с кем поведешься... - Ах, ты псина! Не смей винить меня в своей двинутости. - От двинутого слышу. Лучше покажи давай свои факты, интересно пиздец, - он оттянул ворот футболки Сережи, заглядывая, но получил по руке. - Еще и извращенец, как можно, срамота-то какая! - воскликнул он, тем не менее вставая и вновь ставя чайник. На столе, на котором покоилось все, что можно, но только не письменные принадлежности, стояли пирожные и печенье, которые он охранял как зеницу ока от прожорливого соседа. Есенин приподнял футболку и показал Блоку аккуратно выведенный факт о ростовке его истинной души. - Так, птичка высокого полета, значит, - глубокомысленно изрек он, - а где про адреналин? Сережа отвел взгляд, заалев щеками и хлопнул себя по лбу, мотая головой, но расстегивая штаны и приспуская их. В этот момент в общажной шняге решил объявиться его сосед. - Пардон,- с пошлой улыбкой выдал Мариенгоф, - третьим возьмете? - Бля, Толя, погуляй сходи, - раздраженно ответил Есенин и не думая прикрываться. Все равно спиной стоял. - Конечно, как самое интересное, так " Толя, погуляй", а как очередная запара, так я первый, ну че за дела, - бормотал он, проходя и копаясь в своей сумке. - Че тоже хочешь в жопу ебаться? - фыркнул Сережа. - Тоже? - не понял Блок. - Ну, тут уж как посмотреть, - вернул Толик. - Вали, вали, вали, - хныкал блондин. - Сам ты Валя, а я Анатолий, - Мариенгоф хлопнул соседа по плечу, - и я ухожу уже, ухожу. Особо не шумите тут. Вслед ему полетела подушка, но бедняга достигла только жесткой поверхности двери. - Я тебе сосать не буду, - прыснул Александр. - Долбоебина, - заворчал светловолосый, поворачиваясь к нему задом, к лесу передом, и приспустил резинку боксеров, обнажая и надпись про адреналин. - А тут шрифт другой, - присмотрелся Блок, - очень знакомый шрифт, - он достал мобильник и вбил в поисковик слово, что-то усердно выискивая. Есенин надевал штаны, радуясь, что Анатолик не заметил припасенного вина. Сам он пил мало и Сереже не разрешал, и сегодня, он уверен, не разбудил его из чистой мести, чтобы потом сказать "а я предупреждал тебя, не пей". Александр издал ликующий звук и впихнул ему телефон с открытой рекламой энергетика. - Ну, энергешка, - блондин присмотрелся, тронул свой попечик и снова присмотрелся, - так вот оно че. Заебись, теперь же стало еще сложнее! Он не каскадер, - грустно выдохнул он. - На кой черт тебе каскадер? - не догонял Блок. Он здесь, знаете ли, целое расследование провел, имея из улик только надпись на жопенции, а эта самая неблагодарная жопенция еще и претензии выдвигает. Наглость в чистом виде. - Как много студентов пьют энергетики? - задал вопрос Сережа. Брюнет потупился, потому что, ну, дохера студентов пьют энергетики. Но нельзя унывать. - Налей чаю, Настасья, - пафосно бросил он, размышляя, как бы отыскать душу его друга, - а вообще, если подумать, - он подозрительно прищурил глаза, - я высокий. И я пью энергетики этой марки. Будешь моей сучкой? - рассмеялся Блок, а Есенин выпал, потому что, ну, факты-то это, сошлись. - Избави Господь, - прошептал он, заливая кипяток в кружки, - не приведи бес. Упаси Зевес. Сохрани меня Гера. Убий меня Аид, но только не это вот всё... - А че тебе, собственно, не нравится? - Мы сопьемся, - Серёжа серьёзно глянул на курчавого товарища. - Зато умрём молодые и счастливые, - ответил флегматично, не находя такой исход великой бедой. - Ну... Тоже верно, да, - Есенин встряхнулся, - то есть, нет! Видишь?! Так не должно быть. Ты точно не мой душевник, я бы почувствовал это. И ты бы, кстати, тоже, а у тебя ещё кожа чистая. - Душевник, - повторил Александр, фырча, - звучит, как душевнобольной. - А другие мой характер не вынесут, - усмехнулся Серёжа, - идём, чай стынет.***
