Энкиду и храмовые жрицы

— Гил, помоги мне, — это было первое, что он услышал, когда зашел в одну из комнат храма. — Гил, они издеваются надо мной! — это было второе, что он услышал, когда ошеломленно замер в проходе, отказываясь верить своим глазам. — Ничего подобного! Мой царь, согласитесь, ему идет… ей идет… э-э-э… Господину Энкиду очень идет! Госпоже, то есть... — это было третье, что он услышал, хотя мозг всё еще отказывался принимать за правду то, что он видел. Энкиду — то, что должно было быть Энкиду — сидела в центре комнаты на подушке с лицом полным обреченности и смирения. Гильгамеш моргнул. Не помогло. Он зажмурил глаза, досчитал до десяти и открыл. Всё равно не помогло. Что происходит? Это сон? — Гил, скажи что-нибудь, — забеспокоилась Энкиду. Забеспокоился? Забеспокоилась? Какого черта? — Мой царь, вам плохо? — заволновались храмовые жрицы, бросая расчески и украшения, которые держали в руках. — Это что… грудь? — ошеломленно выдавил из себя Гильгамеш, не в силах оторвать взгляд от Энкиду. Груди Энкиду. Женской груди Энкиду. Какого черта? — Гил, они издеваются надо мной, — снова повторила Энкиду, пытаясь встать. Тут же парочка жриц надавили ей на плечи, не давая подняться и испортить прическу. Гильгамеш медленно вдохнул и выдохнул, на секунду прикрывая глаза. Когда он рискнул открыть один глаз, то происходящее всё еще не изменилось. Ну почему? В центре комнаты на подушках сидела девушка. Невысокая и стройная, с белоснежной кожей и длинными зелеными волосами, заплетенными в сложную прическу. Часть прядей свободно спадала на плечи, а другая была высоко поднята и скручена в пучок, удерживаемый нитями золота и шпильками. На ней была дорогая одежда, щедро вышитая золотыми нитями и украшенная драгоценными камнями, состоящая из верхней части и нижней юбки. Верхняя оставляла голыми плечи и живот, прикрывая только небольшую аккуратную грудь, тогда как нижняя легким полотном скрывала ноги. Впрочем, царь прекрасно знал, что у этого фасона юбок очень широкие разрезы по бокам. — Гил, ну скажи что-нибудь, — взмолилась Энкиду, не в силах молча сидеть под изучающим взглядом алых глаз. Что тут можно сказать? Всё нормально? Всего лишь мой лучший друг превратился в девушку? Какие мелочи, право слово, каждый день такое вижу… Гильгамеш еще раз вздохнул, прежде чем прочистить горло и поинтересоваться: — Это обратимо? — не то чтобы ему не нравилось, но, Иштар его задери, Энкиду был мужчиной. Конечно, зачастую он вел себя немного странно, но это вполне объяснялось его природой и особенностями воспитания. Однако, как правило, он старался вести себя как мужчина. Гильгамеш привык к нему как к другу. Как к собутыльнику. Как к человеку, с которым можно обсудить женщин в конце концов! Не как к женщине! — Да, конечно, — не понял его сомнений Энкиду. Не поняла. Ох, черт. — Ты же знаешь, что я могу принимать абсолютно любой облик? Царь механически кивнул, всё еще пытаясь уложить в голове мысль, что его друг — подруга? — может легко изменить свой пол. Просто — раз! — и вместо гордости мужчины получить… Так, стоп. Гильгамеш помотал головой, отказываясь продолжать мысль. Ни за что. — Не мог бы ты вернуться к привычному облику? — попросил он. — Мужскому, — на всякий случай уточнил царь. — Конечно, только мне надо переодеться, — обрадовался Энкиду, игнорируя возмущенные взгляды храмовых жриц, которым потребовалось очень много времени, чтобы уговорить его на этот эксперимент. Только когда его друг — всё еще подруга — поднялся на ноги и потянулся к верхней части одежды с намерением снять, Гильгамеш понял, что кажется мир больше никогда не станет прежним. Никогда и ни за что.