закат

Синие облака едва дают увидеть оранжевое небо. Похоже на апельсиновые шкурки, разбросанные по темному полу. Не Бог весть что, но здесь, конечно, событие. Они сидят на крыше питерской семиэтажки. Виктор знает, в какой подъезд нужно заходить, где открыты чердаки, откуда можно забраться повыше — посмотреть мутно-серый болотистый город. Камень на камне. Крис признается, что никогда такого не видел. Виктор только понимающе усмехается. В стране Джакометти горы врезаются в небо, режут его на мелкие кусочки, опадающие в широкие озера, хаотично разбросанные по зеленым лугам. Страна Джакометти — корова с шоколадки Milka, виноградники, замки и прочее волшебство. То, что в Питере называют «невозможностью в силу обстоятельств». — Красиво, — говорит Крис. У него, видимо, снизились стандарты красоты. По крайней мере, с тех пор, как переехал в Питер. — Уныло, — Виктор пожимает плечами. Молчат. Виктор смотрит в телефон. Кроме времени видны и их лица. Улыбающиеся, счастливые. Какие-то секунды он пытается вспомнить, когда это было. В голову ничего не идет. А еще в экране телефона отражается Виктор. Сам по себе. Сейчас. Бледно-желтый, словно выцветший. Неужели это он? Неужели мама любила такого? Крис тянется к нему и заглядывает в телефон. Тот, словно то самое зеркало (нечего пенять, если рожа кривая), показывает и его. Волосы надо бы подкрасить — отрасли темные корни. Глаза скрыты за очками. Медленно сходит загар. — Нас изломало, — Виктор хмурится, телефон прячет в карман. Хватит. Нужно посмотреть на небо. Единственное яркое пятно в целом городе. Ветер ласкает лицо неумело, но ласково — как умеет. Виктор откидывает с лица челку. Закрывает глаза. Оранжевые шкурки отпечатываются на внутренней стороне века и мигают. — Солнце мое, — роняет Крис, обращаясь не то к Виктору, не то к Светилу. — Взгляни на меня: моя ладонь превратилась в кулак, — допевает Виктор, неизбежно коверкая мотив. Крис смеется. Так, как умеет только он. Не издавая никаких звуков — только порывы воздуха из легких — туда-сюда, то точками, то пунктирами. Виктор не удивится, если этот смех — знак SOS азбукой Морзе. — Кулаком после драки не машут, — Крис пожимает плечами. Виктор кивает. Мол, Крис прав и все такое. Открывать глаза не хочется — Виктор уже нарисовал мысленный идеал. Сталкиваться с реальностью сейчас — слишком жестоко даже для самого отъявленного мазохиста. В том мире у него нет разрыва мениска коленного сустава (звучит благородно, правда?), а у Криса — миопии. Им не нужно красить волосы, ходить на светские мероприятия со свинцовыми улыбками. Да и вообще улыбаться. В этом мире есть только теплый ветер, апельсиновое небо с молочными облаками и они вдвоем на огромной металлической крыше. Звучит здорово. Намного лучше материного: «Вить, женился бы. Пора заводить семью» и отцовского: «Каждый взрослый человек должен смотреть новости, чтобы расширять кругозор и знать, что происходит в мире». Виктор не хочет. Ни искать невесту, ни включать телевизор. Честно говоря… Не ебет. Крис рассказывает о фильме, который посмотрел позавчера. — Стандартный сюжет: мальчик с девочкой не могут быть вместе. Она на Земле, а он — на Марсе. Виктор позволяет себе смешок. — В мире уже даже мальчики с девочками не могут встречаться. Не говоря уже о мальчиках с мальчиками. Или девочках. — С девочками. — Да. — Думаешь, будь там мальчик с мальчиком, это все изменило бы? — Расстояние между Марсом и Землей не станет меньше. Значит, наверное, нет, — он пожимает плечами. — Чем все кончилось? — Мальчик с девочкой были вместе. — О, — Виктор хмыкает. — Тогда есть оговорка: «Земля и Марс могут приблизиться так, что с одной планеты на другую можно перепрыгнуть, но только если ты девочка и любишь мальчика. Или мальчик.» — «И любишь девочку», — заканчивает Крис. Смеются. Виктор думает, с каких пор на трагические разговоры научился молчать и шутить. Похоже на строчку из стихотворения поэта Серебряного века. Виктор когда-то любил такое читать. По крайней мере, пока это не стало его собственной жизнью. — Как мама? — спрашивает Крис, очевидно, имея в виду то, что не может случиться в его идеальной стране из рекламы шоколада. Рак. И этим все сказано. — Говорит, пора жениться. Я ответил, что я Питер Пэн. Нестареющий мальчик. И все еще впереди. «Какая ложь», — так и витает в воздухе, но Крис слишком добр, чтобы сказать это вслух. — Ты преувеличиваешь. — Еще как. Виктор открывает глаза. Все такое же нелепое, тяжелое и гадкое, как и всегда. Он уже даже не пытается что-то себе внушить — просто закуривает и пепел, не стыдясь, стряхивает вниз. Сероватые пылинки летят с крыши дома. Виктор с удовольствием последовал бы их примеру. Но… — Жизнь дерьмовая. Но жить ее как-то надо, — говорит Крис — единственная причина, по которой Виктор еще на этом свете. Он кивает. — У матери остались мои детские фотографии. Я был милым белобрысым парнем. Улыбался. А на новый год мне подарили надувной жилет, ласты и маску. Странно, да? — Виктор затягивается так, что легкие обжигает. Но не кашляет. — Так хотелось самому себе сказать, мол, не взрослей, не надо, тебя это убьет. Но я тогда хотел. — Чтобы покупать сколько угодно шоколадок? — Да. Точно. Крис первым поднимается на ноги. Тянет Виктору руку, чтобы помочь. Перед уходом он смотрит вниз еще раз, туда, где нет оранжевого неба — только серый асфальт и цемент. Они спустятся туда через несколько минут. Но зачем, если можно быстрее? Виктор скидывает окурок вниз, чувствуя себя убийцей. Но в тридцать это уже нормально. Когда они оказываются на земле, окурок уже лежит у ног. Крис нагибается и, подняв, доносит до урны. Виктор безмерно ему благодарен.