Володя не мог поверить своим глазам: тот самый парниша, к которому его так неистово манило, стоял сейчас перед ним в столовке и покупал сосиску в тесте. Но необычным было расцветающее на его шее чуть ниже затылка слово. Блондин, почувствовав жжение, приложил руку к покрасневшему месту и тут же отдернул её: слишком больно трогать проявляющуюся метку. Маяковский обогнул стоящую перед ним девушку, тактично извинившись и встал позади светловолосого чуда. Их разделяли какие-то сантиметры, когда парнишка резко вскинул голову и ударился макушкой о ключицу Володи. Его буквально пробило током, как и, судя по виду, блондинчика, ошарашено смотревшего на него. Очередь сзади недовольно заворчала и Есенин, взяв свою сосиску, ушёл прочь, оставляя затормозившего Маяковского стоять в шоке. Лишь спустя минуту тот сорвался с места, забыв о том, что не ел с самого утра, но загадочного юноши уже и след простыл.***
Есенин с ошалевшим видом жевал свою сосиску в тесте, сидя на широких ступенях университета и истерично набирал номер Блока, который как назло, как в Лету канул. Метка жгла шею и когда он, не сдержавшись, сфоткал её и прочитал факт, то точно ужаснулся. "Брюнет". - Блин, реально Алексаша, что ли. Долбоёб, возьми трубку, ну же... - бурчал Серёжа и не мог остановить нервную дрожь в руках. В ногах тоже, поэтому он и сел в собачий ветер на самую продуваемую часть их универа и теперь трясся вдобавок ещё и от холода. - Встань с холодного-то... - хрипло произнесли сзади и Есенин чуть не подпрыгнул на месте. - Ебаный ты, сука, пиздец нахуй, кто ж так делает, Аид помилуй душу мою тупорылую, - протараторил юноша, выронив свой кусок выпечки, который укусил всего пару раз, - ну бля. Упала. Он с грустью глядел на то, как местная дворняжка быстро цапнула так удачно подвернувшийся обед и обрадовался хотя бы за неё. Маяковский позади него смущённо потер шею, понимая, что именно из-за него парень остался голоден, и, постояв так с несколько минут, развернулся и побежал снова в столовку, на этот раз не глядя расталкивая очередь и пробираясь к буфету. - Три сосиски в тесте, пожалуйста, - пропыхтел он, - и виноградный сок. Пухлая дамочка резво закинула заказ в пакетик и достала из холодильника коробочку сока. - Сто девяносто рублей, - пробасила она. Володя кинул ей купюру в двести рублей и вновь умчался к блондину. Тот уже вовсю чесал и гладил довольную собаку, чуть ли не обнимая её. Маяковский, быстро, чтобы не дать себе передумать, прошагал к златоволосому и аккуратно присел рядом с ним, протягивая ему пакетик с "извинением". Есенин удивлённо посмотрел на него и взвешивал разные варианты событий. " Щас сигануть или спросить че он хочет? А вдруг он меня тут обесчестит? Хотя, терять-то уже, в принципе, нечего. А может и есть че, не с пацанами ж я крутил. Блин, надо что-то сказать, он смотрит на меня, как на дебила..." - Я не дебил, - выпалил он, сам испугавшись своих слов. Когда он понял, что сморозил, то было уже поздно: его незнакомый благодетель уже покраснел от попыток сдержать смех. Серёжа уронил лицо в ладони и почувствовал, как запылали его уши и, сука, всё на свете: щёки, скулы, шея. Позорище, просто позорище. Теперь только менять паспорт и валить куда глаза глядят. Утешение было одно - пёс, который полакомился его едой, начал поддерживающе лизать его руки. Руки, на которых Маяковский реально залип, даже перестав посмеиваться. Еле отведя взгляд от тонких вен, что уходили за закатанные рукава рубашки, он прочистил горло и сказал: - Ты прости, из-за меня ты выронил свою сосиску в тесте, поэтому, на вот, держи, - снова неловко потупив глаза и потерев затылок, Володя поставил пакетик на колени Есенина. - Да ты чего... Не стоило, не страшно же, - смущённо промямлил