***
Путь от торгового центра до убежища не близкий, но с грузовиком передвигаться легче — он маневренный, точно не угодит в цепкие руки мертвецов. Но как бы то ни было, Джейкоб все равно одной ногой в могиле, и без разницы какой. Все еще ночь. И чем четче виднелось убежище, тем бешенее стучало сердце и буквально свалилось в пятки вместе с постепенно поднимающейся температурой. Он чувствовал, что конец близок. Чуть меньше, чем через сутки он будет таким же, как и остальные — мертвым, голодным и агрессивным. Не способным мыслить и сдерживаться, прорывающимся через всякие преграды ради лакомого кусочка живой плоти. Таким же отвратительным. Он заглушает мотор в паре метров от огромного каменного забора с проволокой — не зря они, все же, занимали военную базу. Может, надеялись, что там остался хоть кто-то, кто смог бы им помочь и увезти. К сожалению, такое только в сказках — военные давно уже сами либо эвакуировались, либо просто померли. Здесь можно найти много причин для того, чтобы умереть. Шатен тяжко вздыхает, страшась бури негодования от группы. Говорилось же, что ужас наступает уже тогда, когда «все страхи уже позади и с Вами случилось то, чего Вы так боялись»? Похоже, у Джейкоба этот ужас побивает собственные рекорды и приходит почти сразу после страха. Боится бояться неизбежного, и сам же замыкает себя в этот злополучный круг. Он правда надеется, что всё будет просто. Может, они просто его пристрелят, из уважения? Он будет стоять на коленях и ждать, когда ему всадят пулю в лоб. Ожидать момента, когда его отец будет против, будет кидаться на всех, кто это затеял, не веря, что Джейкоб сам же на такое и пошел, ведь кто захочет стать тем, против кого он сражался долгое время? Только если отбитый мазохист, которому действительно терять было нечего. А Джейкобу было что. Но это не исключало того, что он мог быть тем еще отбитым мазохистом. Для него время будто замедлилось, хоть и шло в привычном темпе — каждый его шаг по грунтовой земле отдавался эхом в ушной раковине, добираясь прямо до коры головного мозга. Это будоражило мысль о том, как он сам будет в этой земле копаться. А потом еще мысли, и он понимает, вдруг до него остальным нет дела? Он же зараженный, так с чего его теперь жалеть? Раньше он был хорошим малым, но сейчас у него укус и… Фу. Зачем нам стараться над этим? С каждой секундой Барбер все больше разочаровывался в себе и в своих мыслях. Как можно быть таким безрассудным? Каково бы было его будущее, будь он не укушен? Излечились бы все люди от вируса или бы просто вымерли? Вернулись бы те технологии мигом, или они бы снова «открывали» давно существующие изобретение? Что бы было после? Пустота? Юноша открывает дверь в убежище, резко останавливаясь в ступоре. Стэнли держит его пару секунд на мушке, убеждаясь, что это явно не мертвец, а после опускает дробовик. Бдительность — его новая и абсолютно полезная черта. Вспоминается, что раньше он был другим — чудаковатый, будто с прибабахом. Хотя прибабаха в нем еще предостаточно. Джейкоб улыбается уголками губ, пусть и нервно, но искренне. Стэнли усмехается ему в ответ и тот закрывает за собой дверь, все еще крепко держа огромную сумку с припасами и таща ее к столу. — Рад, что ты жив. — Да, — слегка кивает Джейк, раскрывая сумку и выкладывая всё на стол, — Я… Я, эм… Думаю, вам… Нам этого хватит на неделю, может, две. Я привез всё, что только смог найти. — Отлично, ты как раз вовремя. Мы чуть здесь не подохли без еды, — с накапливающейся слюной во рту пробормотал Стэн, потирая ладони друг о друга. Они действительно долго не ели. — Если бы я не знал, я бы за припасами и не пошел, — взволнованно смеется Джейкоб, обессиленно зарываясь пятерней в свои волосы. — Стэн, ты знаешь, я… — Вау, ты даже шоколад нашел, — он радуется, словно ребенок, вытаскивая оставшиеся в сумке припасы, — Как же много еды… Я возьму себе что-нибудь? — Да. Да, конечно, это же общее. Только не забудь сказать остальным, что взял, иначе… Ну, ты знаешь, что они сделают, — он медленно делает пару шагов назад, чувствуя, как его щеки и лоб начинают гореть огнем. Он знает, что еще чуть-чуть, и все всё поймут. Поймут, что он болен и скоро станет опасен, а еще его нужно ликвидировать. Боже, какая глупость. — Стэн, прошу, послушай меня. — Да, я всем скажу. Ребята, эй, мы все еще живем! — он машет рукой, подзывая остальных забрать свою порцию, все еще улыбаясь. — Стэн. — Берите только свои порции, вы знаете, сколько каждому положено. — Стэнли, выслушай меня. — Джейкоб, ты тоже бери своё, пока они не пришли и не расхватали самое вкусное. Сам знаешь, как оно разлетается. — Стэнли, меня, черт возьми, укусили. Только тогда Барбер и услышал. Как глупо то, что чтобы тебя