Найди меня.

       Между ними было что-то странное, разгорающийся огонь, который легко мог обжечь обоих. И если один мог увернуться, то другой подставлялся под удар. Именно это заставляло прятать свои чувства под масками, которые они носили всегда, везде, там где их все видят. Но ведь они не такие, правда? Сложно ответить на этот вопрос. Их личные пороки выступали в качестве корпуса, а лживые и красочные слова являлись ремешками, которые крепили на их лица то, что никогда бы не появилось, проснувшись в одной постели или же завтракая за одним столом. Возможно, они не должны были быть странами, возможно, жизнь просто ошиблась? Может это просто их дурной сон, и они проснуться в одной постели, будучи простыми гражданскими среднего класса? Глупости. Им предначертано быть наркотиком друг друга, заставлять другого сходить почти с ума от одной лишь колкости, а потом грубо целоваться, царапаться, кусаться, пока весь этот гнев не выйдет наружу.        Их игра начиналась там, где заканчивалась другая, то что назвать игрой было непозволительно, когда в ней гибнут миллионы солдат и столько же миллионов беззащитных жителей, которые умирают от голода, от невыносимых условий или от бомбардировок, пуль, да от всего подряд. Война не место для игр, так сказал бы нормальный человек. Война — это место зверств, терзаний, тут либо ты убьёшь, либо убьют тебя. Так было, есть и будет всегда. Но есть кое-что хорошее в этом ужасном кровавом пятне. По его завершению, Штаты смогли начать новую игру, более личную, которая в итоге приобрела название «Холодная война», что было для него самого той ещё неожиданностью, ведь он надеялся, на пару спокойных лет, где он мог бы покопаться в себе, понять свои пристрастия, понять пристрастия Союза, который разгонял его сердце подобно адреналину. Ему нужно было больше времени, чем у него было, что невероятно огорчало, особенно после того, как их публичные встречи стали… Стали проходить словно под накалённым железом, от каждого едкого высказывания или повышения голоса, все в зале буквально съёживались, невероятно пугаясь, ведь это две сильные сверхдержавы, которые являются соперниками и «ненавидят друг друга». В этом была своя правда, даже в отношениях они проявляли свои далеко не лучшие стороны, но об этой странной привязанности, которую они осмеливаются назвать любовью, никто и не знал.       Уехать из своей страны было не приемлемо для коммуниста, КГБ за ним глаз, да глаз, а тут ишь чего захотел, покинуть государство во время невероятного напряжения во внешней политике, а особенно это выглядит странно, когда его русское сердце летит на всех порах к запрещённому у него капитализму. Даже не к этой политике, не к живым и стремительно развивающимся городам, а к человеку представляющему эту страну. К этому постоянно улыбающемуся американцу, который всегда находил в себе наглость в любой ситуации выдать колкую фразочку, которую СССР будет припоминать со скрипением зубов. Они существуют, чтобы раздражать друг друга, но также, без общества, что для того, что для другого им было в каком-то роде одиноко, несмотря на то, что их постоянно окружают люди. Но это не то. Им никто бы не позволил, вот так взять и уехать к потенциальному врагу. Но им не нужно чужое разрешение, они берут и делают.        Автостоп не был плохим способом передвигаться, учитывая, что он бесплатный и есть возможность разузнать про место, в которое тебе по пути с водителем. Возможно именно грозный вид коммуниста отвлекал от него потенциальных грабителей, а может даже и убийц. Он сам выглядит как маньяк, с этим вечно серьёзным выражением лица, с одним жёлтым глазом, который мог залезть к тебе в душу и перевернуть там всё, заставив с каким-то страхом его вспоминать. От коммуниста шла такая атмосфера, но так или иначе, он был благодарен тем машинам, которые благородно предлагали подбросить, ведь самолёты не ходили в это место, да и светиться ни в коем случае нельзя. Эта выходка может ему дорогого стоить. — Куда едем? — Насмешливо спросил молодой водитель в кепке, держа руль одной рукой. Сразу видно, лихач. Хотя бы он был дружелюбный, хоть что-то хорошее. — Ансель Адамс, надеюсь вам по пути. — Холодно ответил коммунист, сидя на переднем сиденье и невольно замечая въевшийся запах сыра во всё, что было в машине. Похоже этот человек часто пересекал Штаты, да и внешний вид подтверждал это. На самом деле, много что говорило о том, что этот человек не живёт на одном месте, к примеру его же собственные вещи на заднем сиденье, это было слегка мерзко, но не ему судить. У всех разные способы жить счастливо, кому-то для этого нужна работа, кому-то деньги и слава, а этому простому человеку, явно нужна была только его машина, сигарета и дорога, чтобы ехать по ней. Это