Париж, весна 1967 года.
Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили, Тонут в нём горе и гнев и приходит забвение бедствий. Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере, Целый день напролёт со щеки не сронил бы слезинки, Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась, Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына Острою медью убили и он бы всё видел глазами. "Одиссея" Гомера.
По сто лет не был в Париже и в действительности не сильно горел желанием туда возвращаться из-за сентиментальных ностальгических чувств, но в этот раз звезды совпали нужным образом. Этот вздорный выскочка режиссер последнего фильма, над которым он работал, совершенно измотал французу все нервы своими придирками и пожеланиями относительно сценария, да и полноценного отпуска не было много лет. Звонок от Зори, которая вдруг и сама зачем-то собралась туда и предложила пересечься, окончательно убедил По в необходимости поездки на историческую родину. Однако, когда он уже прибыл в отель, то получил весточку от бывшей жены и старого боевого товарища о том, что дела вынудили ее остаться в Будапеште. Зори приглашала к себе и, как обычно, совершенно не терпела возражений и была крайне убедительна в своих аргументах: город на Дунае весной особенно хорош, кухня в бывшем еврейском квартале не сравниться ни с чем другим на свете, да и что ему стоит, если уж он все равно притащил свой старый, продавшийся штатам зад, в покинутую Европу? По решил повременить с ответом и подарить себе несколько дней в Париже. Однако, его литературный агент имел свое мнение относительно этого вопроса. Он быстренько назначил встречу с читателями и не где бы то ни было, а в "Shakespeare and Company". По согласился, хотя без должного энтузиазма. Все-таки мальчишкой, он обожал это место, было оно без преувеличения культовым. И можно было совместить приятное с полезным: По не стал брать машину и прогулялся от отеля пешком, насладившись старыми, любимыми местами – набережной Сены с прекрасными видами на Нотр-Дам и запутанными улочками университетского квартала. В последнем, как и во времена его студенчества и далекой юности, по-прежнему кипела бурная жизнь. Пестрая, шумная, пышущая энергия молодежь оглашала округу звонкими голосами и смехом. Из маленьких кафетериев неслись звуки современной модной музыки, по мостовой стелился сигаретный дым и воздух звенел от юности и больших идей. По был приятно удивлен, что на встречу вообще пришли какие-то читатели – опять же, все, по большей части студенты, ведь он слишком давно покинул поприще литературного труда. И все же – эти молодые люди откуда-то знали и ценили его роман, с готовностью подписывали почерканные ручкой для своих заметок экземпляры. Француженки по-прежнему кружили голову, пожирая По весьма откровенными взглядами. Прежде именно по этой причине ему чрезвычайно нравились подобные мероприятия, часто заканчивавшиеся в крошечной комнатке или заваленной книгами квартире, в постели очередной страстной любительницы литературы. Сейчас он был скорее равнодушен к подобным приключениям, насытившись ими до тошноты. Внезапно на стол перед ним вместо очередного экземпляра романа легла толстая машинописная рукопись перетянутая атласной лентой. Такое случалось часто и у По даже собралась целая библиотека творений юных авторов, на которых сильно повлияло его творчество, отчего они считали его обязанным протолкнуть их в мир коммерческой литературы. По поднял взгляд на очередного юного гения и застыл, проглотив слова, которые хотел сказать. Мальчишка лет двадцати, а именно он принес свое творение, на мгновение показался По знакомым, но мозг так и не смог опознать его. Просто – типичные, довольно распространенные черты, особенно во Франции – густые темные кудри, ореховые глаза, бледная кожа, чуть горбатый семитский нос и резкая линия подбородка. А вот девочку рядом с ним По легко вспомнил. Эту необычную внешность в принципе сложно было забыть – азиатский разрез темных глаз и светлые, густые волосы, теперь обрезанные в аккуратное короткое каре и прижатые красным беретом. Да и