Серёжа, всё ещё чувствуя себя идиотом, - давай хотя бы разделим, держи, - он продырявил разовый пакет пальцем, не став возиться с узелком и нечаянно порвал его больше, чем следует, снова покраснев и поджав губы от непонимания, что такое с ним творится. Наконец-то он достал одну и быстро протянул её Маяковскому, вкладывая сосиску в тесте ему в ладонь. - Ешь сам, всё-таки мой косяк, - попытался вернуть Володя, но был остановлен: - Или так, или никак! - провозгласил Есенин, на что Маяковский пожал плечами и молча откусил от сосиски и задумчиво прожевал. Захотелось запить и он потянулся к рюкзаку. Серёжа, втыкавший, то в сторону противоположную от парня, то в свои руки, вдруг встряхнулся, услышав, как пшикнула рядом баночка с газировкой. Сам он вертел в руках сок добрый. Внезапно, перед его носом оказалась жестяная черная банка. Он присмотрелся и неверяще перевёл взгляд на Маяковского, который протягивал ему адреналин. Тот самый адреналин, название которого красуется у него на жопе, черт возьми. Он отрицательно покачал головой и снова отвернулся, потеревшись щекой о свое плечо и складывая в голове все факты. Володя на такое поведение лишь ухмыльнулся и попытался сесть удобнее, вытянув ноги. Со своим спонтанным приемом пищи он уже справился, чего не скажешь о Есенине, который сжимал в руках попеременно то сок, то пакет с сосисками. Серёжа осторожно глянул в сторону Маяковского и вновь отвернулся. И снова скосил на него глаза, остановившись взглядом на длинных, ровных ногах, одетых в классические немного зауженные брюки. Чертовски красиво. - Кхм... У тебя очень красивые ноги, - признался он, пытаясь сделать комплимент. Володя удивлённо хлопнул глазами. "Совпадение?" - подумал он. Ему в первый раз говорят такое и поверить в то, что это случайно, не получается. - Спасибо, - слегка улыбнулся он, - я, кстати, Владимир Маяковский. А тебя как величать? - А, это... Имя... - бурчал под нос Есенин в смятении, - Есенин. Сергей Есенин. - Где-то я слышал это имя... - Володя задумался. "Господи, хоть бы не про пьянки, хоть бы не про пьянки, Зевса молю, Геру, Афину, Аполлона и всех остальных," - истерично думал Серёжа. - Вспомнил! - Маяковский радостно вскинулся, а Есенин задержал дыхание, - На доске почёта было твоё стихотворение! Кажется, "Белая береза", я прав? - Э, да, наверное. Их там несколько было, в разное время... - совсем уже тихо закончил Серёжа, мысленно выдохнув. - Это, на самом деле, неудивительно, ты прекрасно пишешь. Такие хорошие стихи редкость в наше время, жаль я не увидел остальных. Но, то про березу я запомнил. Что тебя вдохновило на него? "Что, что, перепил Белой берёзки, вот и выдал на радостях, делов-то..." - Т-ты... Чего перепил? - переспросил Володя. - Я это вслух сказал? - пискнул Есенин. Захотелось уебать себя с ноги. - Ага, - просто согласился Маяковский. Серёжа вздохнул. - " Белая берёзка " - это марка водки, - признался Есенин. Владимир посидел молча с минуту, а потом отодвинул ворот пуловера в сторону и показал черненькую надпись на ключице, гласившую "Б е л а я б е р е з к а". Серёжа глянул на неё и расхохотался. Смех его стал ещё сильнее, когда он вспомнил где покоится название известного энергетика на его теле. - А у меня есть факт с Адреналином, но на улице я его тебе не покажу. И вообще, такие вещи даже на первом свидании не показывают, - протянул он, смахнув горячую слезу, выступившую от приступа смешинки. - А ведь это не самое плохое, - сказал улыбающийся Маяковский, - у меня на ребре написано "ноги". Я от жизни ещё никогда так не офигевал. И вот, - он задрал рукав на запястье, - кудрявый. Кудрявый алкоголик, который любит ноги. Интересно, очень интересно. - А у меня высокий брюнет, который любит адреналин. Про