Слабость.

      Чуя никогда не представляла, что ей может быть так плохо. Ужасно. До чёртиков. Проснуться с головной болью, когда не чувствуешь всё тело, будто тебя били пару часов подряд, было поистине отвратительно. А ещё хуже, что она проснулась в каком-то непонятном чужом месте и явно не в своей постели. Совсем. Хотя, стоп, почему непонятном? Знакомая обстановка вокруг, только… Не её, вот в чём проблема.       Слегка пошатываясь и придерживаясь одной рукой за голову, которая буквально разрывалась на миллион кусочков, Чуя приподнялась и попыталась осмотреть то место, где она находилась, точнее валялась, иначе своё полуобморочное состояние назвать язык просто не поворачивался. Определённо, знакомое место. Слишком даже.       Осознание пришло тогда, когда Накахара соизволила бросить мутный, ещё не протрезвевший взгляд на тумбочку, стоящую возле кровати. Там лежала чересчур знакомая книжка. Красненькая такая.       Нет слов, одни эмоции.       — Дазай, мать твою! Какого я делаю в твоей квартире, больной ты ублюдок? — что есть сил прокричала Накахара, несмотря на то, что горло отчаянно саднило, и ужасно хотелось пить. Много. Очень много пить. Но, видимо, в ближайшее время ей это просто не светило. На повестке дня очередной вынос мозга с попыткой понять, что же на этот раз натворил её напарничек (лучше бы он всё-таки наконец-то сдох), и как лично Чуя в этом оказалась замешана.       Тело отказывалось слушаться, в голове было непонятно что, хотелось стукнуться об стену, чтобы хоть немного унять звенящую боль, горло всё так же саднило. Дазай на мозг капал лишь своим появлением возле двери. В общем, жизнь была херовая. И лучше бы она не просыпалась.       Чуя откинулась на подушки, крепко зажмурив глаза до чёрных пятен, не имея хоть малейшего желания вспоминать прошлый вечер. Накахара хотела провалиться в спокойный сон и, проснувшись, оказаться в своей грязной, пустой, но такой любимой квартире в Йокогаме, в которой появлялась слишком редко. Но нет, мечтам не суждено было сбыться. Сейчас она в Токио. В уютной комнате в районе Икебукуро. Лежит на мягкой, чистой кровати, окружённая множеством подушек (неужели Демонический вундеркинд Мафии любит комфорт?). И, блять, всем телом чувствует внимательный, насмешливый взгляд своего ненавистного напарника. Прекрасно. Хотя слов описать весь восторг по-прежнему не хватает.       — Эй, малышка Чу, таблеточку хочешь? — с наигранным сочувствием спросил Дазай, слегка наклонив голову.       — Завались, придурок. Твой голос хуже звуков от дрели или шума машин. Бесит, — прорычала Накахара. Чуя решила всё-таки перевернуться на бок, так как спина изрядно затекла и не переставала болеть. Ломка была везде, будто бы она вчера переборщила с наркотой, а сейчас мучительно отходила. Приоткрыв один глаз, девушка взглянула на Осаму. Ну, просто ради приличия. Хотя наглая морда предателя — последнее, что она по факту вообще хотела видеть в своей жизни.       Дазай стоял с таким невозмутимым видом, что у рыжей руки чесались запустить в него что-нибудь потяжелее, лишь бы стереть эту ухмылку со смазливого лица. Привычных бинтов на голове не было, что довольно странно для Осаму. Видно оба глаза, один из которых слегка прищурен. Волосы, как обычно, взлохмачены и лишь слегка отросли на концах. Выглядело довольно смешно. Но, Чуя бы это вслух никогда не сказала, также очень мило. Так и хотелось потискать. Оттянуть темные пряди назад, немного взъерошив макушку дружелюбным жестом, посмотреть в яркие глаза с янтарными искорками. Провести пальцем по тонким губам, вытянувшимся в некое подобие улыбки. Поцеловать в приятно пахнущие чем-то свежим, непонятным, но таким сладким и родным, волосы, потом, лишь слегка касаясь губами, в глаза и в щёку. Почувствовать тепло дорогого человека.       