Девочка и ложь

      И веревка с треском рвется…       И надежда рождается в сердце. Впрочем, и умирает там же вместе с ним вновь.       Ей только и остается прикрыть глаза, губы прикусить, сдерживая крик и слезы. Негоже барышням рыдать навзрыд от боли, отчаяния и потери. Им пристало ронять слезы от сентиментальности, а не захлебываться в рыданиях от истинных чувств.       У Анечки все еще будет… И будет хорошо. Иначе просто невозможно.       Матушка твердит, что жизнь одного не заканчивается, когда обрывается у другого, даже если горячо любимого. Анечка кивает, соглашаясь, а сама втайне завидует Мише: не пришлось тому жить после Сережи. Ушли вот так, в один день, с разницей в пару часов и встретились за чертой сразу, наверное. По-другому и быть не могло.       У Анечки все наладится… Несомненно наладится.       Бельская на балах и приемах в тени толпы у стен тенью самой себя обитает, матери на огорчение. Смотрит взглядом дымным и печальным на эполеты позолоченные парадных мундиров и задыхается. Всюду он мерещится. Видится силуэт его, смех слышится, дуновение ветра касанием его ощущается, поцелуем мягким на лбу и волосах. Он ее любовь, наказание, проклятие, сердце и помешательство.       У Анечки это пройдет… Память о человеке роковом в пыль сотрется, и оковы спадут.       Она обещает матушке, что полюбит вновь, только лишь достойный на горизонте покажется. Она же барышня, ей свойственно и даже положено воспринимать все близко к сердцу, поддаваться эмоциям и сдаваться в плен чувств.       Ах, Анечка, только не тем чувствам ты отдалась.       У Анечки все будет прекрасно… Переболит ее юное девичье сердце несомненно да оставит эту историю в своих уголках потаенных для рассказов дочерям.       Она улыбается обманчиво, солнечно и ярко, на радость матери, умиление стареющих львиц высшего света, что свою молодость уже растратили на балы да сплетни, а теперь на чужую любуются, и на восхищение влюбленное кавалеров статных. Только присмотреться никто не желает, в блеске драгоценностей, зеркальных отсветах богатых залов никто не хочет рассмотреть печать, что скорбным поцелуем печаль оставила на Анином челе. Всем этим людям, череде масок, выгодно и правильно смотрящихся среди карнавала праздной жизни, нужна только ее улыбка, им более, чем достаточно: молчит, улыбается, значит счастлива вполне. Да только там, на глубине некогда искрящихся, волнующихся васильковым полем в объятиях ветра глаз осела горечь полынная, вездесущая и глубокая. Не вытравить, не выплакать, не извлечь. Свое начало из сердца берет, стебельками до глаз прорастая да оседая горькой пыльцой на искусанных губах.       Анечка не обижается… Она понимает от части и некоторых.       Наверное, это правильно и безопасно, жить в равнодушии. Концентрировать свое внимание на банальной повседневности. Заполнять всего себя бессмысленной ерундой, не оставляя место под что-то большее и настоящее. Ведь это самое настоящее, пусть оно и дарит самые большие радости в этой жизни, оно же и в уплату самую терпкую боль на плечи человеку накидывает. Извечные риски. А зачем так рисковать, когда свою радость можно получать по капле из бытовых и простых вещей, зато не разбавленную горечью.       У Анечки все сложилось чудесно... Ей несказанно повезло: она не стала ни вдовой, ни пленницей брака и супружеского долга.       Все шепчутся об этом наперебой. А она белой, светлой завистью исходится, в который раз прогоняя в голове истории Трубецкой, Волконской, Гёбель и прочих. Ей бы лучше морозы сибирские и череда лишений, да только бы взгляд теплый, голос глубокий, ее Сереженька, измученный работой на рудниках, но живой. Живой и любящий.       Она иногда представляет их жизнь. Не ту среди балов и приемов. Нет. А там, за чертой благосостояния, как считает общество, среди пурги и морозов, в избе маленькой, скромной, натопленной от русской печки жарко, с детьми резвыми и звонкими, с любимым другом семьи Мишей, которого несомненно сносили бы с ног радостные малыши, стоило бы ему ступить на порог. И особенно ярко она видит глаза его, будто только это и помнится из его образа. Нет, Анечка его всего помнит до детали малейшей. Просто мечта ее вот так свое воплощение в глазах глубоких, каре-зеленных, в которых бы эмоции и чувство всегда плескались бы отсветом огня из печурки, нашла.       Люди талдычат, что все сложилось наилучшим образом.       Что этим людям до чужих смертей? Ее окружение из кончины человека волнуют только поминки да наследство, не более. Ей тошно, ей невозможно тесно в кругу людей, среди которых она выросла. Переросла, наверное.       Для них после человека остаются наследники, состояние и фамилия.       Для Анечки поступки, отношения и письма, проплаканные насквозь.       Анечка в очередной раз с улыбкой кивает матери, ловит в перезвоне капели за окнами отзвуки его смеха и обещает, что все непременно у нее будет прекрасно, ведь она счастливая.       Хорошие девочки не врут.       А Анечка девочка хорошая.       Она не врет, ни в коем разе...       Просто она молчит о том, чего никому и никогда не понять.