Об особенностях режима бабочек

Верховенский вваливается домой после четырёх мозговыносящих пар, и первое, что делает после того, как сбрасывает с себя кроссовки и плюхается на стул — проверяет диалог со Ставрогиным. Уже которую неделю он пытается подвести их знакомство под что-то большее, но Коле всё время удаётся то уйти от разговора, то исчезнуть куда-то в заполненном университете, а то и вовсе проигнорировать. Сейчас Петю волнует именно последний вариант — предложение погулять висит прочитанным уже несколько часов, а Коля, хоть и в сети, отвечать не спешит. Остаётся писать Лизе — она Ставрогина знает явно лучше Пети, и только из чувства дружбы с Верховенским ещё давно не забанила его за постоянные вопросы «а что Коле нравится?», «а он говорил тебе про меня что-нибудь?», «а он точно свободен?». Верховенский надеется, что не забанит и сейчас. «он не отвечает на мои сообщения (((» «так поговори вживую.» «лИЗА НУ КАК Я ЕМУ ЭТО СКАЖУ» «чётко и прямо. улыбнуться нормально не забудь, а то у тебя вечно лицо перекошено.» Петя, фыркнув, откидывает телефон на кровать, а через секунду падает на неё сам. Да уж, если он хочет зайти куда-то дальше обычных приятельских отношений, надо действовать решительнее и не через переписку. Проблема в том, что у вечно болтливого и общительного Верховенского язык отнимался каждый раз, когда он только думал о том, чтобы подойти к Ставрогину — тут его речь превращалась в несвязное булькание и бормотание, на которое Коля недоумённо поднимал бровь и в лучшем случае дослушивал до конца. В худшем — уходил сразу же, оставляя Верховенского грустно шептать себе что-то под нос дальше. Наверное, думал, что Петя чокнулся окончательно, но Верховенский надежды не терял. И желания позвать на свидание — тоже. С разочарованным стоном Петя подползает к телефону ближе и снова строчит: «а если он откажется?» Лиза долго не отвечает, и Верховенский расстроенно перекатывается на спину, буравя взглядом потолок и мечтая, чтобы тот упал на него, если Коля отошьёт. Второй раз звать его у Пети просто не хватит смелости — видеть усмешку Ставрогина было чем-то невыносимым, особенно если смеялись над ним же. «если ты придёшь красиво одетый, а не в своих драных спортивках, нормально, без заискивания предложишь провести где-нибудь вечер — он согласится.» «почему ты так уверена?» «я-то его не первый год знаю, Петь. всё, собери свои немногочисленные мозги в кулак и думай, куда позвать. только не к себе домой, он не поймёт.» «:(» «на первом свидании — даже не надейся.» «понял уже (» А куда, действительно? Верховенский знал не то чтобы много мест, где можно было бы вдвоём провести вечер. И точно не кафе — есть перед Ставрогиным он бы ни за что не решился из-за своего природного умения то опрокинуть на себя стакан, то вымазаться в соусе и не заметить этого, то заляпать чем-нибудь белую рубашку. Да и свидание в Макдональдсе выглядит уж слишком по-студенчески даже для самих студентов. Умора. «лиз, я не знаю (» «господи, Верховенский, ты невыносим. на выставку бабочек сходите. он будет так увлечён, что ты, возможно, даже возьмёшь его за руку.» И как ему не пришло это в голову в самом начале? Петя хлопает себя рукой по лбу, проклиная собственную тупоголовость, и тут же принимается рыться в интернете, выискивая адрес. «лиз ты лучшая!» «после свидания поблагодаришь.» На следующий день Верховенский встаёт раньше на два часа — помыть с утра голову, прилично её уложить, а не как обычно «я упал с сеновала», погладить одну из немногочисленных рубашек, покрасоваться перед зеркалом, из старого рюкзака переложить всё в сумку — купил через плечо тогда же, когда заметил такую у Ставрогина — мысленно назвать себя педиком, но остаться довольным. Ставрогина даже не приходится искать — стоит у входа в университет и задумчиво курит, читая что-то в телефоне. Петя сдерживает себя от соблазна заглянуть через плечо и пытается успокоить дрожащий от волнения голос. — Коля… Ставрогин вздрагивает от неожиданности, но тут же возвращает себе обычное выражение невозмутимости на лице. — А, это ты. Привет. Чёрт, точно, он же сам забыл поздороваться. Верховенский густо краснеет и путается в собственных ногах, пытаясь встать вровень со Ставрогиным. — Привет… слушай, — Петя глубоко вдыхает, собираясь с мыслями, — не хочешь сегодня на выставку бабочек сходить? — А ты тоже интересуешься? Верховенский еле удерживает себя, чтобы не ляпнуть «да». А вдруг он спросит что-то, а Петя не сможет ответить? Чёрт тебя дери, Ставрогин, почему ты не можешь просто сказать «да» или «нет»? Петя недолго молчит, краснея ещё гуще. — Решил начать… то есть я хотел… в смысле и сейчас хочу, просто… — Верховенский видит насмешливые глаза Коли и замолкает окончательно, спрятав