«Истинное величие судьи – в способности покарать себя».(с) х/ф «Десять негритят»
«Мы все – дети случая, обстоятельств и чьей-то злой воли».(с) Гуру Дрона по прозвищу Брахман-из-ларца, Г.Л. Олди «Чёрный Баламут»
Твоё детство в единстве с природой и наедине с самыми близкими людьми омрачается лишь одним обстоятельством: раз за разом отрёкшийся от престола царь, которого вы пятеро зовёте отцом, напоминает тебе о нём – троне Хастинапура. Троне, наследником которого, как говорит бывший махарадж, ты являешься по старшинству в семье, по обстоятельствам рождения и по праву Закона. Единственный из пятерых, называющих Панду отцом, ты уже знаешь правду, ибо по тем самым обстоятельствам рождения не можешь не ощущать её всей своей сущностью. Неспособность лгать – физическая, обжигающая грудь и горло при любой попытке покривить против истины даже в мелочах (например, защищая нашкодивших младших братьев от недовольства отца). Холодное, гнездящееся в районе солнечного сплетения, отдающее звоном в висках предощущение последствий любого поступка. И тяжёлыми ворочающимися глыбами наполняющие сознание слова – неживые, отчуждённые, всеведущие, вездесущие, непонятно откуда взявшиеся в уме ребёнка. Теперь тебе, явленной в мир силой мантры частице бога Смерти и Справедливости, известно, откуда. Родители не стали уклоняться от ответа на прямой вопрос. Ещё тебе известно, что прав на престол у тебя, сына среднего наследника династии Куру, не больше, чем у твоего отца, некогда в обход прав его брата и против собственной воли возведённого на этот трон. Те священные истины, вырезанные божественной волей на изнанке мироздания, отпечаток которых ты носишь в себе, переписываются в царском собрании Хастинапура сводным младшим братом слепого царя, так и не ставшего императором. Главный министр Видура, носящий прозвище Законник, распоряжается Законом так беспардонно и безапелляционно, будто это он, а не ты – проводник воли Ямараджа в этот мир. Ты же, благодаря высшему всеведению, дару твоего божественного подземного отца, наделён знанием об истинном Законе. Любое понятие, упоминаемое людьми в речи, проходит через причудливую призму этого вложенного в тебя манускрипта истины – и возвращается пронзительным, глубоким пониманием. Впервые столкнувшись с понятием «Власть», ты едва удерживаешься на ногах, собираешь всю волю в кулак, чтобы не упасть на колени, не сжать виски руками, не зажмуриться, не закричать – такая чудовищная тяжесть обрушивается на твой детский ум, что ты ощущаешь её физически. Голова наполняется пульсирующей болью. Ты с хрипом пытаешься вдохнуть, но давление слишком велико. На слезящиеся глаза наплывает тьма, ты перестаёшь видеть что-либо, кроме неё, пульсирующей в такт боли. Только чудовищная тяжесть, тьма и боль. Держащийся лишь за мысль, что нельзя напугать мать своим внезапным приступом, ты, с трудом пробормотав извинение, неестественно медленно, наощупь выходишь из хижины. Немного углубившись в заросли, почти вплотную подступающие к дому, ты наконец позволяешь себе упасть, раздавленный открывшимся знанием. Тьма накрывает тебя с головой. Придя в себя, чувствуя отголоски пульсирующей боли в затылке и висках, тщетно разгоняя воображаемых тёмных мушек, пестрящих перед глазами, ты долго лежишь в темноте успевшей накрыть лес ночи – естественной, не давящей и не душащей темноте. Исследуя свои ощущения, ты обнаруживаешь нечто новое в себе – тёмное место в своей душе, до размеров которого сжалось едва не раздавившее тебя осознание. Окружённый болью и страхом, пронизанный пульсирующей тьмой уголок разума – воспоминание о дарованном твоим подземным отцом знакомстве с грузом безграничной божественной власти и соразмерной ей ответственности. Знание, едва не уничтожившее тебя. Стоит ли говорить, как после пережитого ты относишься к тем, кто с лёгкостью манипулирует властью, считая её чем-то, что можно запросто отнимать, передавать, разделять. Конечно, правитель может не справиться с доставшейся ему по праву рождения ношей. На эти случаи Закон предусматривает свои меры. Но, за этими редкими исключениями, по умолчанию старшие сыновья царских династий по воле великих богов получают качества, дающие им силу взвалить на себя этот груз. Это – Закон, и, пока он работает, та безжалостная тяжесть, которая едва не убила тебя, находится под контролем и в надёжных руках. Не во власти земных законников вмешиваться в божественную волю. Ты не видишь дхармы в лишении Дхритараштры его законного права. Ты видишь её в том, что роковой случай привёл к отречению того, кого вы пятеро зовёте отцом. Больше того, ты малодушно видишь в этом избавление для себя – избавление от той ужасной тяжести, той пульсирующей тьмы, страх перед которой теперь никогда не оставляет