Яйцо пашот с йогуртом по-турецки и кунжутным бубликом

Внешняя помятость и легкий перегар были нормой для их посиделок за чашечкой кофе и каким-нибудь хипстерским завтраком, уже ставших традицией для 9 утра субботы, но сегодня Сынюн и сам понимал, что слегка перегнул палку. Джебом аж привстал его поприветствовать, со старческим кряхтением оторвав задницу от удобного кресла. — Привет. Сам как? — спросил он, заботливо похлопав Сынюна по плечу. Сынюн только кивнул, и, стараясь не совершать резких движений, водрузил себя в кресло напротив. Голова раскалывалась адски, но согласно его плану, стакан свежевыжатого сока, кофе и яйцо пашот с йогуртом по-турецки и кунжутным бубликом вот-вот должны были излечить все его муки. У них с Джебомом по субботам всегда был план: завтрак в центре, потом какая-нибудь выставка или галерея, прогулка в парке и разбежаться в разные стороны до следующих выходных. Это отличало субботу от рабочей недели. Никакой план, даже самый продуманный, не выживал в столкновении с хардкорной реальностью вечера пятницы. Джебом с довольным видом закончил фотографировать завтрак в инстаграм и, вооружившись самой хитрющей из своих улыбок, продолжил наступление: — Судя по твоему виду, тебя можно поздравить? Сынюн поразился. А в универские годы бытовало мнение, что Им Джебом плохой актер! Оглядев себя в зеркало сегодня утром, Сынюн решил, что именно это и имеют в виду, когда говорят “краше в гроб кладут”, но вот же он — нагло врет и не краснеет. — Ты хочешь поздравить меня с мешком под правым глазом или под левым? — хмуро спросил он голосом человека, спавшего сегодня меньше двух часов. — Скорее с теми милыми засосами слева на шее и общим здоровыми сиянием хорошо оттраханного человека, — ничуть не смутился Джебом, являвшийся несомненным экспертом в засосах и тем, как по утрам выглядит хомо факиенс, человек оттраханный. Сынюн ничего не хочет сказать, но они как-то ездили в отпуск вместе с Джексоном, бойфрендом Джебома, и стены в их бунгало были ох какие тонкие. — Судя по тому, как рано ты вчера пропал из клуба, горячий рэпер в татушках все-таки дал себя соблазнить? Горячий рэпер в татушках уже три недели был пятничной фантазией Сынюна, с девяти до восьми запертого в стенах офисного кьюбикла. Тот выступал в их обычном клубе где-то ближе к полуночи, а потом тусил вместе со всеми на танцполе почти до самого утра. Первую неделю Сынюн не мог глаз от него отвести, такой он был резкий и горячий: с коротко-стриженными высветленными волосами, пирсингом в губе, толстыми шайбами колец на узловатых пальцах — в общем всем тем, чего Сынюну при его крутой офисной работе было нельзя, но очень хотелось. Они затусили примерно ко второй неделе, горячий рэпер оказался корешом какого-то из джебомовых хенов и понеслось. И в эту пятницу протанцевав с ним полночи под тунц-тунц из огромных колонок под потолком и мартовские завывания Джебома со сцены, Сынюн наконец-то набрался храбрости облапать горячего рэпера со всех сторон, после чего тот сообразил, чего от него хотят, и с энтузиазмом включился в программу. Процеловавшись недолго под лестницей, Сынюн в конечном итоге милостиво позволил себя соблазнить и провел полную душевного рвения, взаимного согласия и легкой акробатики ночь в чужой кровати. Но несмотря на нахлынувшие теплые воспоминания, сейчас Сынюн хмурился еще больше: — Типа того. — У горячего рэпера были какие-то странные фетиши? Ты в порядке? — На правах лучшего друга выразил должный градус беспокойства Джебом. А потом поправился: — Слишком странные фетиши? Мы с тобой все еще говорим про человека, который добровольно разрисовал себя под подбородка до пяток и носит рубашки, которые нисколько этого не скрывают. Или, вернее будет сказать, не носит рубашек. — Ничего такого, что мне могло не понравиться, — успокоил его Сынюн, многозначительно улыбаясь краем губ. — Он оказался даже милым. У него мольберты на кухне и подсолнухи, которые он выращивает прямо на подоконнике. Джебом пожал плечами, прощая людям их странности и огороднические фетиши. — Тогда в чем проблема? Вы собираетесь встречаться еще? Это что, — ахнул он, — горячий рэпер позвал тебя на свидание? Сынюн расправился наконец с яйцом пашот и поспешил спрятаться за десертным меню. — А вот здесь есть некая проблемка, — делая вид, что очень занят выбором между яблочным штруделем и классическим круассаном со свежими фруктами, признался он. — Несуразица. Неувязочка. — Так позвал или нет? — Позвал. — Но секс был так плох, что ты не хочешь идти? — Нет. Джебом завис на мгновения, решая, что значит это “нет”, и попробовал снова: — Секс был так хорош, что ты не хочешь идти? — Да классный был секс! — не выдержав, завопил Сынюн. — Первый раз я кончил прямо посреди