глаза… ее матери. - Констанс! – воскликнул По радостно, - какая встреча. Родители тоже в Париже? Девушка сконфузилась от упоминания родителей в обществе своего кавалера, вероятно, чувствуя себя слишком взрослой для таких разговоров. Но выдавила из себя мягкую, снисходительную улыбку. - Нет, я одна, - тихо буркнула она и протянула ему свой экземпляр книги, - подпишите? По покорно подписал книгу, и Констанс поспешно прижала ее к груди и исчезла в толпе других студентов вместе со своим спутником. По быстро объявил перерыв и выскользнул на улицу. Он был взволнован и не хотел упустить девушку, встреча с которой показалась ему удивительной удачей. По пути он размышлял о том, что неплохо было бы и с Роуз связаться, раз уж он все-таки приехал в Старый Свет. Все-таки на этой земле жило слишком много призраков его прошлого, некогда самых дорогих сердцу людей. И если Зори и Роуз периодически поддерживали с ним связь, то только один из чудом прошедших войну его старых друзей растворился в бесконечных хитросплетениях городов и дорог. Словно никогда не существовал вовсе. Рей. Его взгляд наконец-то зацепился за Констанс – она стояла, прислонившись спиной к стене, и задумчиво выпускала в воздух колечки дыма полными алыми губами. Помада смотрелась на ней дико и неуместно, кровавым пятном расплываясь на этом юном и нежном лице. Мальчик, который принес рукопись, снимал девушку на компактную камеру, в которой По без труда узнал почти антикварную сейчас «Аймо», сжимая в зубах сигарету. Они были настолько увлечены процессом, что По вдруг показалось совершенно не уместным врываться в их компактный мирок. Да, теперь он и сам был незваным гостем в этой парижской бурной весне. Призраком, давно и безвозвратно, к счастью, ушедшей эпохи. Поддавшись странному настроению, охватившему его после этой встречи, По отправился в район, где некогда жили его родители. Квартиру они давно продали, но ничего не могло помешать ему пройтись по знакомым с детства улочкам и заглянуть в ожившую после войны булочную на перекрестке. Их кофе и тыквенный тарт были также ароматны, как никогда прежде. Словно хотя бы где-то время остановилось. Рукопись По все-таки забрал с собой, но читать пока не торопился. Впервые за много лет ему вдруг стало интересно чем же с ним захотел поделиться юный автор. Возможно, это произошло потому, что мальчишка был приятелем дочери его старой подруги. Возможно, при ином стечении обстоятельств, По просто забросил бы этот текст куда-то подальше, как и все остальные, обещая себе когда-нибудь посмотреть, и забыл бы о его существовании. И он вовсе не был таким циничным и ревнивым к молодым дарованиям писателем, просто процент текстов, достойных внимания сводился к единицам, а остальное было лишь эпигонством, фантазиями и вариациями на тему того романа, который он издал много лет назад. По уже собирался отправиться в направлении отеля и вышел к смотровой площадке Сакре-Кер, когда его взгляд зацепился до боли знакомый силуэт, спускавшийся вниз по лестнице. Сердце бешено застучало в груди, и он мгновенно позабыл и про все свои планы, и про рукопись, и про бесполезное ностальгическое любование видами Парижа, открывавшимися отсюда в ясную погоду. Он чуть не свернул переломал себе ноги, бросившись бежать по высоким, совершенно не предназначенным для пробежек ступеням и ухватил девушку за руку. Она остановилась, обернулась, откинув на плечо отросшие каштановые волосы, и с удивлением уставилась на него непонимающим взглядом больших ореховых глаз. - Простите? – сказала она с легкой улыбкой. - Рей! – воскликнул По, - ты что, не узнаешь меня? Нет, ошибки быть не могло. Это она. Он слишком хорошо помнил это лицо, практически не изменившееся с годами, знал расположение каждой веснушки и родинки у нее на щеках. Но старая подруга почему-то недоверчиво хмурилась и смотрела на него с прежним удивлением. По сдался, выпустил ее руку. Ему стало стыдно и неловко, тем более люди на лестнице, уже начали оборачиваться в их сторону. - Простите, месье, - покачала она головой и сказала крайне дружелюбно, - вы, должно быть, меня с кем-то