Камушки

— Чёрт! Кинг старался перенести маленький камушек на то место, которое заранее продумал. Этот стеклянный горшок совершенно его не вдохновлял своими овальными формами, разрушая всю эстетику неудобными стеклянными бортиками. Хотя ранее он желал его заполнить и украсить, чтобы одинокий отросток, будто борясь с грунтом из камней, вылезал наружу. Но мелкий заказанный декоративный грунт был то разбит на очень мелкие осколки, то слишком большие. Кинг психовал, стараясь на нервах подбирать словно мозаику подходящее сочетание. Чуть-чуть и он начнет точить каждый камушек. Помимо неподходящего размера... они были разными: от переливов небесного цвета до грязного коричневого, который так раздражал глаз. Потому что этот цвет дразнил сейчас, ненужными проблесками перенося в воспоминания. Он фигурировал и тогда, и сейчас. То грязного коричного цвета сумка Рама, то его такого же цвета кофейный напиток. А иной раз и татуировки, которые были раскинуты по всему телу, как предполагал Кинг, отдавали оттенком этого цвета. Как же это всё его бесило и заставляло дёргаться пинцет в ладони. Каждый камушек падал хаотично, не так, как хотел уложить его Кинг. Но не удавалось. Словно в забытье он тыкался в одно место разными фигурами-кусками грунта и всё равно не преуспевал. Потому что в голове проносились воспоминания о тех днях. Рам его тянет за руку и уводит от собаки с героически выпяченной грудью. Ведёт его поужинать, потому что вот так. Кинг же заслужил. И всё так же не говорит ни слова. Длиннющие ресницы опускаются, прикрывая эмоции, которые отражались в самих зрачках. Рам тогда смотрел на него тем самым взглядом, что вся радужка заплывала темнотой. И молчал. Словно язык проглотил. Кинг старался дотронуться до него, ощутить грань дозволенности, но со страхом опускал руку. Как и сейчас, он не был готов пинцетом опустить тот несносный нефигурный камень в чашу с цветком. Те же эмоции, что он в себе так тщательно подавлял, нахлынули, и его накрыло потоком воспоминаний. Он пригрозил сам себе: "Прекрати". Да, с ним случилось это. Расплывчатая перед линзами ситуация, которая разбрасывала перед ним огни автомобилей. И это не было прекрасно. Рам просто схватил его в тот раз за грудки, оттягивая неизбежность. Рубашка сразу сморщилась мелкой сеткой складок под его сильными руками. Кинг боялся, стараясь отойти подальше, не переступал черту и находился в том же платоническом восторге от этого парня. Но мягкие губы Рама догнали, словно в догме за сомнениями Кинга. Не нужно слов или прелюдий. Все было в той тишине, пусто до боли. И в то же время горячо, как в самом большом котле ада. Рам прикасался холодными губами к его кисти руки очень невесомо. Словно паря в воздухе, он заставлял табун мурашек следовать за своими прикосновениями. А после как лепестком цветка касался пальцами, вырисовывая придуманные узоры. Сомнения. Чёрт, всё заставляло сомневаться Кинга. И даже те чувства, которые он всячески подавлял, не могли помочь. Борьба сомнений. Спор с самим с собой. Да, он всегда был очень нерешительный и в то же время мог горы свернуть, когда не чувствовал всё так остро. Прям как сейчас, Кинг вторит движениям Рама-из-воспоминаний, вырисовывая в воздухе узоры пинцетом. Отбросив гиблое дело вести неуклюжий спор с самим собой, он сдаётся. Этот взгляд Рама-из-воспоминаний, это тело Рама-из-воспоминаний, этот непоколебимый интерес... Чёрт, Рам-из-воспоминаний будоражил кровь. Кинг просто не мог сдержаться, опуская свою руку вниз. Рам в тот вечер был настырен. Втянул молчаливо его в беседку и начал целовать. И так осторожно, что Кинг поехал головой. На каждый хом приходился острый укус, на каждый поцелуй ответом было дыхание. Мотая по крутому водовороту чувств словно цунами, он его пленил. Когда слетели брюки с Кинга, тот был не уверен. Просто почувствовал нажим на своих бедрах. Он, словно цветок, казался хрупким для тяжелых боксерских ладоней Рама. И каждое прикосновение отчего-то таяло лаской