Безмолвное «люблю»

Несмотря на то, что Тотоко относилась ко всем братьям Мацуно одинаково, Ичимацу вызывал у неё также чувство жалости. Пусть они все мусор, он, по крайней мере, осознаёт этот факт, а осознание проблемы — первый шаг на пути к её решению. Ичимацу же, кажется, не собирался принимать хоть каких-то действий, чтобы начать чувствовать себя лучше. Он уже заблудился в потоке своих мыслей, каждая из которых заводила его в такие уголки подсознания, после которых не хотелось существовать. За его спиной было множество секретов и недосказанности. Хоть он и бывает эмоциональным, срываясь на своих братьях, это даже не половина тех чувств, которые он никогда не осмелится выразить. С огромным клубком накрученных мыслей стало труднее справляться, иногда ему было грустно без видимой на то причины, а возможно, и из-за всего сразу. Обессиленный, будто после долгого крика в пустоту, он сидел в углу комнаты, прислонившись к стене, стараясь ни о чем конкретном не думать, а если и думать, то о самых простых вещах, хотя бы об апельсине, что лежал на столике. Круглый, яркий и ароматный фрукт с шероховатой поверхностью, немного кислый, но в тоже время приятный на вкус. Но ночью в комнате нет апельсина, и отвлечь внимание не на что. Его окружало сопение братьев и ночная тишина, которая иногда была страшно тихой. Все воспринимали Ичимацу как самого мрачного «мацу», но они считали это его фишкой, не принимая во внимание то, что на всё есть свои причины. Шестерняшек вообще не заботили чувства друг друга, они уже переросли тот возраст, когда это хоть что-то значило для них. Больше всего их волновала возможность того, что однажды мама и папа вышвырнут их из дома, заставив искать работу. Поэтому приходилось постоянно быть начеку и не попадаться под горячую руку. Ичимацу не был против самой идеи о том, чтобы выполнять работу, он просто мыслил настолько глубже, что переставал видеть в этом процессе хоть какой-то смысл. Если бы его отправили на работу, он бы просто лёг и умер. Одной ночью Карамацу столкнулся с Ичимацу в коридоре по пути в туалет. Ичимацу возвращался в постель с особенно спокойным выражением лица, но, встретив брата, слегка напрягся и будто бы разозлился. Оскалившись, он исподлобья посмотрел вслед своему старшему брату и прошел мимо. Когда он вернулся в постель, ярко-желтая луна на небе выглядывала из-за густой листвы деревьев. В этом доме не было никого, кто умел бы слушать. Иногда Ичимацу ходил по дворам и говорил с котами, но то были даже не разговоры, а лишь какие-то фразы, которые невольно произносятся, когда ты рядом с животными. Эти разговоры компенсировали отсутствие близкого общения, и постепенно он настолько привык к этому, что уже не было необходимости искать друзей или девушку. Он начал отдаляться от братьев, стал чаще проводить время на улице, прячась на детской площадке или в закоулках, где толпились бродячие кошки. В это же время он начал курить. Когда Ичимацу понял, что влюбился, его охватила паника. Сначала он не понимал, что это за чувство, это не было похоже на восхищение перед Тотоко или возбуждение от порно-журналов. Ему пришлось пролистать несколько томов романтической манги для девочек, чтобы убедиться в том, что он правильно понимает свои чувства. Но отличие манги и реальной ситуации было в том, что отношения между членами семьи было под запретом. Когда Ичимацу понял, что влюбился в Карамацу, его охватила ненависть. Ичимацу пытался отстраниться от своих чувств, избегал любого контакта с Карамацу, встречаясь с ним только во время сна и завтрака. Когда все братья засыпали, Ичимацу пальцами выводил на одеяле слово «люблю», а затем кусал свои руки. Мысли о смерти начали приходить к нему постепенно: сначала как один из вариантов решения проблемы, затем как единственный выход. Но умирать было слишком страшно, поэтому четвёртый сын каждую ночь запирался в туалете, чтобы избавиться от страха перед лезвием бритвы. Он доставал из шкафчика сменные лезвия и подолгу смотрел на них, представляя, как проведет ими по руке или горлу — резко, без сожалений, чтобы наверняка. Если попасть в нужную точку, то смерть будет гарантирована. А что касается того, кому придётся отмывать за ним пол, его уже не интересовало. Когда в дверь постучались, от неожиданности лезвие выпало из рук и звякнуло, столкнувшись с полом. Торопливо