перепутали. Она еще раз удостоила его короткого взгляда через плечо, который был теплым, ласковым и отчего-то извиняющимся. На дне ореховых глаз плескалось полуденное солнце. И продолжила спускаться вниз по лестнице, поправив на плече легкую кожаную сумку. Ласковый весенний ветерок растрепал ей волосы, которые она тут же пригладила тонкой смуглой рукой со слишком массивным для изящных пальцев серебряным кольцом. По не мог сдвинуться с места, проводив призрак взглядом до самого нижнего яруса, где она быстро смешалась с толпой и исчезла. Он по-прежнему не мог поверить в то, что ошибся. Солнце уже перевалило через середину линии горизонта, когда он все-таки нашел в себе силы смириться с поражением и уйти. Он разочарованно бросил рукопись на кровать, налил себе бокал рома, который привез еще из штатов, и вышел на балкон, откуда открывался отличный вид на Эйфелеву башню и крыши восьмого округа. А потом, поддавшись, минутному порыву, поднял с покрывала оставленную без внимания рукопись. Мальчишку, это написавшего, звали Рей. Но мужской вариацией этого имени. Француз не смог сдержать грустного смешка. Кроме инициалов и названия, автор не потрудился не оставить никакой информации о себе, даже контактного адреса. Вероятно, он вовсе не грезил о том, что По, поспособствует его писательской карьере, а просто хотелось поделиться своей работой. По поставил напиток на прикроватную тумбочку и принялся увлеченно читать. И с каждой строчкой, с каждым словом, он все глубже погружался в историю, которая казалась удивительно знакомой и близкой как дежа-вю: Герой мечтал узнать правду о том, кто его настоящие родители. Младенцем его оставили на пороге сельской церкви в глухой дыре в самом сердце Франции. Воспитавшая его семья провинциального пастора понятия не имела откуда появился этот ребенок. Однако, полусумасшедшая старуха из ближайшей деревни рассказала мальчишке о том, как принимала роды у беглой арестантки из концлагеря – толи правду, толи вымысел, россказням женщины уже давно никто не верил. Кроме мальчика. Он пронес это через все свои детство и юность, пока, повзрослев, не решился написать выдуманную историю своей матери.Венеция, 1959 год.
«Вот тебе и чертово путешествие по Италии» - злобно думала Рей, выходя из здания железнодорожного вокзала Санта-Лючия под непрерывно льющиеся с неба потоки воды. Впрочем, ее возмущение слегка поутихло, когда она поняла, что видит наверное самый красивый город в своей жизни. Город, со всех сторон обнимаемый лагуной, пытающейся забрать себе его обратно. Вырванный со дна, словно Атлантида. Для девочки из пустыни это оказалось почти откровением. Но, конечно, она быстро продрогла в легком плаще, а привычки носить с собой зонт так и не завела. И, спустившись к станции вапоретто и спрятавшись под ее козырьком от холодных капель дождя, тоскливо уставилась на завораживающую взгляд своей красотой набережную. Рей злилась на себя за очередной необдуманный поступок, вернее целую череду импульсивный и непредсказуемых решений, принятых за слишком непродолжительное время. Злилась и на то, что была почти уверена в том, что перестанет убегать, а в результате сделала это снова – спаслась бегством. И зачем-то приехала сюда, уцепившись за зыбкую, брошенную ей между делом подсказку. Если бы она не стучала от холода зубами так сильно и не промочила ноги, то возможно, нашла бы в себе силы для того, чтобы посмеяться над ситуацией. Она столько лет бегала от Монстра в маске, а теперь пришла ее очередь стать преследователем. Вероятно, это единственный существующий в мире способ перестать быть жертвой – перейти в наступление. Но если Монстр отлично мог чувствовать ее и без труда отыскать хоть в Риме, хоть на другом конце Европы, то она совершенно не представляла себе, как ей теперь выйти на его след в Венеции. Если он был хитрым и коварным, когда того требовалось, упорным и настойчивым; то Рей сейчас скорее чувствовала себя глупой растерянной девчонкой в незнакомом городе. Она порядочно успела замерзнуть на остановке и появление речного трамвая восприняла как знак судьбы: хоть куда-то, но он