на коже. Кинг никогда настолько не доверял никому, кроме молчаливых котов и растений. Но в этот раз ему хотелось поддаться, раздвинуть ноги и почувствовать обжигающую боль от острых, необычных ощущений. Рам хватался за него, сцепляя его плечи словно в тиски, держась и не двигая бедрами. А Кинг с неким чувством разочарования не хотел этих "чайных" церемоний. Ягодицы горели от холодных бедер и силы трения, вынуждая издавать внезапные звуки. Эти стоны ловил губами Рам, будто он получал от этих вибраций силу продолжать. И может не нужно было слов, не нужно прояснений. Просто это Кинг сомневается. А Рам, напротив, кажется даже не раздумывает. Вырываясь из воспоминаний, Кинг всё равно на этом моменте обхватывает свой член двумя руками и ругается словно в потоке эмоций, растворяясь между памятью и реальным удовольствием. И кажется, затертая картина прошедшего снова перед ним, происходит с ним, он рядом с ним. Рам всё так же с силой подбрасывает бедра, и он в очаровании момента хватается за его плечи, боясь поцарапать каждую тату, которая нанесенна, как на полотно, на его тело. Но Рам не сдаётся, не даёт отодвинуться, не позволяет скрыть смущение. На удивление каждый раз ловит его губы, прижимая к своей, облаченной в рубашку, груди. И теперь чувствуется его бешеное сердцебиение в дополнение к его каменному члену, который двигается в нем. Кинг цепляется, окутываясь чувством защиты и спокойствия, и ловит уже головокружение от каждого толчка. В объятьях уютно. И сомнения проходят, оставляя острую необходимость продолжать. Горячие руки в контрасте с холодными губами вызывают в нём бурлящий вулкан чувств. Если тогда мог бы отколоться айсберг от его души — глыбы льда страха — было бы прекрасно. Чтобы осталось только удовольствие, такое же сильное, как этот акт любви. Кинг не выдерживает и всё же вцепляется едва отросшими ногтями в спину Рама, ощущая близкий конец. И младший явно не против, что на его спине, будто хлестким жгутом, оставляют борозды царапин. Просто безмолвный стон, который успел поймать Кинг, чувствуя, как внутри всё разливается. И мгновением позже ловит сумасшедший взгляд Рама, который без отлагательств готов к продолжению, намекая на стоящее достоинство Кинга. А старший в этот момент пытается схватиться за палубу уплывающего корабля. Ощущая только холодную скамью меж лопаток и то, как Рам садится на него, скрывая все неудобства в тихом: — Ки-инг. Мир захлопнулся будто ворота рая. Сумасшедший поцелуй, неадекватные хаотичные движения следом. Инженер ищет новые пути обхода ситуации, придумывая на ходу. И чувствует, словно в издевательство, как Рам сам задает темп сидя на его члене. Это было словно волна, так не дающаяся в просчетах дельта. Белая кожа перед глазами. Багровые, почти коричневые соски, открывшиеся из-за расстегнутой рубашки и все шесть кубиков идеального пресса. Кинг не удержался и каждый принялся очерчивать рукой, слушая шумное дыхание неугомонного младшего. Пальцы взлетели выше. Ореол соска он обводил аккуратно, ноготками, играясь, хотя сейчас не до игр. Тяжёлый вздох. Рука Кинга перемещается к шее, невесомо, как по лепестку растения, проходя вдоль сонной артерии, чуть дальше на начало тату ловца снов. Сердце стучит беспорядочно. Кинг притягивает Рама и впервые начинает поцелуй первым. Целует так глубоко, как хотел. Радуясь ответу языка, радуясь что так смог переступить. Сомнения тогда потерялись, а страх отпустил его. И дыхание теряется вместе с тем, как они стонут в поцелуй, передавая друг другу общее удовольствие. Кинг тогда тянул Рама на себя до последнего броска бедрами. Если что-то можно сравнить с нечистой силой, то это только этот момент. Потому что Рам принес ему невозможное ранее удовольствие, прижимаясь напоследок к щеке губами. Кинг обильно кончил себе в ладонь, замирая, сидя за столом. Как же было горячо, и как же хотелось повторить. Вытирая руку о полотенце, он шумно выдохнул, наконец стабилизируя дыхание. Всё это маятник. Где