маленькая поэзия

Очередное майское утро. Лёха смотрит в лицо тёлке напротив, когда трамвай поворачивает на конечную. «МУЖЧИНА ПОРА ВЫХОДИТЬ». – Да слышу я, бля. – Извините. У Лёхи болтается наушник, свесившись. Витя тащит его на себе (в смысле, он друга своего тащит, а не наушник). Светит, как говорится, солнце. День чудесный. Что ты дремлешь.. – А я не дремал! – Лёха икает. – Ой.. По утрам лезть в общественный транспорт себе дороже, зато к концу поездки можно дышать во весь рот. Они спрыгивают на конечной, поджав хвосты – уж больно жирной злобной тёткой оказалась кондукторша. Лёха сходу суёт пальцы в рот вместе с сигаретой, чиркая своими «сиськами» по ветру. Сиськи эти видно на зажигалке, если включить фонарик – да и то, сиськи прикрыты и не больно торчат. Наушник выпал, но музыку до сих пор слышно; слышно, как «не за горами туц-туц ту-рутуру». Витёк – это он для Лёхи Витёк, а для остальных Виктор – в форме «охраны» кашляет на грязной остановке своим «параламентом». Всем инкассаторам, как говорится, салют. Сизый дым уплывает под лепет шансона из колонок местного киоска «Роспечать». Лёха нервный и злобный с утра пораньше лает на какую-то псину и ждёт, что она станет гавкать в ответ, но псина умная, а Лёха тупой. – Как думаешь, нас наградят? – За что? За то, что ты там чуть не обоссался? Лёха вспоминает про то, как они похерили операцию, зевает и дальше идёт. На ум ему сразу приходит из последнего. Он выговаривает по буквам «фристайл, ёпта» и гасит окурок. – Я иду с другом домой. Солнце светит. Я бухой, а друг не очень. Надеюсь, жена новый засос не заметит.