Накахара встряхнула головой, от чего рыжие пряди ещё сильнее запутались, превратившись в нечто трудноразличимое. Дазай улыбнулся. Чуя откинулась на подушки, не понимая, откуда у неё подобные желания. Раньше хотелось убить. Только это. А сейчас сначала обнять, а потом возможно… И убить. Если очень сильно надо будет.       Наверное, это алкоголь. Точнее, его переизбыток. Перепила она, да. Отродясь такого не чувствовала, но всё же бывает впервые.       — Эй, Дазай, ты не ответил на вопрос, — хмуро, с раздражением проговорила девушка, соизволив наконец-то первой прервать это тягостное молчание. Она нагло проигнорировала реплику касаемо таблетки, потому что, ну, разве станет сама Чуя Накахара просить помощи? Мафиози и так изрядно опозорилась вчера. Хоть убей, но она ничегошеньки не помнит, но точно осознаёт, что хорошего и, самое главное, адекватного в её поступках и действиях прошлым вечером не наблюдалось. И показывать дальше свою собственную слабость перед злейшим (таким уж?) врагом желания не возникало.       — Малышка Чу, тебе как: в красках и со всеми подробностями рассказывать или так, сухо и тезисно? — вкрадчиво поинтересовался Осаму. Накахара была уверена, что сейчас он точно нагло и широко улыбается. Назло ей. Вот сто процентов.       Тихие, будто кошачьи шаги, послышались возле тумбочки. Чуя по-прежнему лежала с закрытыми глазами, не желая хоть как-то реагировать на своего собеседника. Но слух у неё был хороший, поэтому действия Дазая она слышала со всей ясностью. Вот он аккуратно убрал что-то с поверхности тумбочки, отставляя в сторону, освободив место для стакана, который гулко звякнул, стоило мужчине поставить его. Брошенная в воду таблетка издала некий шипящий звук, быстро растворяясь. Наверное, аспирин. А может, что-то другое. Лёгкий шелест страниц от взятой в руки книги, ветер, дующий из приоткрытого окна, — Чуя слышала всё: действия Дазая и звуки, исходившие от всего прочего. Боль немного утихла, стала размеренной. Нет, не прекратилась, но стало как-то жить легче, что ли.       Накахара резко открыла глаза и села. И тут же пожалела. Дазай никуда не ушел. Он просто совершенно тихо сел на край кровати, не издав ни единого звука. И лицо Чуи в данную секунду лишь по стечению обстоятельств оказалось в паре миллиметров от наглого лица Осаму. Бешеный пёс лишь сначала немного растерялся от резких и неожиданных действий своей напарницы, полагая, что она решила немного вздремнуть — настолько тихо Чуя лежала. Но уже через секунду пришёл в себя и с откровенной издёвкой и наслаждением прищуренными глазами в упор посмотрел во всё ещё немного мутные глаза напарницы. Его губы почти касались ее.       Дазаю нравилась внезапная близость. Чуя лишь бесилась. И, снова бы она никогда этого не признала, отчаянно краснела.       — Я думаю, перед столь увлекательным рассказом тебе стоит подкрепиться. Жду на кухне, — довольно промурлыкал Осаму в нервно поджатые губы Накахары и встал. Дотронулся рукой до рыжих волос, пахнущих сигаретным дымом, немного потрепав макушку, и направился в сторону кухни, весело напевая странную мелодию себе под нос.       Чуя всё ещё не успела ничего понять, всё так же недоумевая. А когда до неё дошло всё-таки, спустя пару долгих, лихорадочных минут, уже порядком алые щёки ещё сильнее покраснели, предательски выдавая состояние девушки. Накахара нервно, рваными движениями похлопала себя по щекам и поспешила пойти в душ, чтобы хоть немного остудить голову.       Холодные прозрачные капли, скатывающиеся по бежевой плитке, которой были устланы стены ванной комнаты, помогали немного прийти в себя. Чуя откинула мешавшие мокрые пряди волос назад, жадно подставляя горло под воду. Плевать, что вредно. Главное, что наконец-то нужная влага попала в измученный организм, принося такое необходимое в данную минуту облегчение. Тонкая, немного дрожащая от холода рука тянется к металлическому винтику крана, резко поворачивая его в противоположную сторону. Обжигающий поток обрушился на худое тело. Зеркало тут же запотело, клубы пара буквально заполнили небольшое помещение. Накахара вздохнула с блаженством. Везде так приятно покалывало, даря спокойствие. Было такое чувство умиротворения, что резко захотелось снова спать.       