тебя полностью. И всё же ты не перечишь, когда Панду раз за разом заговаривает о твоих правах. Ты не можешь лгать, но умолчание кажется тебе меньшим злом. Ты не хочешь, чтобы твои холодные каменные истины, которые ты справедливо считаешь только своей ношей – отведённой тебе крупицей Власти, которую ты способен выдержать, омрачили лица твоих близких. Ты не хочешь уподобляться Видуре даже в этом: причинять боль родному человеку своим знанием о Законе. Пусть даже твоё знание, в отличие от то ли глупостей, то ли сознательных искажений главного министра, истинно. Ты молчишь о Законе, по которому никаких прав на трон ни у Панду, ни у тебя нет и не было. Ты молчишь, гася в себе острое желание выразить несогласие, и острота его затупляется, как камень, обтачиваемый речным потоком. С годами ты замечаешь: холодные глыбы слов почти перестают ворочаться в глубине сознания. Покой и счастье обволакивают тебя мягким коконом – материнскими руками, живым тёплым взглядом твоего не божественного отца, улыбками младших братьев. Покой и счастье стелятся травами вокруг вашего уединённого лесного жилища, озаряют его мягким светом утреннего солнца. Заставляют отступить холодную тень, которую отбрасывает на вас несправедливость, невольно совершённая твоим отцом по отношению к старшему брату много лет назад в Хастинапуре. Больше всего на свете ты боишься утратить этот тёплый покой. Ты знаешь, чего будет стоить тебе эта утрата. Иногда по ночам ты просыпаешься в холодном поту и часами не можешь уснуть. Тебе кажется, что тьма, пришедшая из Хастинапура, тень совершённой там несправедливости,очень близко подобралась к вашей крепости света и тишины. Что ваша эфемерная защита вот-вот падёт, и именно ты будешь тем, на кого ляжет эта безжалостная холодная тень. В эти часы глыбы холода внутри тебя восстают навстречу твоему отчаянному страху, и сознание пронзает их вкрадчивый неживой шёпот: «Царь Справедливости, эта тьма непроницаема и слишком тяжела для тебя, ты знаешь, что тебе не справиться с этой ношей. Но, продолжая молчать, ты соглашаешься с теми, кто готовит этот путь для тебя. Знай: твоё молчание станет твоим проклятием. Взяв то, что тебе не принадлежит, уступая тем, кто тебе дорог, ты нарушишь Закон, и само это приобретение станет твоим наказанием». По утрам ты уходишь в лес, скрывая от родных следы бессонных ночей и пытаясь успокоить себя. Хастинапур далеко, его теням не добраться до вашей лесной обители, пока дядя Дхритараштра, пусть и не получивший всех причитающихся ему прав, но всё же обретший корону, сдерживает готовую обрушиться на тебя тёмную скалу своей царственной волей. Ты знаешь, что в один день со старшим из твоих сводных братьев у махараджа Дхритараштры родился сын. Наследник трона Хастинапура. Когда он вырастет, надеешься ты, он, как и его отец, будет в силах сдержать подкрадывающуюся к тебе ночами тьму. Пока же тепло и покой окутывают тебя, отгоняя твои кошмары, вновь напоминающие о себе лишь после упоминаний Панду о том, что трон Хастинапура принадлежит тебе. Хастинапур далеко, продолжаешь лгать себе ты. Его теням не добраться до вашей лесной обители.***
Роковой день, которого ты боялся, день краха вашей спокойной уединённой жизни, наступает неожиданно и остро впечатывается в память. Ты, самый взрослый из неродных сыновей царя Панду, держишься отстранённо и спокойно. Окружающие связывают это с силой воли, с осознанием ответственности за братьев, с желанием подать им правильный пример мужественного поведения перед лицом беды. Тебя же держит за глотку в замороженном и заторможенном состоянии тихий холодный ужас. Он вызван не смертью того, кого ты научился называть отцом: эту горькую потерю ты воспринимаешь через свою искажающую человеческие чувства призму Справедливости, всегда ходящей рука об руку со Смертью. Ты, разумеется, молчишь об этом, но в глубине души знаешь: смерть твоего земного отца правильна, она соответствует Закону. А ещё – ты можешь лишь догадываться об этом, но уверен, что твоя догадка верна – тебе кажется, что царь Панду сознательно пошёл на тот шаг, что привёл его к гибели. Ты думаешь, что, возможно, та тень, которой ты противостоишь в своих кошмарах, была знакома и ему тоже, что он искал избавления от неё все эти годы лесной жизни. И, наконец, нашёл единственный выход, единственное искупление – не за убийство мудреца, ставшего лишь орудием рока, а за своё истинное прегрешение. За неспособность сказать «нет» земным законникам, попирающим высший Закон. Тебе немного грустно, что ты ни разу не говорил с Панду откровенно. Немного стыдно за своё молчание. Но ты знаешь, что не смог бы предложить ему иной выход, иное искупление. Справедливость и Смерть всегда ходят рука об руку, и не им вызывать ужас у тебя, сына их