Fresh

Цзян Чэн знает, что подвел Цзинь Лина. Это очевидно по тому, как тот не может принять заботу, не может принять похвалу любого рода, и больше всего это очевидно по тому, как он держит своих друзей из Гусу Лань на безопасном расстоянии. Цзян Чэн даже не уверен, следует ли ему называть их друзьями, потому что Цзинь Лин определенно больше жалуется на них, чем хорошо отзывается. И во всем виноват Цзян Чэн. Он подвел его как дядя, воспитал Цзинь Лина, как отец и мать воспитывали его, со всеми недостатками, которые он сам испытал в детстве. Боги, он даже не может вспомнить, когда в последний раз обнимал Цзинь Лина или проявлял к нему какую-либо физическую близость, и это несмотря на то, что Цзян Чэн пообещал себе, что он не будет таким же, как его родители. Он задается вопросом, помнит ли Цзинь Лин хотя бы пять объятий, или Цзян Чэн хуже собственного отца. Похоже, что ему не удалось добиться большего успеха, чем его родителям. Он проводил Цзинь Лина несколько дней назад, оставив его в Облачных глубинах для учебы, и племянник едва удостоил его взглядом, слишком занятый бегом за Вэй Усянем, который, в отличие от Цзян Чэна, не имеет проблем с проявлением близости. Цзян Чэн не должен задаваться вопросом, потеряет ли он племянника из-за Вэй Усяня. Он знает, что так и будет. Он ничего не имеет против любви, похвалы и улыбок, которые Вэй Усянь может предложить мальчику. — Черт, — пробормотал Цзян Чэн, ставя свою чашку с большей силой, чем это, вероятно, требовало. Ему повезло, что она не сломалась, и он это знает. Еще один пример, когда его гнев побеждает. — Дядя? — внезапно спрашивает Цзинь Лин у двери, и Цзян Чэн поворачивается, чтобы посмотреть на него, задерживая взгляд на минуту. Цзинь Лин вырос, став намного лучше, чем Цзян Чэн когда-либо смел надеяться, и он знает, что это вряд ли связано с его рукой в воспитании детей. — Цзинь Лин, — поздоровался он с ним запоздало, после чего, не удержавшись, выпалил, — что случилось? Цзян Чэн тут съеживается, потому что ему не нужно быть таким грубым, но, кажется, он не может выползти из собственной кожи. — Ничего не случилось, — протестует Цзинь Лин, нахмурив брови, но входит в комнату и садится напротив дяди. — Я не могу просто навестить тебя? — спрашивает он, и Цзян Чэн усмехается в свой чай. Как будто Цзинь Лин когда-нибудь просто так придет в гости. Должно быть что-то, чего он хочет или в чем нуждается. — Дядя, ты в порядке? — спрашивает Цзинь Лин, когда Цзян Чэн замолкает, и смотрит на него. — Разве у тебя не должно быть занятий? — спрашивает Цзян Чэн, потому что не знает, как ответить на вопрос, и он не позволит Цзинь Лину расслабляться во время учебы. — Учитель Лань дал нам немного свободного времени, — отвечает юноша, и Цзян Чэн хочет назвать это ерундой, потому что Лань Цижэнь никогда не слышал о свободном времени, но потом он вспоминает, что Лань Сичэнь теперь преподает занятия. Похоже, он из тех, кто позволяет молодым людям иметь несколько дней для себя. — И зачем ты здесь? — Цзян Чэн хочет знать и сжимает челюсть, потому что он не мог бы звучать более приветливо, даже если бы попытался. Боги, неудивительно, что Цзинь Лин с трудом выражает свои эмоции. Было бы удивительно, если бы все было по-другому. Цзян Чэн действительно облажался. — Я хотел тебя видеть, — скромно отвечает Цзинь Лин и теребит подол своей мантии. Цзян Чэн хочет огрызнуться на него. Такое проявление нервозности не подобает главе ордена, но в последний момент прикусывает язык. — Тебе что-нибудь нужно? — вместо этого спрашивает он, потому что прекрасно знает, что Цзинь Лин не отправился в Юньмэн только для того, чтобы провести день или два в его компании. — Вообще-то я хотел тебя кое о чем спросить, — наконец признается Цзинь Лин, и Цзян Чэн готовится к тому, что сейчас произойдет. Скорее всего, ему это не понравится. В его голове мелькают разные сценарии. Большинство из них заканчиваются тем, что Цзинь Лин просит забрать свои вещи из комнаты, которую он все еще имеет в Пристани лотоса, потому что больше не хочет возвращаться в нее, и Цзян Чэн прогоняет мысли в сторону. Нет необходимости строить догадки. Он позволит Цзинь Лину уйти, если тот захочет. Цзян Чэн примет это, когда это действительно