Девушка закрыла кран, со стоном открывая дверцу душевой и быстро оборачиваясь махровым полотенцем среднего размера, найденным на крючке. Предварительно немного просушила им волосы, убирая лишнюю влагу, и прям босиком в одном полотенце, с мокрой головой пошла на кухню. Нестерпимо хотелось есть. Казалось, будто Чуя не ела целую неделю. Сейчас бы она с удовольствием проглотила бы и жареного цыплёнка, и какую-нибудь тарелку супа или ещё что-нибудь. Главное, чтобы было вкусно.       Накахара совершенно не чувствовала стеснения, когда села на подоконник, подогнув под себя ещё влажные ноги. Её мало заботил потемневший взгляд Дазая, искоса брошенный, когда она вошла. Будто не Чуя несколько минут назад смущалась, стоило напарнику придвинуться немного ближе. Опасно ближе. Её совершенно не волновал край полотенца, внезапно сползший и нагло оголивший часть груди. Накахара невозмутимо его поправила, а после прислонилась лбом к стеклу и прикрыла глаза, отключаясь от мира и всего, что в нём происходило.       — Эй, Чу, тебе лучше не сидеть на холодном с мокрой головой, — спустя пару минут заботливо раздался голос Осаму, вмиг нарушивший всё спокойствие и идиллию. Не мог выбрать более лучшего момента?       — Давай ты заткнёшься и дальше продолжишь готовить мне еду, не тебе обо мне заботиться, — рыкнула Накахара, не открывая глаз. — Только посмей подмешать мне что-нибудь, совершать двойное самоубийство на пару с тобой в мои планы не входило. И кинь, наконец, уже пачку сигарет.       Дазай тихонько усмехнулся и промолчал. Взял в руку небольшой половник и набрал небольшое количество желтоватой жидкости, а после вылил на сковороду, аккуратно распределяя по всей поверхности. Немного убавил газ и протянул руку до полки, висящей сверху, доставая помятую, полупустую пачку сигарет. Посмотрел, сколько внутри осталось, и, полностью довольный увиденным, кинул Чуе, спеша вернуться дальше к завтраку, который был уже почти готов.       Накахара подняла руку и уверенным, чётким, но всё же ленивым движением поймала пачку. Реакция и рефлексы всё же у неё были развиты до предела. Отточены до такого автоматизма, что девушка делала всё, даже особо не задумываясь. Потому что привыкла. Жизнь и работа в мафии подарили ей много опыта, но также заставили погрязнуть в такой невыносимой грязи, из которой уже не выбраться. Назад пути нет. Дверь с блёклой надписью «выход» сверху закрылась давно, и открыть её снова не было уже и шанса. Как же это всё-таки паршиво.       Чуя достала сигарету и неспешно закурила, приоткрыв один глаз. Дазай стоял у плиты и выглядел невыносимо по-домашнему. Аристократические запястья аккуратно держали половник и ложку. Словно он постоянно этим занимался.       Чуя впервые видит, как Дазай готовит. Чую это раздражает. Чуя чувствует, что между ними пропасть. И как её преодолеть — она не в курсе. И когда всё изменилось? В какой момент они так отдалились, что, даже находясь в одном помещении, чувствовалось, будто бывший Двойной чёрный уже давно чужие?       Прошёл год с того момента, как Дазай Осаму решил начать жизнь с чистого листа. Накахара так и не смирилась. Но, когда она пьяна, тело будто само несло к знакомой до боли двери в районе Икебукуро, что в Токио, а не родной Йокогаме.       