нет. ей кажется. на самом деле все в порядке.
а потом выручай комната и слизеринцы, среди которых нет панси. грейнджер слишком сильно хочется верить, что панси просто прячется где-то, предпочтя не выбирать сторон как обычно, но мир вокруг становится все тускнее и тускнее, а гермиона лишь сжимает челюсть сильнее и сдерживает слезы. сейчас война, а гермиона — правильная героиня. сидя на метле и хватаясь за бока рона, грейнджер видит серые языки адского пламени и раздумывает, что может прыгнуть, — прямо здесь, прямо сейчас — смысла оставаться в живых уже нет. у гермионы перед глазами — спутанные волосы паркинсон из-за ветра на астрономической башне, темная помада и изгиб губ, который был так любим. у гермионы перед глазами — паркинсон, со смазанной помадой на губах и издевательской улыбкой, прижимающая ее к стене и говорящая, что ненавидит ее каждой частичкой своей души. у гермионы перед глазами — кривые острые буквы с уклоном вправо, складывающие в иронические насмешки насчет их однокурсников и преподавателей, написанные на клоках линованной бумаги, сложенных как попало. у гермионы перед глазами — «слизеринки не плачут, грейнджер, а в тебе определенно есть что-то от слизерина, так что вытри слезы». у гермионы перед глазами — панси, говорящая булстроуд, что «та грязнокровка в разы сильнее тебя, милли, и не лучше бы тебе наконец захлопнуть свою пасть?», а неделей позже — панси с синяками по всему телу и «не такие уж слизеринки и утонченные аристократки, да?» у гермионы перед глазами — «обещаю, что буду ненавидеть тебя так же сильно после войны» и тонкие пальцы, зарывающиеся в темные кудри грейнджер. у гермионы перед глазами — серый мир, где нет её. она сражается отчаянно, не позволяет себе ни слезинки, и ей не страшно ни капли — грейнджер кажется, она может одна рвануть в визжащую хижину и расправиться со всеми, но на деле же не может вызвать патронуса и сомневается, что когда-либо сможет. гермиона равнодушно смотрит на смерть снейпа, вспоминая, как панси оставляла свои издевательские шутки на его счет в ее карманах, а потом — мертвое тело гарри в руках хагрида. гриффиндорка чувствует что еще чуть-чуть и она расплывется в безумной улыбке, и ее можно будет увозить в мунго. «еще чуть-чуть, победить войну, а дальше — к черту!» — да, грейнджер, — измывается она над самой собой — только вот войну ты проиграла, и мертвое тело панси валяется где-то в развалинах, а не здесь, рядом, и живой ты ее больше не увидишь. гермиона думает, что гарри — правильный герой, а правильные герои не умирают. если все же правильным суждено умереть, то почему же неправильная панси мертва? лучше бы стояла по ту сторону возле малфоя и улыбалась так же злостно как обычно, чем оставила после себя этот серый мир. грейнджер смотрит на малфоя и видит его пугливый взгляд. он таращится на поттера во все глаза — гермиона думает, что должно быть мир у него сейчас тоже серый — а секундой позже бросается к поттеру, тянет руки с палочкой матери перед собой и улыбается. а потом снова — вспышки заклятий, отчаянная борьба, живой поттер и надежда, что может и она, живая, просто вселенная сбой дала? только вот, панси паркинсон — неправильная, а вселенная ради неправильных исключений не делает, и мир вокруг у грейнджер все еще серый. она не знает сколько времени проходит, но они победили, победили! гермиона думает: «победила ли я, если в сердце пустота?» она голыми руками раскидывает обломки, завидев чьи-то худые ноги в слишком неестественном положении, а позже падает на колени, не чувствуя боли нигде кроме ребер. гермиона смотрит на ее серое лицо в пыли и улыбку на лице. гриффиндорка сгибается пополам, прислоняя голову к груди панси, пока из зажмуренных глаз текут слезы. грейнджер кусает губы, сдерживая крик, чувствует, как горло предательски сжимается, и жалобно скулит, пока слезы стекают по ее щекам, а горло будто кто-то дерет. она падает на пол, прижимаясь к паркинсон, совсем не думая о том есть ли кто-то поблизости или нет, — как будто кому-то это важно сейчас — зарывается в ее волосы и, словно маленький ребенок, калачиком укладывается, обхватывая руку паркинсон. — паркинсон, ты обещала. — она шепчет надрывно. гермионе говорить больно, но она не останавливается, — ты обещала, панси. ненавидь меня так же сильно после войны, а не лежи здесь со своей дебильной улыбкой. гриффиндорка чувствует стук в висках и думает, что, наверное, никогда не сможет вздохнуть полной грудью как прежде. она слышит, как бьется ее сердце и ей кажется, — кажется ли? — что оно выстукивает одно единственное имя.панси-панси-панси