произойдет. Осталось недолго. — Тогда спрашивай, — огрызается он, когда Цзинь Лин слишком долго молчит, и юноша снова начинает теребить подол. — Они хотят, чтобы мы отправились на ночную охоту, — начинает он, и брови Цзян Чэна поднимаются. Цзинь Лин уже побывал на нескольких ночных охот, так что ему больше не стоит бояться этого. — И? — И они сказали, что мы должны взять кого-то, кто будет наблюдать за нами, — продолжает племянник, и Цзян Чэн кивает. Это разумно. Они все еще юниоры, независимо от того, с чем они уже столкнулись и через что прошли. Конечно, их должен сопровождать кто-то более опытный. — И что? — подсказывает Цзян Чэн, когда Цзинь Лин снова замолкает. — Я подозреваю, что Вэй Усянь умирает от желания сопровождать тебя, — говорит он и съеживается, когда понимает, как озлобленно это звучит. Однако Цзинь Лин, похоже, не находит в этом ничего плохого, возможно, потому, что Цзян Чэн всегда так разговаривает. Это, наверное, не так далеко от правды. — Вэй Усянь придет, если мы его попросим, хотя он не любит проводить слишком много времени вдали от Ханьгуан-цзюна, — говорит Цзинь Лин, и Цзян Чэн вынужден закатить глаза. Как будто тот не может провести несколько дней вдали от мужа. — Но вообще-то я хотел спросить, не хочешь ли ты пойти со мной? — продолжает Цзинь Лин, и, несмотря на то, что раньше он казался уверенным, в конце его голос затихает, явно в неуверенности. — Я? — удивленно спрашивает Цзян Чэн, потому что какого черта Цзинь Лин вообще хочет, чтобы он пошел с ним? — Да, — кивает юноша и встречается с ним взглядом, — пожалуйста, пойдем, джиу-джиу. В конце концов, мы уже давно не ходили на охоту. Ах, так Цзинь Лин просто жаждет острых ощущений от охоты. — Я скучаю по ночной охоте с тобой, — добавляет он почти слишком тихо, чтобы услышать, и Цзян Чэн замирает от удивления. Он долго молчит, потому что не знает, что сказать в ответ на последнее заявление, хотя от этого в груди растет что-то теплое и довольное. Он говорит только тогда, когда Цзинь Лин начинает нервничать. — Твои друзья из Гусу Лань будут сопровождать нас, я полагаю? — Они мне не друзья! — тут же говорит Цзинь Лин, однако кивает. — Но это так. Они тоже придут. — Ты сначала спросил их об этом или ушел, не сообщив им? — спрашивает Цзян Чэн, потому что он не может себе представить, чтобы юниоры были счастливы от такой перспективы быть в сопровождении Саньду Шэншоу. — Они с энтузиазмом согласились, — говорит Цзинь Лин, и Цзян Чэн издает смешок, прежде чем нахмуриться. — Ложь запрещена, разве ты не обратил на это внимание на занятиях? — спрашивает он. Цзян Чэн может сказать, что Цзинь Лину хочется сжаться под его тоном, но вместо этого племянник расправляет плечи. Цзян Чэн безмерно гордится, видя, что Цзинь Лина не так легко запугать, но его живот также скручивает от стыда, что племянник должен испытывать страх из-за него. — Я не лгу. Они хотят, чтобы ты пришел. — Они боятся меня, — возражает он, потому что юниоры едва ли говорят больше десяти слов, когда Цзян Чэн рядом, и всегда настороженно смотрят на него. — Они уважают тебя, — поправляет Цзинь Лин, но потом задумчиво наклоняет голову. — Ладно, может быть, они и боятся тебя немного, но кто бы не боялся? — спрашивает он, и Цзян Чэн вздрагивает от его слов. Он едва может вынести мысль, что Цзинь Лин боится его, и это заставляет Цзян Чэна хотеть выползти из собственной кожи. Он не может поверить, что так подвел своего племянника. Цзян Чэн интуитивно помнит, каково это — бояться родителя. Его мать всегда внушала ему ужас, особенно когда воспитывала его с помощью Цзыдянь, и Цзян Чэну становится плохо от мысли, что он сделал то же самое с Цзинь Лином. — Прости меня, — выдавил он сквозь стиснутые зубы и резко встал, заставив юношу вздрогнуть. — Дядя? — осторожно спрашивает Цзинь Лин, но Цзян Чэн качает головой, а Цзыдянь искрится в его руке от вихря эмоций внутри него. Он хочет что-нибудь сломать, но больше всего ему хочется свернуться калачиком и плакать от осознания страха Цзинь Лина. Цзян Чэн хочет извиниться, хочет умолять племянника простить его, но он знает, что уже слишком поздно для этого. Вместо того, чтобы сделать все это, он поворачивается к нему спиной. — Тебе придется найти