the night breeze

      Наверное, это и называется «бабьим летом» — в Конохе всё ещё было на удивление тепло, хотя сентябрь уже близился к концу. Сейчас, за полночь, на улице поднялся лёгкий прохладный ветерок, едва-едва способный приподнять полуприкрытую тяжёлую штору. Каждый раз, когда она чуть-чуть отодвигалась, становилось видно краюшек полной луны, будто подмигивающей из-за завесы.       Гаю казалось, что именно по этой причине он не мог уснуть — лунный свет падал ему прямо в глаза, заставляя щуриться. Но вставать и закрывать окно не хотелось — он рисковал разбудить только-только задремавшего ученика.       По крайней мере, он очень этого боялся.       Гай ещё никогда не оставлял никого у себя дома на ночёвку. Да, ученики гостили у него часто в светлое время суток, потому что он сразу дал им понять — он всегда готов поддержать и выслушать любого, какой бы вопрос их не мучил, чем бы они ни хотели с ним поделиться, радостью или горем. Изредка он приводил сюда симпатичных пассий на один вечер — ключевое слово «вечер», они не задерживались в его спартански обставленном жилище дольше необходимого. Частенько к нему захаживал Какаши на поболтать за рюмкой чая, и то, даже засиживаясь допоздна, он предпочитал ночевать в своей квартире.       Сейчас же в тёплом воздухе спальни Гая жило нечто хрупкое, нечто необычное, и он старался даже дышать через раз, чтобы не спугнуть это ощущение.       Пару дней назад он разговаривал с Ли в его любимом месте, утирая ему слёзы и успокаивая. Его любимый ученик, общепризнанно самый трудолюбивый подросток в Конохе, страдал, и, впервые за долгое время, Гай не знал, чем ему помочь. Самого сенсея всегда спасали тренировки, тренировки, а также тренировки, ну и ещё тренировки — он был из тех людей, которые были способны отрешиться от съедающих мыслей тяжёлым и монотонным трудом. Обойти пятьсот раз вокруг деревни в стойке на руках? Да раз плюнуть. Начать утро с двадцатикилометровой пробежки? Пф, легкотня. Марш-бросок после миссии с раненным напарником на плечах? Хоть каждый день. Отжаться три тысячи раз на одном кулаке, если до этого не получилось сделать пять тысяч приседаний? Как два пальца об асфальт.       Успокоить подопечного, который физически не может больше быть ниндзя, чья единственная возможность — операция с шансом умереть пятьдесят на пятьдесят? К такому его жизнь не готовила.       Именно поэтому он решил пойти по самому простому для себя пути — говорить первое, что в голову придёт.       А что было делать? Когда ты смотришь, как из глаз одного из самых дорогих тебе людей льются слёзы бессилия, ты теряешься. Уж кого-кого, а Ли никогда нельзя было обвинить в недостаточном усердии — ещё будучи ребёнком, он подхватывал изнуряющие тренировки Гая и частенько составлял ему компанию в безумных для рядового шиноби занятиях, что уж про сейчас говорить. Да чёрт возьми, даже сейчас, с нерабочими рукой и ногой, он умудрялся, превозмогая судороги и боль, давать своим мышцам нагрузки, надеясь, что рано или поздно эта скованность покинет его конечности, осколки костей магическим образом рассосутся, всё срастётся так, как должно, и он продолжит свой путь ниндзя. Но этого не происходило, и юного Ли охватывало отчаяние. Сама судьба, непоколебимая и беспощадная, встала на его пути. — Скажите мне, сенсей! Что мне делать?! Скажите мне, пожалуйста!       Гай Майто не дурак, был бы дураком — не понял бы, что именно хочет услышать от него юноша. Именно от него — не от родителей, не от друзей, не от других, более мудрых людей. От него — от человека, верившего в неспособного к ниндзютсу и гендзютсу ученика, как никто иной.       Гай улыбнулся, внутренне отчаянно сдерживая эмпатическую боль. — Соглашайся на операцию, Ли.        «…ацию…ацию…ацию…» — эхом отдалось в их головах. — Ты столько сделал на своём пути, столько всего добился. Она не может пройти неудачно!       «…удачно…удачно…удачно…»       Гай сглотнул подступивший к горлу комок и чуть нахмурился. — В случае же, если что-то пойдёт не так…       «…так…так…так…» -… Мы умрём вместе. С тех пор, как мы встретились, моя цель — сделать из тебя великого ниндзя. Это обещание.       «…вместе…вместе…вместе…»       Гай проморгал тот момент, когда Ли с громким вскриком сорвался со своего места и буквально впечатался в него, утыкаясь влажным от слёз подбородком куда-то между рёбер и обхватывая тонкими дрожащими ручонками торс. Бедный, отчаявшийся мальчик.       Странно, но после того, как Майто произнёс это, у него не возникло ощущения, что он сболтнул лишнего. Это была лишь констатация факта — он обещал, что будет тренировать Ли, пока не умрёт? Обещал. Вот и сейчас он всего лишь перефразировал своё обещание. И до Ли, наверное, только сейчас дошёл уровень серьёзности сказанного.       Обучение Ли мастерству шиноби начиналось для Гая как очередная своего рода превозмогайка, проверка собственных сил. Если он может пробежать семьсот кругов вокруг деревни, то сможет и тысячу. Если он может сделать тысячу приседаний, значит, осилит и две тысячи. Если Ли сможет стать шиноби, то это значит, что Гай заслуживает быть сэнсеем, если Ли погибнет, то погибнет и Майто, иного исхода нет. И, видя успехи мальчика, его самоотверженность и трудолюбие, Гай не заметил, как перевёл это в ранг дела всей свей жизни. Никто, кроме него, не мог добиться таких результатов с Ли. И не сможет.       