лицо в ладонях. Господи, какой же позор. Он бы сам с собой после такого никуда не пошёл. — Понял тебя, — Ставрогин едва заметно ухмыляется. — Тогда встретимся после пар? Петя чувствует, как вся кровь тут же отливает от лица, наверняка делая его похожим на бледного призрака. Ну хоть в чём-то он будет таким, как Коля. — Серьёзно? — выпаливает он, совсем забыв о приличиях. — Ты не против? — А должен быть? — улыбается Ставрогин. — Смешной ты. После третьей пары у входа. Коля тушит сигарету о мусорку и неспешно отправляется в корпус, пока Верховенский пытается захлопнуть приоткрытый от удивления рот. Ставрогин. Согласился. Этот день обязан быть особенным. Пары тянутся мучительно долго — повезло хоть, что сегодня у них со Ставрогиным одинаковое количество — Верховенский успел и измечтаться о том, как хорошо было бы со Ставрогиным потом зайти домой, выпить чашечку чая и не только, и при этом извести себя нервами — а если я облажаюсь? Если я ему не нравлюсь? Если он согласился только из вежливости? Петя трясётся на скамье. Любимый предмет — политология — последний в расписании, но сейчас Верховенскому он не приносит никакой радости, кроме мысли о том, что после этой пары он наконец-то увидится со Ставрогиным. Руки дрожат и потеют, ручка скользит в пальцах, а слова лектора влетают в одно ухо и со свистом вылетают через другое из пустой головы, в которой сейчас был только Коля, медленно выпускающий дым изо рта и что-то печатающий в мобилке. Совершенство. Верховенскому приходится в буквальном смысле подбирать слюни. Из аудитории он, как и всегда, вылетает быстрее всех — спотыкается на ступеньке и плавно летит вниз, пребольно ударившись носом об пол и стерев до ссадин руки, которыми тормозил. Слышны короткие смешки, но Верховенского сейчас волнует не это — как он в таком виде пойдёт с Колей куда-то? С воротника отлетела пуговица, заставив Петю выглядеть более развязно, чем он планировал, но в остальном вроде как повреждений нет — спасибо и на кровоточащих ладонях. Верховенский почти хнычет от досады и несётся в туалет приводить себя в порядок. Уж лучше бы умылся собственными слезами — это Петя понимает, когда, вбегая в уборную, сносит кого-то с ног, а приглядевшись, понимает, что не просто кого-то, а Ставрогина. Вот уж точно особенный день. — Прости-прости-прости, я не хотел! — бормочет Верховенский, протягивая ему руку, вспоминая о том, что она покалечена, только когда Коля крепко сжимает её, поднимаясь. Из глаз брызжут слёзы от боли, Петя кусает губу и отворачивается, уцепив мутным взглядом, как Коля почёсывает затылок. — Твою мать… — он смотрит на собственную перепачканную Петиной кровью руку, — Верховенский, что с тобой? — Упал, — стыдливо отвечает Петя — не говорить же о том, что расшибся потому, что нёсся к самому же Коле, в итоге встретив его не там, где положено? Вот уж точно везунчик. — Дурак, — ворчит Ставрогин, подтягивая его за запястье к раковине. — Дай руки. Верховенский послушно протягивает обе ладони, пока Коля осторожно смывает кровь с каждой, и прислоняется к стене, пытаясь скрыть дрожащие колени. Щёки горят при мысли о том, что он готов хоть каждый день стёсывать себе руки до мяса, если после этого Ставрогин будет так мягко прикасаться к ним своими грубыми пальцами. Эта же мысль спешно сменяется не самой приличной после того, как Коля, придирчиво осмотрев его, поправляет Петин воротник — Верховенский сползает по стенке, и ловить его приходится за рубашку же. — Уже сбегаешь? — усмехается Коля. — Мы с тобой ещё даже никуда не сходили. Верховенский что-то мямлит в свою защиту, пока Ставрогин, взяв его за руку, не выводит из туалета. Может, и наряжаться не нужно было? Раз уж Коля никак не осудил его внешний вид после падения — Петя понимает, что всё равно было бы стыдно приходить в спортивках, а так — хотя бы видно, что он готовился. А если Ставрогин и смеётся над ним, потому что видит, насколько он Пете небезразличен? Петя настолько занят этими размышлениями, что не осознаёт до конца — Коля взял его за руку, как тот и хотел. Даже без бабочек. — Я там, правда, уже был, — Ставрогин разворачивает разговор так, будто ничего этого и не было, — но ты, я так понимаю, нет. — Нет… — Верховенский переваривает то, что Коля, судя по всему, согласился только ради него. Сердце ухает куда-то вниз, и он машинально хватается за грудь свободной рукой, пачкая и так потрепавшуюся рубашку в крови. — Да что ж такое! — у Верховенского дрожат губы от обиды и досады. — И так всё испортил… Ставрогин непонятливо косится на него, а затем рассеянно кивает, стаскивая пиджак. — Держи, — он набрасывает его на Петины плечи и, остановившись, ждёт, пока тот, путаясь в широких рукавах, не наденет пиджак и не застегнёт — у Пети мандраж и стойкое ощущение нереальности происходящего — как будто он и заснул тогда, переписываясь с Лизой, а всё то, что он сейчас видит — просто приятный сон, навеянный слишком активными размышлениями о Ставрогине. Но нет — Коля крепко держит за руку, обхватив пальцами запястье — чтобы не было больно — сам рассказывает что-то и молчит, выжидая хоть какой-то реакции от совершенно растерянного Верховенского. Благо, ехать до выставки недалеко, а там они, может, и сцепятся языками. Хоть и не так, как мечтал сам Петя. — С другими ты разговорчивее, — в голосе Ставрогина слышна растерянность, когда они заходят в полупустой автобус, и Коля долго роется в кармане, доставая проездную карточку. Больше никаких комментариев по поводу молчаливости не следует, и Петя выдыхает, вставая у поручня — как же он безбожно лажает сегодня. Удивительно, что ещё утром не прожёг рубашку утюгом. Верховенский пытается вспомнить, выдернул ли он его из розетки. — Коль… — в горле пересыхает от волнения. — Мы сейчас мимо дома моего будем проезжать, а я не помню, выключил ли утюг… Я тебе новый билет оплачу потом, правда… — Не будь таким мелочным, — автобус распахивает свои скрипучие двери, и Ставрогин вытягивает Верховенского практически за шиворот — сегодня Петя весь день ощущает себя тряпичной куклой, которую таскают из стороны в сторону как хотят, и не сказать, что он сильно против, — заодно рубашку переоденешь. Хотя трудно сказать, что кровь тебе не идёт. — у Пети окончательно кружится голова. — Зайдёшь или подождёшь у подъезда? — робко спрашивает Верховенский, прикладывая к домофону таблетку. — Зайду, чего ж стоять, — у Пети бешено колотится сердце, пока он возится с ключами, от нервов попадая не тем ключом не в тот замок, и наконец отпирает дверь. Признаков пожара не наблюдалось — злосчастный утюг спокойно лежал у гладильной доски, обернувшись хвостом, как кошка — Верховенский разочарованно выдыхает, смущённо глядя на Колю — опять запаниковал без повода, а Ставрогину теперь поди объясни, что это не был коварный план, чтобы затащить его домой. Надо было слушать Лизу. — Всё в порядке? — спокойно спрашивает Коля, привалившись к стене плечом. — Да… — Верховенский шмыгает на кухню, — Я пока переоденусь, а ты можешь чай попить. — Не откажусь, — хмыкает он, скидывая ботинки, — Я не обедал. Петя долго стоит перед платяным шкафом, оставив Колю на кухне, и придумывает причины, по которым даже после переодевания он может оставить Колин пиджак на себе — он утыкается в отложенный воротник носом и глубоко вдыхает — пахнет влажным асфальтом и чем-то медицинским, как в кабинете у врача — впрочем, чего ещё ждать от студента биофака — Ставрогин в лаборатории проводил больше времени, чем дома. Вторую рубашку приходится тоже гладить, и после этого Петя точно проверяет, выключен ли утюг — второго такого позора он не выдержит — застёгивается на все пуговицы и вертится напротив зеркала, набрасывая на себя пиджак Ставрогина и всячески его примеряя. Может, он не заметит или забудет про него? — Да идёт тебе, идёт, — Верховенский подпрыгивает от испуга, завидев в дверях усмехающегося Колю, — Не думал, что ты со своими спортивками на самом деле такой модник. Не хватало перед ним ещё и так опозориться. Молодец, Петь, держишь планку самых идиотских провалов. — Можно было и постучаться, — бурчит он, краснея. — Пойдём лучше чай пить, — неожиданно миролюбиво зовёт Ставрогин. — А бабочки? — Ты же не ради них меня позвал, я правильно понимаю? Петя смущённо вздыхает и идёт за Ставрогиным на кухню, проклиная то ли его догадливость, то ли собственную простоту — конечно, на его лице всё это было буквально написано. Как и то, что Ставрогин ему нравится. — Да и ездить туда нужно с десяти до двух, — Коля замолкает, отпивая из чашки, — Потом бабочки прячутся. — А почему ты не сказал? — Верховенский машинально смотрит на часы — пятнадцать ноль-ноль — боясь и одновременно ожидая ответа. — Подумал, что раз ты этого не узнал, то тебя волнуют явно не бабочки, — он тонко улыбается, прикрывая рот чашкой. — Коль, ну прекрати, — жалобно тянет Петя, — Ты мне это всю жизнь припоминать будешь? — До следующей встречи так точно. Петино сердце пропускает удар, Верховенский от нервов теребит пуговицу воротника, грозясь оторвать её и на этой рубашке. — Следующей? — А ты против? Верховенскому снова мерещится, что он оказался во сне, и стоит тронуть Ставрогина, как он тут же растает, забрав с собой и пиджак, и недопитую чашку чая. Прикасаться одновременно и боязно, и очень хочется — желание побеждает, и Петя осторожно кладёт на его бледную ладонь свою. — Совсем нет. — Тогда в субботу едем на выставку. А сейчас я бы с тобой посидел. День и вправду обещал быть особенным.