грейнджер не знает, сколько времени она проводит здесь, и на самом деле, ей вовсе не хочется этого знать. гермиона чувствует, как дрожат ее колени и горят глаза от слез, но встает и старается вдохнуть как можно глубже. она словно в тумане убирает оставшиеся обломки с ее тела, вытирает ее лицо от пыли, стараясь игнорировать слезы в глазах, и уходит искать гарри. грейнджер находит его в мужской спальне гриффиндора, дремлющего на плече малфоя. малфой глядит на нее безразлично, и гермиона невольно вспоминает его полусчастливую-полубезумную улыбку, когда гарри спрыгнул с рук хагрида. — мне нужен гарри. — она старается говорить твердо, но, видя их, ей лишь рыдать хочется. у гриффиндорки в голове набатом «а это могли бы быть мы». — может дашь национальному герою отдохнуть? он мир спас, если не заметила. — да, я… я понимаю. — гермиона закрывает глаза и пытается вдохнуть. — но это правда очень важно, малфой. панси… — грейнджер трет глаза грязными руками и наконец смотрит прямо на слизеринца. — она мертва. я хотела попросить, чтобы гарри помог мне отнести ее к остальным, — слова даются гермионе слишком сложно, она снова чувствует, как сжимается ее горло. — к погибшим. малфой хлопает ресницами, обводя фигурку грейнджер взглядом. — панси мертва? — он все еще удивленно таращится на нее, видимо, не понимая, кто мертв. — ты в порядке? — да, да, я в порядке. разбуди его, прошу. — она отворачивается к двери не в силах смотреть на них и сдерживать слезы. грейнджер видит, как люди вокруг пялятся на гарри, укладывающего тело панси в рядах правильных. ей хочется убежать отсюда, спрятаться где-нибудь далеко, забыть обо всем. — мне жаль, грейнджер. — малфой не смотрит на гермиону, сверля взглядом тело панси. — спасибо. — она любила тебя. сильнее чем кого-либо. гермионе физически больно слышать это. она жмурится, трет глаза руками отворачивается от малфоя. — не надо. это не помогает, малфой. — ты должна это понять, грейнджер. сейчас или позже, неважно. принять, что она мертва. я… — малфой поворачивается к ссутулившейся грейнджер, — я обещаю, когда-нибудь твоя боль станет столь маленькой, что ты сможешь спрятать ее. главное не забывай — ты не одна. она все еще с тобой. поттер все еще с тобой. уизли все еще с тобой. гриффиндорка не говорит ничего, не смотрит в ответ, лишь выпрямляется и широкими шагами уходит. драко смотрит ей вслед, ему правда жаль, только помощь грейнджер сейчас не нужна. слизеринец поднимается на астрономическую башню, вспоминая как паркинсон любила это место. «ветер бьёт в лицо, путается в волосах, и кажется, что ты на вершине всего мира, малфой, кажется, что всё может быть лучше. я бы хотела остаться на астрономической башне навсегда», — сказала она как-то ночью на шестом курсе. панси курила крепкие сигареты и сбегала каждую ночь. панси жила. грейнджер сидит возле стены, положив голову на колени и вглядываясь в ночное небо. драко видит, как ветер ерошит грязные волосы, как подрагивают ее пальцы и как близко гриффиндорка сидит к краю. перил нет — война рушит вещи и покрепче них. — я не могу представить, что ты чувствуешь сейчас. грейнджер поворачивает голову в сторону драко, и он видит грязные разводы на ее лице, которое, кажется, постарело на несколько лет, ее слипшиеся ресницы, грязь в уголках красных глаз, искусанные в кровь губы. — она была для меня всем, малфой. — она опирается на стену, закрывая скорчившееся в гримасе лицо руками, — мерлин, как же мне жить теперь без нее? слизеринец садится возле нее, чувствуя, как ветер бьет в лицо. да, и правда чувствуешь, что все может быть лучше. — что ты видишь сейчас? — все и… — гермиона тяжело вздыхает, — и ничего. я помню цвета, но не вижу их. помню цвет неба, но не вижу его. помню ее глаза, но не вижу их. — помнишь цвет ее помады? — да. наверное, лучше бы не помнила. — она заставила меня пойти с ней в маггловский магазин ради этой помады. паркинсон не говорила этого, но в каждом ее слове тогда чувствовалось, как сильно она хочет, чтобы понравилось тебе. — я говорила, это не помогает. — лучше помнить, грейнджер, чем забыть. даже если это причиняет боль. гермиона отворачивается, снова вглядываясь в темноту. — не лучше ли перестать быть совсем? — она говорит это тихо, что драко едва слышит. он удивленно таращится на грейнджер, схватив ее за локоть. — не боишься, что с собой утащу? — разве правильные героини делают шаг с астрономической башни? они сидят в тишине, и малфой твердит себе, что надо ей сказать что-то. грейнджер не может умереть здесь. грейнджер не может умереть, потому что он не нашел нужных слов. — она была близка мне тоже. мы были знакомы с детства, грейнджер. она бы не хотела, чтобы ты умерла. — гриффиндорка усмехается, снова поворачиваясь к драко лицом. — как же мне жить теперь? видеть не цвет ее помады, не цвет ее глаз, видеть серый цвет повсюду? ты не знаешь что это, малфой, не твой чертов соулмейт мертв, не твой мир серый, как в гребаном чёрно-белом кино, и не говори, что она была тебе близка, ты понятия не имеешь, что я чувствую. драко удивленно хлопает ресницами, напоминая себе, что грейнджер вообще-то правильная героиня, которая такого не скажет, которая будет улыбаться несмотря ни на что. — не надо, грейнджер. пожалуйста. — она была моей жизнью, понимаешь? подумай об этом на досуге, каково это, любить кого-то всей душой, дожидаться, чтобы это — все это — кончилось, чтобы зажить счастливо вместе, а потом потерять? потерять родственную душу, когда мы выиграли? я не выиграла, малфой. — грейнджер встает на ноги, шатаясь, идет к краю. — и не бывает правильных и неправильных. — не делай этого, грейнджер. ты просто должна пережить это, понимаешь? живи ради нее, живи за нее. паркинсон умерла, чтобы ты жила, слышишь? — он вскакивает, почти подбегая к гриффиндорке, сжимает ее плечо. грейнджер, отшатнувшись от него, подходит ближе к краю и закрывает глаза, чувствуя, как холодный ветер путается в волосах, вспоминая, что «родственные души не умирают, нам просто нужно будет снова родиться в одно время, грейнджер. попытаемся?»попытаемся, паркинсон?
— родственные души не умирают, драко. она делает шаг вперед.попытаемся.