кого-нибудь другого, — резко произносит он и в спешке выходит из комнаты. Цзян Чэн слишком горд, чтобы признать, что он убегает, но его ноги спешат вдоль причалов, и он останавливается только тогда, когда достигает одного из немногих частных домов. Он останавливается, прерывисто дыша и проклиная себя. Он уже давно здесь не был, и не без оснований. Он все еще слышит смех Цзян Яньли, разносящийся над водой, и мысль о том, что он сделал с ее сыном, как он облажался с ним, заставляет его желудок перевернуться. Цзян Чэн падает на колени и низко кланяется, принося извинения, которые не сотрут его ошибки и грехи, и он может только надеяться, что сестра не ненавидит его с другой стороны. Даже если это то, чего он заслуживает. — Дядя? — внезапно раздается позади него голос Цзинь Лина, и Цзян Чэн вздрагивает от неожиданности. — Ты не должен быть здесь, — говорит он сквозь слезы, но, похоже, того это не очень волнует, потому что он садится рядом с ним. — Что случилось? — осторожно спрашивает он, и Цзян Чэн отворачивается от него. — Ты не должен быть здесь, — снова говорит Цзян Чэн, — тебе следует вернуться в Облачные глубины. Тебе больше не нужно сюда приходить. — Что? — растерянно отвечает Цзинь Лин. — Какого черта я не должен возвращаться домой? При этих словах рот Цзян Чэна кривится, и он качает головой. — Твой дом в Ланьлине, — отвечает он, и Цзинь Лин вздыхает. — Мой дом здесь, — тихо говорит он и осторожно прислоняется к дяде. Цзян Чэн замирает от этого прикосновения и мысленно проклинает себя. Неудивительно, что он испортил Цзин Лина, племянник так осторожен с простым контактом. — Так не должно быть, — возражает Цзян Чэн, и Цзинь Лин усмехается. — Ничего не поделаешь, старикашка, — отвечает юноша, и Цзян Чэн ощетинивается. — Осторожнее, сопляк, или я переломаю тебе ноги, — произносит Цзян Чэн, потому что он всегда так говорит, но сегодня эти слова словно перерезают ему горло. Он даже представить себе не может, как боится Цзинь Лин, не может представить, какой страх внушают ему эти слова. Не имеет значения, что Цзян Чэн никогда не поднимет руку на своего племянника, угроз более чем достаточно, чтобы испортить кому-то жизнь. В конце концов, Цзян Чэн знает это лучше, чем кто-либо другой. — Пфф, да, точно, — бормочет Цзинь Лин и вздыхает. — Что случилось? — спрашивает он серьезно, как ни в чем не бывало, и Цзян Чэн проводит рукой по лицу. — Ты просил прощение. За что? — Цзинь Лин хочет знать, когда Цзян Чэн ничего не говорит. — За все, — бормочет тот и смотрит на воду. — Это не имеет смысла, — говорит Цзинь Лин и подтягивает ноги вверх, крепко обнимая их руками и кладя голову на колени, повернувшись лицом к дяде. — Что-то случилось? — спрашивает он, и Цзян Чэн двигает челюстью. Он случился. Он просто не уверен как правильно объяснить это Цзинь Лину. — Тебе действительно следует попросить Вэй Усяня сопровождать вас, — говорит Цзян Чэн, возвращаясь к словам, с которых они начали ранее. — Но я не хочу этого делать, — раздраженно отвечает юноша, — я хочу пойти с тобой. — Даже если ты боишься меня? — тихо спрашивает Цзян Чэн и чувствует, как Цзинь Лин замирает рядом с ним. — Боюсь тебя? Кто сказал, что я тебя боюсь? — он требует ответа, и Цзян Чэн вздыхает. — Ты сказал это, — признается он и смотрит на свои руки, замечая, что возится с Цзыдянем на пальце, и задается вопросом, не у него ли Цзинь Лин перенял привычку. Он действительно не должен ругать племянника за то, что делает сам. — Когда это я такое говорил? — спрашивает Цзинь Лин, и Цзян Чэн пожимает плечами. — Раньше, — признается он и вздыхает. Он даже не должен вести этот разговор с Цзинь Лином. Племянник не должен видеть его таким, не должен спрашивать о том, что Цзян Чэн сделал неправильно во время его воспитания. — Раньше, — повторяет его слова Цзинь Лин, и его голос замолкает, когда он пытается вспомнить. — Я сказал, что остальные немного боятся тебя, — говорит он, и Цзян Чэн качает головой. — Ты сам сказал «кто меня не боится», — объясняет он и снова опускает голову. — Мне жаль. — Джиу-джиу, — беспомощно произносит Цзинь Лин и еще крепче прижимается к дяде, — я тебя не боюсь. И никогда не боялся. — Да, конечно, — усмехается Цзян Чэн. Ему очень хочется обнять