брюнета я узнал только что, - он показал пальцем на свою шею, - поэтому раньше думал, что ты каскадер или любитель острых ощущений. Слава богу, всё не так далеко зашло, - Есенин кивнул на банку с энергетиком, - и, кстати. Я не алкоголик. - Да? - с сомнением произнёс Володя, как бы невзначай почесав ключицу с фактом, - Наверное поэтому у меня на теле есть название водки... Серёжа вздохнул и кивнул. - Дак мне ж название в ней и нравится, глупый, - понизив голос до громкого шепота, сказал блондин, - к тому же, мы можем стереть все факты в один миг, а? - усмехнулся юноша, помахав рукой перед лицом Володи. Тот по инерции ухватился за ладошку, которая просто потерялась в его руке и почувствовал щекотку и легкие мурашки в тех местах, где были Факты о родственной душе. - Блин, - раздосадованно выдохнул он, - я хотел увидеть тот, что про адреналин, - закончил Маяковский, сверкнув глазами. Серёжа возмущённо открыл рот, но Володя уже поднялся с места, потянув и Есенина. - Вставай, давай, не май месяц всё-таки, простынешь, - и блондин молча встал, осознав, насколько же выше Маяковский, когда ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него. Тот лишь ухмыльнулся и щёлкнул кудрявого по носу. - Пойдём, что ли, провожу тебя, - сказал Володя, потянув парня в сторону выхода из территории университета, в ту ветку, которая вела к живописному парку. - Ну, пойдём, - согласился Есенин, не особо понимая, куда его собрались провожать. Знал он только, что явно не против такой компании. Руку его Маяковский так и не отпустил.***
- В смысле ты нашёл свою пару? Ты дебил? Почему сразу не сказал? - причитал Блок, метаясь по комнате в своём излюбленном халате. - Я звонил тебе! Но ты не брал трубку и тут резко появился он, я уронил сосиску в тесте, а он принёс мне три штуки, мол, как извинение и я не мог жрать, потому что мой желудок, как и я, охуел от жизни, и первое, блять, что я ему сказал было, знаешь, что? Я не дебил! Да, сука, я знаю, что поступил, как дебильнейший дебил из всех дебилов, но я сказал, что я не дебил, - выпалил на одном дыхании Есенин. Блок посмотрел на него с пару секунд, а потом засмеялся так сильно, что не смог устоять на ногах и осел на пол, заржав ещё больше. - Смейся-смейся, а главного ты ещё не знаешь. Ты представляешь, какой у него был первый факт обо мне? - Серёжа достал из-за шкафа бутылку той самой берёзки, - Водка! Белая, мать её, берёзка! Он-то, как адекватный человек, вспомнил, что у меня было стихотворение с похожим названием, но нет, я же не дебил, чтоб производить на себя хорошее впечатление и когда он спросил, что меня вдохновило, я выпалил, что перебухал этой водки, вот и написал че вышло. Александр всхрюкнул и ударился головой о пол, начав стучать по нему ладонью. У парня явно истерика. - А второй факт, это, сука ноги! Что я за долбаеб? Как он вообще в жизни не разочаровался? Его, кстати, Володей звать. Маяковским. Красивое имя, и сам он красивый, и интеллигентом выглядит, а я блять, со своей березкой ещё че-то пиздел на каскадера. Блок, только-только начавший успокаиваться, вновь засмеялся, но уже перешёл на дыхательную гимнастику, чтоб хоть немного отдышаться. - И... И что в итоге? - протирая лицо, спросил Александр. Есенин заалел щеками. - Он пригласил меня на свидание, - улыбнувшись, ответил Сергей, - завтра же идём в кино, а потом гулять. Он такой охуенный. И ноги у него охуеть какие охуенные. Друг только покачал головой: - Да уж, действительно твой душевник, раз не сбежал, как только встретил тебя, - фыркнул Блок, на что Есенин лишь показал ему язык. - Завидуй молча, чебурашка. Ты своего тоже встретишь и только попробуй сделать это адекватно, не должен же я один так проебать первое впечатление. - Заметано, подружка.