привезет ее. Впрочем, бегло ознакомившись с маршрутами вапоретто, Рей обнаружила, что в случае, если мир решит сыграть с ней очередную злую шутку, она окажется на отдаленном островке или, и вовсе, на кладбище Сан-Микеле. Чем она там планирует заниматься под проливным дождем, предстояло решить по пути. Но боги речного транспорта сжалились над странницей: маршрут пролегал по гран-каналу и заканчивался возле площади Сан-Марко. Отлично, вроде бы об этом месте она читала в путеводителях, готовясь к путешествию с Рудольфом. Не отыщет Кайло, то хотя бы полюбуется признанными шедеврами мировой архитектуры. Может быть, зайдет в какой-нибудь собор, забьется там в уголок и поплачет от обиды на себя. Рудольф… Ах, Рудольф! Бедный, добрый швейцарец, готовый спустить звезды к ее ногам и мириться с пренебрежительностью и другими странностями своей супруги. Именно в тот самый момент, когда Рей наблюдала за ним, весело болтающим с незнакомцами на пляже, она приняла судьбоносное для себя решение: лучшее, что она может сделать для этого славного человека, это оставить его в покое. Ему и так слишком много пришлось пережить из-за нее. Вероятно, однажды, он встретит хорошую женщину и у него будет крепкая, идеальная семья. Но не с ней. Рей не имеет права отравлять его жизнь, отнимать его шанс на счастье просто потому, что ей с ним удобно. Война изуродовала ее, навсегда лишив способности дарить тепло и благодарность. Эта пустота внутри голодна и прожорлива, но этот человек вовсе не тот, кого Рей хотела бы ей скормить. Поэтому она сбежала с виллы во Фреджене. И только в поезде на Болонью, где девушке предстояло сделать пересадку, чтобы добраться до Венеции, она вдруг осознала, что большую часть своей жизни спасалась бегством от Монстра не снаружи, а внутри. Люди заходили и выходили из вагона, за окном сменяли друг друга города и пейзажи, а она сидела неподвижно, как статуя, пораженная этим внезапным открытием. И тьма, обнимавшая поезд откликалась с беспробудной тьмой в ее душе. Однако, Рей внезапно изменила свои планы в последний момент, и вместо того, чтобы сойти на конечной, поддалась минутному порыву и выпрыгнула из вапоретто возле белоснежного собора, смутно напомнившего ей парижский Сакре-Кер. Сердце словно сжала рука в бархатной черной перчатке – жестко, но нежно. Она остановилась на высоких мраморных ступенях, высоко запрокинув голову и подставив лицо дождю. Собор приковывал к себе взгляд, поражая своей витиеватой архитектурой, словно выточенный из слоновой кости или построенный на песке. Да, конечно, сходство было лишь условным, но разум с радостью втянулся в игру, затеянную памятью. Сколько она любовалась Сакре-Кер из окон квартиры По, или просто бредя по улице мимо, или спускаясь с Монмартра. Сколько они сидели на длинной лестнице с друзьями, потягивая шнапс или лимонад, в мягких сумерках собственной юности. По, Кайдел, Финн, Роуз. Великолепная пятерка, от которой осталось только трое израненных войной людей, которым трудно находиться рядом друг с другом теперь, когда в глазах каждого живет вечный вопрос «Почему мы?». Почему мы? Почему именно мы остались в живых? Рей с радостью отдала бы эту сомнительную привилегию Кайдел. Или Финну, хоть именно он и стал непосредственным виновником ее ареста. Рей вдруг почему-то подумала о том, что и сама хотела бы убить старого друга за проявленное малодушие. И в тот момент, увидев на подносе его голову, испытала скорее ликование наконец-то совершившегося возмездия, нежели ужас и боль. Ей с тех самых пор так и не представилось возможности спросить у Монстра напрямую о причинах его поступка. Возможно, в этот раз, если она найдет его. «Кайло» - позвала она, как делала много лет назад в Гюрсе. Однако, она слишком редко использовала свои способности за последние годы и не была уверена в том, что еще может провернуть этот трюк. В любом случае попытаться стоило, потому что других идей в голову не приходило. Промозглый сырой воздух с канала напомнил девушке о том, как она замерзла и нехотя вытащил ее из пучины собственных мыслей. Она размяла пальцами затекшую шею и