показало в большую сторону, в скором времени покажет там же в меньшую. И Кингу остаётся только наедяться, что Рам поступит, как он от него ждёт. Что он отойдет от своих друзей и останется с ним. Будет тут сидеть и учиться, а может даже приведет собаку. Только Кинг согласен на маленькую, чтобы пнуть можно было. Поправляя брюки и застегивая ширинку, старший прошел в направлении ванной, чтобы умыться и наконец найти место камушку на грунте. Раздался звонок в дверь. За этим замком мог быть тот самый человек, которого он ждал с нетерпением. И как ставни раскрылись, перед ним сперва мелькнула тату ловца снов. Чёткая скула и аккуратный, явно не азиатский профиль. Человек перед дверью держал огромную коробку и набитый доверху пакет. — Держи, — коротко сказал ему Рам, впихивая коробку с пиццей. Честно, Кинг молил всех, кого можно, чтобы именно этот младший не увидел его бардака на столе. Негоже в его возрасте отмазываться за размазанную сперму по всему полотенцу. Но Рам с как всегда спокойным лицом расположился на кушетке-диване и начал выуживать из своего пакета уйму пива. Алюминиевая банка приземлилась: один, два, три... пятнадцать. — Ты тут решил в запой уйти на пару дней? — пошутил Кинг, отодвигая длинный лист растения в коридоре. — Это нам, — коротко, как и обычно, обронил Рам. — Какого чёрта? — Кинг ответил слегка в замешательстве. — Я даже после двух третьих буду валяться пластом. — Нам надо поговорить, — объявил Рам, похлопав на пол рядом с собой. И Кинг подчинился. Может и правильно, что Рам пришёл к нему. Несколько недель прошло после того случая в беседке, но они словно закрылись. Никто не хотел касаться, даже словесно, этой темы. Будто это была ошибка. Которая привела в итоге к тому, что Кинг думать не мог без воспоминания о своём младшем. Молчание снова. Непонятно как вести диалог, когда собеседник молчит. Кинг не будет ничего говорить первым. Он не решался начать, избегая даже мысли о том, что они сделали. А Рам взял и пришёл. И сейчас тоже не Королю начинать разговор. Потому что он не сможет этого сделать. Пульс учащается и сидеть рядом становится невозможно. Хочется быть ближе либо дальше. Что-то одно. Сейчас Кинг явно не готов вот так вот находится подле. Они не могут больше быть друзьями, чёрт. Но Рам, судя по всему, в порядке и не особо переживает об их отношениях. И только старший мучается и изводит себя страхами и чувствами, которые ощущаются как наконечник ножа. Сделав выводы из их игры в молчанку, Кинг приземлился на стул, на котором сидел до его прихода, и быстро скрутил полотенце. Обращая внимание на напряженную позу младшего, приступил к своему старому делу. Укладывать камушек к камушку, создавая идеальный грунт. Пинцет дернулся в руках после слов: — Это не ошибка. Но Кинг старался не думать над этими словами. Он вообще старался не думать. Не вспоминать укусы по венам руки, которая дрожала над грунтом. Не чувствовать ментальное дыхание на своей ключице, что сейчас, казалось, эхом било по ушам. Рам для него был как катушка адского двигателя, которая подталкивала к выбросам энергии. Хаос — вот что значил для него Рам. Он всё ещё сосредоточен на грунте для цветка, потому что боится прикоснуться к этому разрывающему чувству. Потому что это было для них, или только для Кинга, послабление в трудной жизни каждого. А слабость всегда скрыта за страхом. Страхом, что камушек приземлится не туда. Но Рам не готов отступать, чувствуя сомнения своего старшего и подходя к нему так быстро, что казалось это расстояние невозможно преодолеть так скоро. Просто забирается на колени и обнимает. Его ноги безмятежно свешиваются с кресла, а бедра прижимаются настолько близко, насколько это вообще возможно. Вздох в шею, и Кинг уже обнимает его, прижимая к груди. Отступают страхи и сомнения. А камушек... Куда бы он ни упал, он всё равно станет частью грунта цветка. — Не уходи, — шепчет Рам. — Это ты теперь не уйдешь, — шепчет в ответ Кинг, прижимая его к себе.