услышали, нужно ошарашить. Вылить ведро холодной воды в лицо или сказать что-то, что тронет до глубины души или хотя бы ее сотой части. Между ними пару секунд висит молчание. О чем за это время успел пожалеть Джейкоб? Наверное о том, что он не проживет дольше, не увидит будущее и не сможет застать эру нового мира, мира без ходячих мертвецов и вечной опасности. Не сможет нормально засыпать по ночам, мечтать об отмене домашнего задания, которого после всего случившего точно станет в разы больше, ибо им нужны будут отличные специалисты. Точно не сможет смотреть на звезды, спокойно лежа на траве и не прислушиваясь к каждому шороху. Со Стэнли, может быть, если он не будет обижен на него за этот случай. Не сможет познать радость детства, которого ему не досталось. «Ничего страшного», — думается Джейкобу во второй раз, и он понимает, что этого и надо было бояться. Того, что он считает, что ничего в этом страшного нет. — Ха-ха, — саркастично смеется Стэнли, закатывая глаза и улыбаясь, — Какая смешная шутка. Шутка же, да? Они оба молчат, и с каждой секундой Стэнли все больше напоминает статую — идеальную, но не имеющую смысл жизни, лишь существуя. Не зная радости, только печаль и тоску в своей мраморной тюрьме. — Нет, ты просто надо мной издеваешься. Какая бы это не была правда, никто не хочет в это верить. Стэн с растерянности хватает того за ворот, слегка его потряхивая, пока Джейк лишь смотрит тому прямо в глаза и молчит. Ему нечего сказать, он не мог этого предугадать. Если бы он был экстрасенсом, может, так бы и сделал. Худое запястье, полностью окровавленное, на котором по-уродски размазан укус. — Да ты просто… Неожиданно для себя Стэнли его обнимает, сопя куда-то в шею. Ничего, получить от него он еще когда-нибудь успеет, а объятия… Он хочет выразить в них всё то, что имел. Любовь. — Нет, давай не у всех на глазах, — шмыгает кудрявый юноша, смахивая слезу и, наконец, отлипая от того. Хоть последняя ночь покажется ему хорошей.***
Кажется, когда-то Джейкоб думал о том, что точно не сможет смотреть на звезды, спокойно лежа на траве и не прислушиваясь к каждому шороху. Еще, желательно, со Стэнли, который не будет на него обижен за этот раз. Иногда мечты сбываются, пусть и не так, как бы им хотелось — звездная ночь для Джейкоба сейчас такая же, как когда-то была и у Ван Гога. Они вместе смотрят на звезды, пусть его и знобит, но это стоит того. Он надеется, что Стэнли не будет таким же невнимательным, как и он. Лучше. Гораздо лучше, чем поставивший на себя крест подросток. Ты чувствуешь, когда тебя покидают силы. Это неприятно, и ты хочешь крикнуть «вернись, вы мне еще нужны!», но кто тебя еще слушает? Только пронизывающая темнота и Стэнли, ласково теребя непослушные волосы Джейкоба. Джейкоба, который больше похож на спящего, чем умирающего — у него больше нет прежней угрюмости на лице, замкнутости. Нет очаровательной складочки между бровями из-за того, что он не любит, когда в его личное пространство лезет кто-то еще. Сейчас это всё неважно, главное, что им хорошо. — Знаешь, если бы сейчас не умирал, я бы тебе потом предложил встречаться. Может быть. — Потом — это когда? — усмехается Джейк, хрипло усмехаясь. Он уже не был удивлен такому раскладу — Стэнли часто откладывал все дела на потом. — Не знаю. Может, когда перестал бы фальшиво обижаться, — виновато смеется Барбер, пока тот еле живо тому кивает. Он чувствует, как в его груди прогрызается огромная черная дыра, разрастается с новой силой и больше никогда не оставит его в покое. Хотя раньше дыра была не настолько огромна. Шатен больно кусает губы, сжимая руку Стэнли в своей как можно крепче, боясь ее потерять. Сколько у них было возможностей так подержаться за руки? Наверное, два или три с натяжкой. У них сегодня последний и прощальный вечер откровений, хотя все такой же неловкий. Стэнли не плачет, ему незачем — его ждет многое, его ждет новая влюбленность и мир, полный красок, а пока он сидит рядом с тем, кого считал и врагом, и другом, и возлюбленным. Всем тем, чем можно представить, и от этого ли больней? Всё может быть. Никто из них не знал наверняка, и в самом деле не мог бы знать, как бы ни хотел. — Надеюсь, что мы с тобой встретимся не скоро. — Вот сучка, — усмехается кудрявый юноша, одним ловким движением убирая пряди волос оного со лба, тут же прикасаясь к нему губами. Знак, говорящий буквально всё — от «прости» до «я люблю тебя». «Я люблю тебя». Какое же красивое слово. — Да, я такой. Стэнли улыбается уголками губ и замирает, но отстраняется лишь тогда, когда чувствует, как холодеют чужие, но такие любимые руки. Барбер лишь надеялся, что он успел подумать о нем и понять: что он любил его, несмотря ни на что, до самого конца.