пытаясь поднять тонкую пластину, он порезался пальцем о край и издал короткий писк. Убрав вещи на место, он открыл дверь и столкнулся с Карамацу лицом к лицу. Его сердце пропустило удар от неожиданности. Встретить именно его в данный момент было совершенно некстати. — Брат, ты был там довольно долго, я начал беспокоиться, что у тебя могут быть какие-то проблемы… с пищеварением, — с искренней заботой произнес второй сын семьи Мацуно. — У нас есть таблетки, если нужно, — сказал он и машинально опустил взгляд на руку своего брата, державшую ручку двери. Непроизвольно оттопыренный палец с порезом привлёк внимание Карамацу, и он ахнул, бросившись к аптечке. Ичимацу, не успев хоть как-то среагировать, позволил Карамацу пройти мимо него, ворваться в его личное на данный момент пространство. Отыскав пластырь, Карамацу спросил: — Брат, чем ты поранился? Хочешь, я поцелую ранку, чтобы быстрее зажило? «Болезненный. Такой мерзкий. Не я ли?..» — Отвали, Дерьмомацу, свали нахрен обратно в постель и оставь меня одного! — рявкнул Ичимацу, резко выдернув руку из его крепких и теплых ладоней. Карамацу виновато опустил взгляд и поспешил удалиться, добавив, что будет ждать его возвращения в постель. Вновь оставшись наедине с собой, Ичимацу сел на крышку туалета и закрыл лицо руками. — Какого черта?.. — процедил он сквозь зубы. — Как он может так меня злить и одновременно вызывать этот трепет внутри? Я даже не хочу умирать, чем я, блять, занимаюсь?! — он говорил тихо, чтобы его никто не услышал, и это давалось ему с трудом, потому что хотелось из-за всех сил разрыдаться прямо сейчас. «Может быть мне проще убить тебя?» Когда Ичимацу вернулся, все пятеро братьев-близнецов мирно посапывали, натянув одеяло до самого подбородка. Он лёг на своё место, думая о том, как бы поскорее заснуть, но в ночной тишине он услышал тихое «доброй ночи, брат», которое вызвало вторую волну эмоций, и сложно сказать, были они положительными или же отрицательными. Уснуть удалось лишь спустя какое-то время, за это время луна успела переместиться из одного угла окна в другое.

***

Наутро Ичимацу был последним, кто поднялся с кровати. Родителей не было дома, а братья не стали его будить. Вместо завтрака он достал из холодильника стеклянную бутылку молока и сделал глоток. От холода по всему телу прошли мурашки. На пальце остался пластырь, который наклеил его заботливый брат прошлой ночью. — Доброе утро, Ичимацу, — возле раковины стоял Чоромацу и сосредоточено мыл посуду. Вместо ответа Мрачномацу просто кивнул, положив руки в передний карман толстовки. Он постоянно слегка горбился, и из-за этого казалось, что он ниже остальных своих братьев. — А где родители? — хриплым спросонья голосом спросил он. — По магазинам ходят. А остальные — кто где. Осомацу в пачинко, Джушимацу на тренировке, Карамацу сидит с гитарой на крыше, Тодомацу… не знаю. Куда всё время уходит Тодомацу? — Чоромацу на какое-то время задумался, то ли действительно тем, куда уходит его брат, то ли тарелкой, что так тщательно тер губкой. Ичимацу ничего не ответил. — Кстати, мне тоже нужно будет уйти, так что вы с Карамацу остаётесь одни. Чоромацу выключил воду и вытер руки полотенцем. Когда необходимо — он был хорошим примером старшего брата, так подумал Ичимацу, смотря на третьего сына семьи Мацуно в фартуке. Аппетита не было, так что перекуса крекером было достаточно. Планов на сегодняшний день — как и на ближайшие годы жизни — у Ичимацу не было. Хоть он и остался наедине со своим ненавистным братом в доме, всё должно быть хорошо до тех пор, пока они не пересекутся. Пусть пытается греметь на своей гитаре где-нибудь в другой части дома. Но долго сидеть на крыше оказалось трудной задачей — солнце стояло высоко над городом и нещадно палило по каждому, кто оказывался в его поле зрения. Особенно доставалось тем, кто в такую жаркую погоду надевал черную кожаную куртку ради крутого внешнего вида. По крайней мере солнцезащитные очки сейчас были оправданы. Когда Карамацу вернулся в дом, по его лицу струился пот, и он только и успевал смахивать тыльной стороной ладони капли. Быстро скинув с себя одежду, он отправился прямиком в душ. Ичимацу всё это время сидел в зале, положив голову на низкий стол традиционного японского стиля. Он слышал, как вернулся его брат, и слышал через открытое окно его игру на гитаре. Это не