Рыжая нервно усмехнулась и потушила сигарету о пепельницу, стоящую рядом, а после спрыгнула с подоконника и села на крайний стул, закинув голую ногу на другую. Немного наклонила голову, наблюдая за бывшим напарником, пока тот накрывал на стол. Видела, как Осаму заваривал обычный чай, купленный в ближайшем супермаркете, как раскладывал только что приготовленные блинчики на тарелку, поливая их вареньем: то ли клубничным, то ли малиновым. Все выглядело так, будто они жили вместе, и совместные завтраки уже стали рутиной. Обыденностью. Всё вокруг было наполнено этим невыносимым спокойствием.       Чуе было душно. Чуя хотела блевать от этой розовой приторности, от этой грёбаной фальши. Чуя никогда не сможет принять тот факт, что Дазай решил измениться. Такие люди не меняются. Это понимает она. Это, к сожалению, понимает он. Но поиграть-то ещё можно?       — Ну, малышка Чу, прекрасный завтрак от не менее прекрасного повара подан к вашему столу, о миледи, — серьёзным тоном проговорил Дазай, будто находился на приёме у королевы.       Чуя лишь скептически взглянула, но всё-таки взяла в руки блинчик. Пахло упоительно вкусно, так, что живот скрутило от накатившего голода, а слюнки чуть ли не стекали по подбородку. Накахаре было паршиво (и это далеко не про физическое состояние), но всё выглядело так аппетитно, так что она благополучно закрыла глаза на то, что в очередной раз позволяет себе быть слабой в присутствии человека, которого мечтала презирать.       — С каких это пор ты научился готовить? — довольно, но немного язвительно спросила Чуя, как только тщательно съела вкуснейший завтрак в своей жизни.       — Надо же когда-то начинать, — весьма туманно ответил Дазай, а после резко сменил тему. — Знаешь, думаю, всё же не стоит тебе в подробностях рассказывать о вчерашнем дне. Как-никак это уже раз седьмой за прошедший год. Всё происходит по давно привычной схеме: ты сносишь мне дверь (серьёзно подумываю о том, чтобы начать брать с тебя деньги за причинённый ущерб), начинаешь говорить, какой я мудак, и как сильно ты меня ненавидишь. Спустя пару минут жалуешься на работу, попутно отпивая из бутылки, взятой, собственно, тобой непонятно откуда. А в довершение рыдаешь о том, какая же жизнь — штука несправедливая и, однозначно, херовая. Я предлагаю суицид, ты благополучно посылаешь меня в пешее эротическое, кидая в мою многострадальную голову уже пустую бутылку, а после засыпаешь, как ни в чём не бывало. К слову, в моей же собственной кровати. Единственное, что меняется — это причины, почему ты устала от мафии, а ещё добавляются новые ругательства касаемо моей персоны. Мне всё же кажется, что тебе стоит поменьше пить. Чуечка, ты же ещё такая молодая, а уже уходишь в длительные запои.       Накахара скривилась, с отвращением осознавая, что этот ублюдок не врёт. Надо было в него кинуть что-нибудь за такие слова. Но было паршиво и невыносимо (кто бы мог подумать?) стыдно. Каждый раз одно и то же. И какого её тянет к нему именно в такие моменты? Девушка раздражённо допила чай и резко встала, хмуро посмотрев на Дазая. Господи, за что ей всё это? Нет, ну, серьёзно. Благословение, блять. До слёз.       — Это… Знаешь… Пойдём пройдёмся, голова кружится, — всё также хмуро говорит Чуя, старательно отводя взгляд, пряча пылающее лицо. Когда она слышит положительный, донельзя радостный голос Осаму, ей хочется плакать. От злости.       Чуя Накахара никогда не поймёт, почему её так тянет к Дазаю Осаму. Он видел все её слабости, которые она никому бы не хотела показывать. Но ему по непонятной причине позволяет.       Самую сильную любовь поначалу не замечают и противятся ей.       Чуя всё равно продолжит приезжать к ненавистному бывшему напарнику, пока он не вернётся домой, в Йокогаму. Продолжит просыпаться на следующий день и задыхаться рядом с ним. Потому что душно. Потому что больно. Потому что хочется так же. Но ей этого не светит, Осаму просто повезло.       Чуя рада, когда может держать за руку Дазая втайне ото всех, едва соприкасаясь пальцами. В такие минуты она понимает, что жива.       Ужасно глупо, но она счастлива. И он тоже.