даже в каком-то роде прекрасно. — Заповедник? Чума! Был там пару раз, очень красивые виды, неплохой выбор — Продолжал посмеиваться водитель, прибавляя скорости и слегка приоткрывая окно. Этот незамысловатый диалог был единственным за весь путь, что смог нормально сложиться, в котором Союз не молчал и не говорил что-то на подобии простого «ага». Было сделано пару остановок, в которых оба выходили покурить, и уже тогда разговор клеился лучше, точнее расспросы водителя, о том, зачем этот парень славянской внешности направляется, есть ли у него семья, из какого штата приехал. Всё информацию, что ему сообщил Союз, была наглой ложью. Ничего из неё не было правдой. Простым гражданским не обязательно знать, что среди них могут ходить такие личности, как Союз.       Даже когда он уже стоял около леса, когда этот парень уехал, продолжая что-то кричать ему из окна, коммунист всё ещё чувствовал этот неприятный запах, который кажется въелся и в него, что было бы отвратительно.       Осторожно пройдя ближе к лесу, стоило отметить, как свежо тут было, а особенно как тихо, не было слышно птиц, белок или шуршания травы, в которой могли бегать мелкие грызуны, это сразу бросилось в глаза.       Может, животные чувствуют нахождение поблизости людей, и поэтому они выжидают момента, пока Союз уйдёт? Возможно. А, может, тут уже кто-то есть, или же был, и поэтому они сидят на стороже? Тоже возможно. Но, наверняка, он ничего не мог знать, и поэтому стоило начать копаться в истине. А если быть более точным, зайти в лес и осмотреться. Ему было необходимо узнать больше, как можно больше, найти зацепки. В конце концов, этот путь не должен быть пройден зря, верно? Нельзя ударить в грязь лицом и показать, что твоё чутьё не так хорошо, как можно предположить, да? Точно.        Шум листвы создавал некую атмосферу изолированности, словно весь мир больше не существует, словно он и не должен больше существовать. Это чувство, когда тебя окружают высокие ели, было до боли знакомым, даже каким-то родным. Кустарники слегка тряслись от ветра, а свежий воздух начинал почти усыплять. Вплоть до момента, пока он не увидел силуэт, который стремительно начинал убегать, как бы маня за собой, заставляя СССР сорваться с места и пытаться его догнать, но этот человек явно знал местность лучше, и уже через пару минут к выходу из леса он запнулся о корни и почти покатился по траве к не большой реке, замечая, что его рубашка порвалась, была в пыли и в небольшом количестве грязи. Возможно, его брюки были в худшем состоянии, но на это было абсолютно всё равно. Эта игра никогда не должна была быть лёгкой, это не простые прятки или догонялки. Это игра на струнах их чувств, разнообразие, которое другие не могут себе позволить, в силу того, что им нельзя светиться вместе, добавляло ещё адреналина и азарта. А вдруг их поймают? Что им сделают? Они не дети, чтобы приказать им сидеть в своих комнатах неделю.       Приподнявшись на руках, русский поднял голову, осматриваясь и примечая фигуру, которая размеренным шагом приближалась к нему, не спеша, сложив руки в карманы своих синих джинс. Союз знает, кто это. Всегда знал, кому принадлежала эта походка. Знал, кому принадлежала эта хитрая ухмылка и два сверкающих разных глаза, один из которых замораживал, а другой заставлял растаять. Рыжие волосы, в которые СССР любил запускать руки, невероятно очаровывали, расслабляли нервы на кончиках пальцев, передавая этот спокойный импульс в мозг. Он определённо хотел снова дотронуться до него. До этих веснушчатых скул, до этих мягких губ, в которых часто можно было видеть косяк, если прийти к нему в гости, к его тёплым рукам, которые всегда шаловливо пытались насладиться контактом в ответ. Коммунист просто снова хотел почувствовать это необычное тепло чужого тела. — Думал, я тебя сто лет ждать буду. — Американец подошёл к коммунисту, протянув руку и помогая подняться. Такой Америка Союзу нравился больше, тот который не плевался ядом, не строил из себя невесть что, знал, как правильнее подобрать слова, а не кричать первое, что придёт на ум из-за того, что на тебя смотрит слишком много глаз, на этой политической арене. И именно наедине, он мог думать. Мог анализировать и быть самым лучшим человеком, которого только можно найти. Наедине стать целым миром для другой сверхдержавы было легче, чем кажется. На это не требовалось усилий, если ты был влюблён.        Они играют в эти игры, чтобы быть ближе друг к другу, они играют по правилам друг друга, чтобы продемонстрировать, что они не только соперники, что они могут любить друг друга, даже не смотря на то, что на арене под солнцем между ними идёт война. Может, не такая кровопролитная и не до конца официальная, но война.       — Всё же я нашёл тебя.