была какая-то выдающаяся музыка, всего несколько аккордов, повторяющихся раз за разом, но она казалось особенной из-за самого исполнителя. Когда Ичимацу не видел Карамацу, его чувства становились иными — раздражение и ненависть отпускали, на смену им приходили воодушевление и спокойствие. Такие теплые чувства он прежде испытывал только при виде котов, но Карамацу не был котом, и он даже не был девушкой — он был его кровным братом, и это было самое худшее. «Почему из всех шести братьев-близнецов геем оказался именно я», — думал Ичимацу. Его пугали собственные желания, он стыдился их и ненавидел то, какие картины генерировал его мозг. — Брат мой! — воскликнул Карамацу, ворвавшись в комнату. — Погода прекрасная, не хочешь сходить куда-нибудь? На рыбалку? Или по магазинам? Может, к пруду? Знаешь, полезно время от времени выходить на свежий воздух, — стоило его рту открыться, и, казалось, он никогда не остановится. Ичимацу проигнорировал его, тяжко фыркнув. Карамацу терпеливо ждал ответа, продолжая смотреть на него беспечным и радостным взглядом. Но спустя какое-то время он оставил попытки добиться хоть какого-то ответа от брата, однако всё равно остался в комнате. Одно дело находиться в комнате, когда все шестеро вместе или хотя бы когда вас трое. Но оставаться наедине с кем-то одним было слишком тяжко для Ичимацу. Его напрягало чужое присутствие, казалось, будто от него чего-то ждут. Он мельком взглянул на Карамацу, тот стоял у книжного стеллажа и перебегал взглядом с одной книги на другую. Скорей всего, он даже не собирался читать что-то, но хотелось чем-то занять себя, например, разглядыванием книжной полки. Так ничего и не выбрав для чтения, Карамацу подошел к столику и сел прямо напротив Ичимацу. Тот опешил от такой наглости, но никак не возразил. Если не обращать на него внимания, рано или поздно он уйдёт, так Ичи решил для себя. Некоторое время они сидели в тишине. Из открытого окна на них летел теплый весенний ветер, который говорил о том, что лето уже почти наступило. Опершись о руку, Карамацу подставил лицо ветру, блаженно закрыв глаза. Ичимацу лежал на сложенных перед собой руках, повернув голову в сторону брата, смотря на него сквозь полузакрытые веки, находясь будто в полудрёме. Позволив себе расслабиться, он не заметил, как Карамацу обернулся к нему и ласково улыбнулся, словно умиляясь. Сон резко пропал. Дёрнувшись, он окончательно пришел в себя. — Чего смотришь, Дерьмомацу? — грубо спросил Ичи, оскалившись. — Бесишь. — Всё ещё говоришь такие жестокие вещи, — он изобразил печаль на своём лице. — Разве тебе не одиноко? — Это не твоё дело, ясно? — Ичи отвернулся, и его голос прозвучал на тон тише. — Я просто люблю быть один. Это тебя не касается. Карамацу никогда на самом деле не рассчитывал достучаться до сердца Ичимацу, но не прекращал попытки сблизиться с ним. Он получал тонны грубости в свой адрес, а также сломанные очки, но всё равно продолжал разговаривать с ним как ни в чём не бывало. — Я просто забочусь о тебе. Я хочу, чтобы мои братья чувствовали себя хорошо. И если я могу что-то для тебя сделать… Не позволив Карамацу закончить свою искреннюю речь о заботе, Ичимацу грубо схватил его за ворот футболки. Подобные разговоры выводили его из себя. Его попытки быть старшим так раздражают. Думает, что понимает всех, знает, что нужно для счастья каждому. — Ичимацу, я сказал что-то не то? — Карамацу попытался отстраниться, но крепкая хватка брата не позволяла ему этого сделать. Разжав руку, он встал из-за стола и всем телом ощутил накатившую на него злость. Пальцы мелко дрожали, дыхание сбилось, поэтому он делал глубокие вдохи, чтобы успокоиться. Карамацу отодвинулся от стола, ожидая, что его брат может снова схватить его, ведь такое периодически происходило. Но он никогда не давал сдачи, позволяя бить себя. Он до сих пор корит себя за тот единственный раз, когда ему пришлось поднять руку на своего брата. — Ты действительно считаешь, что сможешь дать мне то, что я хочу? — спросил Ичимацу, не поворачиваясь к нему. Не позволив брату ответить, он навалился на него, прижав к полу. Карамацу пытался что-то сказать, но не мог подобрать правильных слов. Взгляд Ичимацу был наполнен яростью и горечью, и он не знал, как утешить своего брата в этот момент. И пока он испуганно смотрел в его глаза, его шею грубо обхватили тонкие и