В итоге, сегодня, несколько часов назад, Ли очутился у него на пороге. — Гай-сенсей, я говорил с Тсунаде-сама. Операция будет завтра. — Молодец, Ли!       Мальчик кивнул, нервно улыбаясь. — У меня есть одна просьба к вам, Гай-сенсей. — Проси всё, что угодно. — Могу ли я остаться на ночь у Вас? Мне будет легче подготовиться к завтрашнему дню, если я буду рядом с Вами.       Ну и как тут было отказать?       Где-то в подсознании один особо храбрый принцип решился было подать протест, но тут же был запинан тяжёлыми свинцовыми тапками в угол, из которого вылез.       Если операция пройдёт неудачно, то эта просьба автоматически становится последним желанием, а здесь отказывать неуместно. Если же всё пройдёт удачно…       Что будет, если всё пройдёт удачно, Гай не до конца понимал, и в итоге размышлял над этим до сих пор, лёжа на спине и вперив взгляд в потолок. Луна продолжала свой путь по небу, и сейчас она спряталась за штору поглубже — нестихающий ветерок уже не мог достаточно откинуть завесу, чтобы показался её бледный лик. Ли лежал рядом с ним на запасном матрасе — его дыхание чуть замедлилось, но оставалось очень лёгким и поверхностным, длинные ресницы трепетали, не переставая, мягкие, глубокие тени ложились под усталыми глазами и во впадинки под заострившимися ключицами. Гай повернул голову к нему и разглядывал такой знакомый курносый профиль.       Если всё сложится удачно, и Ли поправится, то он продолжит тренировки. «Но как он будет относиться ко мне?»       Почему он так ждал одобрения своего шага от сенсея? Неужели он сомневался в нём? Неужели Ли думал, что неправильно понял его слова?       «Моя маленькая наивная копия.»       Гай глубоко вдохнул — к привычному запаху комнаты добавилась терпкая нотка травяного мыла и тёплый аромат чужой кожи. Что-то прежде незнакомое продолжало витать в воздухе и, будто тонкой проволочкой, сковывать рёбра. Что-то практически неосязаемое, ускользающее, полупрозрачное. Мужчина вытянул над собой руку — кончики пальцев пощекотал сквозняк. Он снова бросил взгляд на Ли — тот разметался, сбросив с себя лёгкое одеяло до пояса, и застыл.       Честное слово, Гай даже не успел понять, что он делает — рука сама потянулась. Шершавые от шрамов пальцы невесомо коснулись скулы мальчика и неспешно провели линию вдоль нижней челюсти до подбородка и обратно, потом выше, по виску на прохладный от испарины лоб, чуть прокатились по крутой переносице до кончика носа и еле-еле скользнули по приоткрытым губам. Тёплый выдыхаемый воздух словно опалил руку, и учитель отдёрнул её, прикусывая губу.       Теперь настала его очередь осознавать всю серьёзность происходящего.       Учитель должен любить своих учеников. После окончания академии сенсей становится гёнинам ближе родных отцов-матерей, он буквально вынужден знать всё, все недостатки и достоинства, все помыслы и цели, чтобы направить подопечных на путь истинный, продолжая родительское воспитание. И любить должен по-родительски, всеобъемлюще и всепрощающе.       Но конкретно с Ли у Гая что-то пошло немного не туда. Его эмоции выходили за пределы родительских, открывая новый, ранее не затронутый уровень. Возможно, видя эту всепоглощающую отдачу, вплоть до копирования манеры одеваться и стричься, он чересчур расслабился. Подумаешь, завёл себе любимчика, кто из сенсеев этим не грешил?       Да вот только того, что ощущение короткого выдоха на пальцах так всколыхнёт его сердце, Гай не ожидал. Он буквально сцепил кулаки, пытаясь унять тахикардию, и ему удалось это далеко не сразу.       Он отвернулся от мальчика и вперил взгляд в потолок.       Ли уже шестнадцать. Он уже взрослый и состоявшийся шиноби, прошедший суровейшие испытания на экзамене чуунина и побывавший на нескольких достаточно опасных миссиях. Он всё понимает. Он всё поймёт и примет верное решение.       «Пожалуйста, Гай-сенсей, скажите мне, что делать?!» — крайне некстати зазвенело у него в мыслях. Гай нахмурился, проклиная себя, Коноху, Судьбу и всех богов, создавших этот неоднозначный и изменчивый мир.       Хокаге сказала, что шансы выжить в этой операции — пятьдесят на пятьдесят. С одной стороны, пятьдесят процентов — не пять, и это не может не радовать; с другой стороны, если так говорит сама Тсунаде…       «К чёрту!»       Гай повернулся на бок — ночной ветерок почти стих, едва-едва залетая в комнату и тормоша прядки на лбу Ли и на его лбу. За верхушками деревьев небо начинало светлеть — приближался рассвет.       Будь что будет.       Последним, что он слышал, проваливаясь в сон — размеренное лёгкое дыхание Ли и затихающий шелест листвы за приоткрытым окном. Спустя некоторое время, как сон поглотил Гая, Ли заёрзал на своём матрасе и повернулся набок, спиной к окну и лицом к сенсею. Его рука рухнула поверх руки Гая, и через несколько секунд их пальцы неосознанно переплелись.       Ветер стих, за окном повадились чирикать первые нетерпеливые птицы. Листва на верхушках деревьев золотилась в первых лучах поднимающегося солнца.       На лицах обоих спящих застыла блаженная улыбка.