Цзинь Лина и крепко прижать к себе. Но он этого не делает. Он никогда так не делает. — Я регулярно угрожаю переломать тебе ноги. — А потом ты никогда этого не делаешь, — парирует Цзинь Лин, — я понял, что ты лаешь, но не кусаешь, когда мне было около четырех лет, — продолжает он, и Цзян Чэн поворачивается, чтобы посмотреть на него. Теперь Цзинь Лин смотрит на воду, но он остается рядом, и, кажется, обдумывает, как сказать что-то еще. — Я знаю, что все думают, что я должен бояться тебя, что у тебя есть только грубые слова и никакой любви, но все они ошибаются, — шепчет Цзинь Лин. — Я никогда так не думал. Я знаю, что ты любишь меня, и ты выражаешь это так, как умеешь. Это может быть не всегда так, как это делают остальные, но это не имеет значения. Я знаю. Цзян Чэн не знает, что на это ответить, поэтому молчит. Он все равно не уверен, что сможет говорить сквозь ком в горле. — Цзинь Гуанъяо всегда улыбался, ободрял словами и подарками, но это никогда не имело для меня большого значения, — продолжает Цзинь Лин, — я никогда не чувствовал Ланьлин своим родным домом, каким бы милым он ни был. Домом всегда был звук воды и твои угрозы сломать мне ноги, и осознание того, что ты всегда рядом, — объясняет Цзинь Лин и снова вздыхает. — Не думай, что я не знаю, что ты отдал Фею Цзинь Гуанъяо, чтобы тот отдал ее мне. Не думай, что я не знаю, что ты всегда рядом, когда я на ночной охоте. Что я не знаю, что ты спорил со старейшинами, чтобы они позволили мне учиться в Облачных глубинах; не потому, что ты думаешь, что я не готов, а потому, что ты хочешь, чтобы я получил этот опыт. — А-Лин, — выдыхает Цзян Чэн, и мальчик улыбается ему. — Было бы приятно услышать, что я не являюсь для тебя полным разочарованием, но я знаю, как ты относишься к людям, которые тебя разочаровали, поэтому становится понятно, что я не так уж плох. — А-Лин, я так горжусь тобой, — говорит Цзян Чэн и с удивлением видит, как в глазах Цзинь Лина появляются слезы. — Мне очень жаль, что я никогда этого не говорил, но это так. Я горжусь тобой. Ты так хорошо справляешься, и я уверен, что твоя мать и отец тоже гордятся тобой. — Приятно слышать, — говорит Цзинь Лин и пожимает плечами, — но я их совсем не знаю. Для меня никогда не было так важно, как они будут относиться ко мне. Твое мнение всегда имело большее значение. — И мне жаль, что я никогда не давал его тебе, — говорит Цзян Чэн, и слезы снова текут по его лицу, — но ты - самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, джиу-джиу, — тут же говорит Цзинь Лин, как будто боится, что дядя не позволит ему, и хотя в груди Цзян Чэн все еще чувствует легкий укол, шип, который заставляет его думать, что он ужасно подвел племянника, он также чувствует большую любовь к этому мальчику. — Иди сюда, — шепчет он и, наконец, обнимает Цзинь Лина, чтобы притянуть его к себе. Цзинь Лин замирает на секунду, но затем поворачивается к нему, обхватывает его руками за талию и обнимает Цзян Чэна в ответ. — Почему именно этот причал? — спрашивает он спустя долгое время, когда они оба просто сидят и смотрят на воду, и Цзян Чэн вздыхает. — Твоя мать приходила сюда все время, — начинает он, но прежде чем он успевает продолжить, Цзинь Лин сжимает его в объятиях. — Ты можешь рассказать мне о себе? — спрашивает он, и Цзян Чэн хмурится. — Что? Цзинь Лин вздыхает, явно смущенный, но в конце концов продолжает, — ты всегда говоришь о моей матери и дедушке с бабушкой, но ты никогда не говоришь о себе. Я хочу знать, что ты делал в детстве. Новая волна эмоций захлестывает Цзян Чэна, и он поворачивает голову, чтобы поцеловать Цзинь Лина в макушку. — Обо мне не так уж много интересного можно рассказать, — говорит он, и Цзинь Лин качает головой. — Вэй Усянь звучит так, как будто есть что, — бормочет он, — я не хочу, чтобы все, что я знаю о тебе, было из вторых рук, — возражает Цзинь Лин, и Цзян Чэн вряд ли может что-то сказать по этому поводу. — Ладно, сопляк, — говорит он, и его сердце тает, когда Цзинь Лин лучезарно улыбается ему. Он начинает рассказывать о том, что они с Вэй Усянем натворили на этой пристани, и его голос едва заметно дрожит. Это похоже на новое начало, и Цзян Чэн обещает себе никогда больше не подводить Цзинь Лина.