огляделась в поисках укрытия. Станция? Подождать следующего вапоретто и все-таки добраться до Сан-Марко? Да, вероятно, это лучшее решение. Рей копошилась в сумке замерзшими пальцами в поисках последних лир, когда кожу вдруг начало слегка покалывать. По спине побежали мурашки, и ночная темнота робко коснулась ее внутри. Именно так она ощущала присутствие Монстра. Рей обернулась, и Кайло раскрыл над ее головой матово-черный зонтик-трость. - До твоего появления стояла жуткая жара, - вместо приветствия сказал он и поймал в ладонь несколько серебристых капель. - Я привезла непогоду с собой, - усмехнулась Рей. В ее голове внезапно наступила блаженная пустота, и она совершенно позабыла абсолютно все, что хотела сказать или спросить. Вроде бы где-то на задворках еще маячила мысль о судьбе Финна, но она отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. Монстр тоже молчал и его живые, эмоциональные глаза обшаривали ее лицо взглядом, выражение которого понять было невозможно. - Клятвы, данные в бурю, забываются в тихую погоду, - зачем-то обронил он. Рей и без того была слишком растеряна, чтобы снова разгадывать какие-то ребусы, составленные из литературных цитат. - Что? Он не ответил, потянулся к ее лицу изрядно промокшими пальцами и обжег кожу холодом того самого фамильного кольца. Рей прижалась щекой к его ладони и прикрыла глаза, впрочем, всего на несколько минут. - Почему ты опять сбежала? – спросил Кайло после затянувшейся паузы, - не вернулась к своему швейцарцу? - Потому что ты стер его память, но не мою, - честно призналась Рей. Она накрыла его руку своей, вспомнив вдруг этот жест из далекого прошлого, когда все между ними только начиналось, и медленно увела в сторону, переплетая свои пальцы с его. - Я не могу стереть твою память, - в очередной раз повторил Монстр очевидную истину, но внезапно добавил, - но есть человек, который может. Ты действительно этого хочешь? Капли дождя стучали о плотную ткань зонта. Люди выгружались из вапоррето и разбегались по своим делам, исчезая в узких средневековых улочках. Только они двое стояли неподвижно, подобно двум статуям. И время вокруг них вдруг сжалось, словно туго натянутая струна, лопнуло со свистом и рассыпалось множеством сияющих осколков. - Да. Да, она хотела этого. Хрупкие крупицы воспоминаний превратились из бережно хранимых сокровищ в битые стекла, царапавшие кожу. В безликий сонм призраков по ночам круживший над ее постелью и даже среди дня царствовавший в мыслях. Кайло аккуратно высвободил свою руку из ее и кивком головы пригласил девушку следовать за собой. Она поспешила догнать его, чтобы по-прежнему оставаться под зонтом, вне зоны поражения порядочно надоевшего ледяного дождя. Они свернули несколько раз в узких переулках, набитых кофейнями и сувенирными лавочками, пока не вышли к воде. Поросшие мхом ступеньки вели к красивым кованым дверям. - Кайло, стой, - вдруг опомнилась она. Монстр послушно сложил зонт и обернулся. Рей невольно проглотил ком, вставший в горле, от этого взгляда. Так никто кроме него никогда на нее не смотрел. И в этом было все – и вся боль, и весь жар, и вся любовь, и горечь прощания. Она подумала, что испив непенф, -или что там ее ждет за этими дверями?- и навсегда теряя память, хотела бы оставить себе только это. Только этот взгляд. Каким-то образом засунуть его в черный ящик внутри своей головы и сберечь от ударной волны, стирающей все на своем пути. - Я не хочу забывать тебя, - выпалила Рей и сама не заметила, как дрогнул ее голос, скатываясь в истерику, и дальше продолжила уже, захлебываясь слезами, смешавшимися с дождем, - не хочу. Не хочу. Не хочу! Кайло спустился к ней и прижал девушку к своей груди, перебирая ее мокрые волосы, убаюкивая, словно ребенка. Коротко, мимолетно, коснулся губами ее виска. - Так будет лучше, - очень тихо и серьезно проговорил ее ручной Монстр и впервые в жизни Рей не хотелось спорить с ним, потому что она была абсолютно согласна. Это придало ей сил, она отстранилась, вытерла слезы рукавами пальто и выдавила из себя улыбку. - Хорошо, - кивнула она, - пойдем. Продолжение следует