длинные пальцы. Склонившись над своим старшим братом, Ичимацу впился руками в его шею и сжимал её, что есть силы. В этот момент он на секунду будто увидел себя со стороны, и это ощущение было страшным и внезапным. Он видел свои руки на шее брата своими глазами, но казалось, что это был кто-то другой. Постоянный шум в ушах сменился на пронзительную тишину, какую может прочувствовать только глухой человек. Возможно, в комнате раздавались хрипы, но он не слышал их. В слезах, выступивших в уголках глаз Карамацу, Ичимацу увидел своё отражение. — Если ты хочешь сделать меня счастливым, то умри, Дерьмомацу. Я не могу спокойно жить, пока ты существуешь. Почему ты продолжаешь портить мне жизнь? Карамацу, задыхаясь, пытался изобразить на своих губах улыбку, стараясь даже в эту минуту подбодрить своего драгоценного брата. Он инстинктивно держал его руки, стараясь убрать их с себя, но то была мертвая хватка. Он чувствовал, как его глаза начинают гореть, словно сейчас выскочат из глазниц от напряжения. Но даже сейчас, когда было тяжело дышать, можно было расслышать, как Карамацу пытался сказать «Я верю в тебя». Лишь когда дёрганье ног стало слабеть, а глаза, потеряв свой яркий цвет, покрылись мутной дымкой, Ичимацу начал приходить в себя. Только сейчас он обратил внимание на своё сильное сердцебиение и затруднённое дыхание. Увидев под собой Карамацу, он испугался и резко отскочил от него. К нему начало приходить осознание того, что он сделал. Отползая от тела своего брата, которого он только что душил своими руками, он испытывал страх. Вся злость ушла — он позволил ей выплеснуться, но это привело к тому, что теперь перед ним лежит мертвый Карамацу. Он не хотел видеть его таким, пусть прежде он и считал, что без своей самодовольной улыбки он будет куда лучше. Он не хотел, чтобы образ безжизненного тела сохранился в его сознании. Ичимацу хотел закричать, но его голос дрожал, а воздуха едва хватало, чтобы вдохнуть. Руки покрылись мелкой дрожью. Несмотря на то, что он часто думал о смерти брата, он никогда не хотел убивать его на самом деле. Ему казалось, что если бы один из них умер, то проблема возникших чувств решилась бы. Медленно попятившись назад, Ичимацу заставил себя отвернуться от тела. Он медленным размеренным шагом направился в ванную комнату, закрыв за собой дверь на щеколду. Стоя перед зеркалом, он рассматривал своё отражение, словно пытаясь увидеть доказательства того, что это всё ещё он. На него смотрела пара пустых глаз на бледном лице. Сил едва хватало на то, чтобы держать себя на ногах. Паника не отпускала его, в голове проносилось тысяча мыслей: о реакции остальных братьев, о тюрьме, куда он обязательно попадёт, о том, что, возможно, Карамацу не умер вообще, а просто потерял сознание от нехватки кислорода, о том, что можно сбежать из города, покинув место преступления как можно скорее… Не выдерживая давления, он ударил кулаком по зеркалу. Осколки посыпались на пол и в раковину, оставив стену пустой. Несмотря на сильный удар, он почувствовал боль только спустя несколько секунд, и вместе с ней к нему начала возвращаться способность мыслить последовательно. Смотря на заполненную осколками раковину, он рассматривал своё отражение в каждом кусочке. Его лицо, собранное словно из мозаики, понравилось ему больше. «Вот так ты и должен выглядеть», — подумал он, — «бесформенное нечто, которое целиком ничего из себя не представляет». То, что случилось дальше, произошло на чистых эмоциях. В такие моменты, если ты уже подумал об этом, нужно действовать, пока на это есть силы и решимость. Достав один из осколков, Ичимацу резко провел острым концом вдоль своей левой руки. Он привык испытывать боль в своей жизни, поэтому сейчас в какой-то степени было проще, зная, что эта боль прекратит всё. В момент, когда кожа начала распадаться на две части, позволяя крови свободно вытекать из раны, боль сменилась, она стала тягостной, и осознание того, что с этим ничего нельзя сделать, заставляло испытывать страх. Вновь накатила паника, заставляя горло сжиматься так, что было сложно сделать вдох. В следующее мгновение Ичимацу начал чувствовать слабость, возможно, из-за сильных эмоций, возможно, порез оказался достаточно глубоким, как он и хотел. Падая, он ударился головой о кафельную раковину. В соседней комнате раздался тихий кашель и хриплый вдох.