Lost

Попасть ключом в замок никак не получалось с первого раза: руки тряслись, а плечи содрогались от подступающих всхлипов. Лютик сильный. Он справился, не проронил ни одной слезинки на похоронах, ну же, осталось совсем чуть-чуть... Одолев дверь и быстро прикрыв её, он бросает ключи на пол, а затем и себя. Прижимает колени к груди и утыкается в них, наконец, дав волю слезам. Это неправильно, так не должно быть. Это могло случиться с кем угодно, но не с ним. Ведь Геральт возвращался к нему с самых тяжелых, самых самоубийственных заданий, раненый, возможно, злой, иногда грустный, если удавалось спасти не всех, но всегда живой. Это было законом, таким же простым и очевидным фактом, как то, что солнце встаёт на востоке: Геральт всегда вернётся к нему. Что пошло не так? Лютик сквозь слёзы видит его ботинки, стоящие в коридоре. Как обычно, идеально вычищенные. На секунду ему показалось, что всё это неправда, что Геральт сейчас зайдёт в квартиру вслед за ним и начнёт, хмурясь, ворчать на несуществующую грязь. Лютик поддался порыву и обернулся, но, конечно же, ничего. Он вдруг почувствовал необычайную злость по отношению к ботинкам. Как они могут продолжать стоять тут, как обычно, словно ничего не произошло?! Словно его мир не разваливается на кусочки?! Лютик встал и резко отшвырнул от себя обувь. Его мир разваливается, и он сам разваливается, крошится, рассыпается изнутри. Он раздавлен, опустошен, сломан. Геральт больше не будет ворчать на грязь, улыбаться его шуткам, забирать после ночных репетиций, лениво обнимать по утрам, потому что самого Геральта больше не будет, не будет, не будет, небудетнебудетнебудетнебудет... Этот факт разрывает Лютика изнутри, дерёт страшными когтями лёгкие и особенно сильно проходится по сердцу, и оно болит, как же оно болит. Оно истекает кровью, затапливает его изнутри. Лютика тошнит. Он не хочет чувствовать это, но и не может вытащить этот факт из себя, поэтому просто з а д ы х а е т с я. Всё вокруг напоминает о Геральте. Его вещи, висящие на стуле, кружка на комоде с недопитым кофе, витающий в воздухе аромат его одеколона. Кажется, словно он просто вышел из квартиры на пять минут, так, вынести мусор, и сейчас вернётся. Лютик изо всех сил прикусывает губу, чтобы не начать рыдать в голос. Покачиваясь, он добирается до кухни. Перед глазами всё расплывается, а ноги не держат его. Лютика уже просто ничего не держит, ведь его главной опоры, поддержки больше нет. Его никак не вернуть. Это не исправить, не собрать, не починить, не склеить, абсолютно н и ч е г о. Осознание этого снова сгибает Лютика, ломает хребет, внутреннее сердечное кровотечение окончательно затопило его, пытается вылиться наружу, и рёбра дают трещины под таким напором. Давясь очередным всхлипом, он облокачивается о стену и замечает висящий на ней календарь. С нарисованными на нём лошадьми. Они купили его, потому что Геральт любит лошадей. Нет. Потому что Геральт любил лошадей. Лютик утыкается в него лбом и понимает, что последние пару дней на календаре так и не зачёркнуты. Для это календаря ещё не наступила среда, и Геральт ещё жив. Лютик хохочет. Ему не хочется зачёркивать эти дни, как будто, если он это сделает, то окончательно подтвердит этим смерть Геральта, а так он будет жив ещё хоть где-то, хоть для кого-то, хотя бы для чёртового календаря. Хотел бы Лютик быть календарём. Он отлипает от стены и наконец добирается до того, зачем и дополз до кухни. Сломанной дрожью рукой он тянется за бутылкой и пьёт прямо из горла. Алкоголь обжигает горло, но ему всё равно бесконечно далеко до боли, сжирающей его изнутри. Господи, неужели так теперь будет всегда? Как ему жить с ней? Как жить с ней, и как жить без Геральта? Он спотыкается обо что-то. Гитара. Они часто ругались из-за то, что Лютик разбрасывает свои музыкальные инструменты по всему дому. Если подумать, они вообще слишком часто ругались по любым мелочам. Лютик даже пару раз вещи собирал. Какой же придурок. И даже в тот вторник они поссорились из-за какой-то ерунды, и Лютик упорно не хотел уступать. Даже не поцеловал Геральта перед работой. Принципы, видите ли не позволяли. Принципиальный, блять. И что, куда они его привели принципы? Когда он теперь извинится перед Геральтом? Ах, да. Никогда. Лютик давится очередным всхлипом, хватает гитару и с силой прикладывает её об стену. Струны натягиваются и с жалобными всхлипами рвутся, Лютик вторит им. Обломки корпуса валятся на пол, Лютик повторяет и за ними. Если бы он тогда только знал. Если бы хотя бы догадывался... Он даже не помнит, что именно он ему тогда наговорил, но явно что-то не самое приятное. Последнее, что от него получил Геральт, это оскорбления. Замечательно, просто прекрасно. Лютик, ты не просто мудак, ты прямо-таки сказочный долбоёб. Неожиданно взгляд цепляет наклейку с корпуса поломанной гитары. Белый волк. Это была гитара, которую ему подарил Геральт. - Нет, нет, нет... Лютик слепо шарит по отломанным кусочкам, одновременно пытаясь прижать к себе остатки грифа, не замечает как расцарапывает в кровь пальцы. Что же он наделал, кретин, идиот, придурок... - Ты что делаешь?! Лютик, прекрати! Чёрт тебя побери, Юлиан! Его трясут. Он поднимает мутный взгляд и сталкивается с обеспокоенными фиалковыми глазами. Йеннифер. - Ты... как? Отку... - Ты не запер дверь. Голос у Йен ровный. Единственное, что её выдаёт - слегка потёкшая подводка, бледность и такая же как и у него дрожь рук. Она была одной из немногих, кто не лез к нему на похоронах с жалостливыми фразочками, потому что сама прекрасно понимала всю их бесполезность, и он был благодарен ей за это. Йен мягко отнимает его руки от обломков гитары. - Вот так. Она внимательно смотрит ему в глаза, а затем говорит: - А теперь расскажи мне. И его прорывает. Он говорит и говорит, то опускаясь до шёпота, то срываясь на крик. Рассказывает о ботинках, которые стоят как ни в чем ни бывало, о календаре, о кровоточащем сердце, о том, как они с Геральтом поссорились, как не попрощались... Лютик рассказывает всё, но легче почему-то не становится. Его снова начинает нещадно трясти. - Ох, Лютик... Под конец он уже просто хрипит, и Йен прижимает его макушку к животу, ласково, пусть и слегка дёргано поглаживая по волосам, и его опять взрывает изнутри: - Я потерял его, я потерял его, потерял его, потерял, потерял, потерял... Лютик не может остановиться. Чувство потери огромное, острое, уничтожающее, оно заставляет его ощущать себя пустым, давит на горло, доламывает рёбра, выворачивает наизнанку. Ему хочется забыться, пропасть, умереть, лишь бы больше не чувствовать его. Всё равно больше ни в чём нет смысла и больше никогда не будет. Потому что он действительно потерял его.

... тот, кто все утратил, безучастно Лежит, как разоренная страна, Чья нагота лишь Господу видна И чья печаль, как смерть сама, безгласна. Элизабет Баррет Браунинг

.