повелителя. То, что заставляло тебя просыпаться в холодном поту по ночам, то, о чём многократно упоминал твой ныне покойный земной отец, то, что всегда маячило тёмной глыбой на горизонте, страшит тебя сейчас. Самый глубокий колодец твоего разума занят пульсирующей тьмой, и она начинает расползаться, желая заполнить всё твоё сознание и навсегда лишить тебя света. Ты думаешь о своём царственном дяде, лишённом света от рождения. О его спутнице жизни, из чувства долга надевшей повязку на глаза, прежде чем занять место на троне рядом с супругом. Мерными тёмными волнами мысли накатывают на твой скованный страхом рассудок. Тебе думается, что темнота для них, царственной четы Хастинапура, – не проклятие, а избавление, помогающее им справиться с той непроницаемой, слепящей чернотой, которую обрушивает на их сознание бремя власти. Тебе думается, насколько тяжела посмертная участь царя – ведь почти все государственные обряды он вершит с одной целью: переложить грехи подданных на себя. Ведь, как старший мужчина в доме, он – старший в стране, отец всего государства – обязан отвечать перед всеми Тремя Мирами за всё, что творится его именем или против него в подвластной ему части Второго мира. Мерные тёмные волны накатывают и отступают, баюкая твой усталый разум своей устрашающей колыбельной, желающей погасить вторую эмоцию, помимо страха, которая владеет тобой сейчас, – гнев. Его причина пришла сюда, в ваш дом, куда вы никого не звали, в день смерти Панду и Мадри. Немолодая красивая женщина в царских одеждах и ещё довольно молодой мужчина с занудливо-кислым выражением лица прибыли к едва успевшим остыть телам. Стремительно сойдя с колесницы и оценив обстановку, женщина начала биться в истерике. Она рыдала, каталась по земле, пачкая богатые шелка одежд и растрепав уложенные во вдовью причёску волосы с проседью, заламывала руки. В потоке её бессвязной речи нельзя было различить иных слов, кроме «Панду», «трон» и «Хастинапур». Тебе очень не понравилось поведение этой женщины. Выбившись из сил, она упала без чувств, наконец замолчав. Твоя кроткая мать, которой более престало бы сейчас рвать на себе волосы от горя, бросилась к упавшей. Машинально помогая матери, ты понял из её слов, что прибывшие – не кто иные как царица-мать Сатьявати и тот самый Законник Видура. Люди, которые приехали разрушить хрупкую идиллию вашей лесной жизни, были очень расстроены, что Смерть лишила их такой возможности. Ужас сковывает тебя не сразу, а лишь когда ты осознаёшь: они действительно приехали для того, чтобы забрать тебя в Хастинапур. Они действительно, вопреки всякой логике, даже не успев узнать тебя лично, видят в тебе будущего правителя царства. И что самое страшное – они искренни в своих заблуждениях. Они действительно считают, что вершат Закон. И твоя мать, последнее пристанище твоего покоя, твой главный источник тепла, разделяет их заблуждение: она готова ехать в столицу. Она готова отдать тебя им. Ты стоишь, леденея от ужаса, глядя на погребальный обряд по твоему земному отцу. Тому, кто наверняка нашёл бы, что возразить приехавшим на их притязания (ты знаешь: он не стал бы вновь отнимать трон у старшего брата, перед которым чувствовал вину). Тебе кажется, что это погребальный обряд по серьёзному мальчику из лесного ашрама – по прошлому тебе – вершится сейчас на берегу священной Ганги. И что уйдёт с этого берега кто-то другой. Не умеющий сказать «нет» земным законникам, попирающим высший Закон. И обречённый за это расплачиваться.***
Вы въезжаете в Хастинапур в торжественной траурной обстановке: с царским эскортом, на изукрашенных колесницах, под почтительными, полными сострадания взглядами заполнивших улицы горожан. В этом необычайно красивом, неожиданно светлом городе ты чувствуешь себя беженцем, незваным и неуместным, нежеланным гостем, вестником беды. Твоим сознанием владеет отголосок тревожного сна, всю дорогу сюда посещавшего тебя на привалах в предрассветные часы. В этом сне холодная тень, пришедшая из Хастинапура, сталкивалась с той пульсирующей бездной тьмы, что разверзлась в тебе много лет назад, и порождённая столкновением волна, разорвав тебя на куски, вихрем неслась над землями Бхараты, вместо ароматов специй и цветов оставляя за собой лишь солёный металлический запах крови. Печать обречённости, поселившейся в твоём сердце на берегу реки, унёсшей в лучший мир прах царя Панду, проявляется на твоём лице. Но ты ловишь встревоженный взгляд Видуры и вымученно улыбаешься, заставляя его ободряюще кивнуть, улыбнуться в ответ и отвернуться. Ты не видишь дхармы в решениях и поступках главного министра, но нет в них и злого умысла. Разумом и сердцем Видуры владеет общий повелитель этих земель, твой многолетний ночной кошмар – трон Хастинапура.