этих чертовых мольбертов, мы не успели даже до кровати дойти. Он целуется, как боженька, и я хочу составить карту татуировок на его теле и, может быть, написать про них стихи. А ты знаешь, я с универа не писал. Джебом обменялся понимающим взглядом с возмущенной аджуммой, которая раньше сидела за соседним столиком, а теперь с оскорбленным видом собирала вещи — мол, представляете, до чего бесстыдная молодежь пошла — и, подняв руку, подозвал официанта. — Я чувствую, нам тут без десерта не разобраться. Заодно, кстати, отпразднуем твое возвращение в прекрасный мир творчества. Объясни мне, в чем проблема? — Я до сих пор не знаю, как его зовут, — лишенный защитного барьера из десертного меню, был вынужден признаться Сынюн. — В смысле? — Я не знаю его имя, понятно тебе? В клубе шумно всегда, я не расслышал, пока нам его Сонхвак-хен представлял. — Вы же с ним телефонами обменивались. Сынюн покорно разлочил телефон, чтобы продемонстрировать контакт с именем “Горячий рэпер”. — А если погуглить? — не сдавался Джебом. — Горячего рэпера? Тебе фоток Джексона дома не хватает что ли, фетишист. Я уже все пробовал, — рассказывал Сынюн. — И у хенов пытался выяснить, никто не помнит, кто именно это был, мол, тогда всех друг другу представляли. И в расписании на сайте клуба смотрел — но там только ссылка на его инстаграм. А в нем в основном его картины без подписей, хрен разберешь вообще — он это или кто другой. — А если по нику? — Да у него там явно погоняло: “reallllmino” какой-то. Откуда я должен знать, кто такой этот Лмайно? — А ты не пытался, ну я не знаю, у него как-то выспросить? — Он меня попросил называть его по имени, — с лицом великомученика рассказывал самое сокровенное Сынюн, — ну во время… Возвратно-поступательные движения кисти Сынюна должны были продемонстрировать тот полный упоительных мгновений промежуток где-то между раундами три или даже четыре (смотря, как вы считаете), когда все вокруг стало так обжигающе-жарко и скользко, что пальцы входили глубоко, не чувствуя никакого сопротивления, а Сынюн выгибался посреди мятых простыней, пересчитывая позвонками каждую пружину на кровати горячего рэпера. — Все-таки фетишист! — восхитился Джебом, лишенный всех этих подробностей, но обладающий тем не менее богатым воображением и некой чуйкой в подобных делах. — И что ты сделал? Сынюн откровенно колебался, отвечать или нет. — Я его засосал и назвал хеном. — Ты что?? — У меня не было времени соображать особо! А он так завелся, что сразу кончил! — принялся защищаться Сынюн. — И я бы на твоем месте сейчас так не ржал, кстати. Не тебе меня осуждать, господин “у нас разница два месяца и двадцать два дня”. Нисколько не пристыженный, Джебом все-таки постарался придать своему лицу максимально сочувствующее выражение, хотя получалось из рук вон плохо. Широко разведя в сторону руки в такт музыке, доносящейся из динамиков, он потянулся, довольный, что в кои-то веки позорная история о провалах в отношениях не упоминает его самого в главной роли, и спросил, что Сынюн собирается делать дальше. — Ума не приложу. Признаюсь ему? Напишу заявление на работе и сбегу жить на Аляску? — Ну, возможно, поговорить с ним начистоту не самая плохая идея. — Ну, возможно, поговорив со мной начистоту, он бросит меня к чертям собачьим еще до того, как мы начнем встречаться. — А ты настроен серьезно, — присвистнул Джебом. — Я не знаю, — окончательно раздавленный безвыходностью своей ситуации, Сынюн схватился за голову и принялся методично биться лбом о столешницу. Решительно Джебом встал из-за стола и направился в сторону стойки с кассой. — А не сделаете погромче? — елейным голосом попросил он у дежурившего официанта. Тот с энтузиазмом выполнил его просьбу, и из динамиков теперь громче лилось: “Я говорю про твое тело, говорю про твои ноги, говорю про твои губы, говорю про твой-” Сынюн резко поднял голову. — Стойте! Кто это поет? — Сон Мино, — дружелюбно ответил официант. — Он иногда в клубах выступает, здесь неподалеку. Договорился с владельцем, мы его микстейпы ставим. Вам нравится? — Сон Мино! — благоговейно повторил Сынюн и, окрыленный, бросился переименовывать контакт в телефоне. — Звучит логичнее, чем “Лмайно”, — многозначительно покивал Джебом. — А вы знаете Мино? — поинтересовался официант у Джебома, который с довольной улыбкой спасителя человечества наблюдал за Сынюном, дрожащими пальцами добавляювшего Мино во всех известных ему социальных сетях (чтобы тот больше не потерялся). Так и не дождавшись от Сынюна ответа (тот все еще был слишком занят, наблюдая, как Мино добавляет его в ответ, и отчаянно краснел до самых ушей), Джебом решил взять объяснения на себя. В конце концов, если так посудить, эти двое были должны ему за все свое будущее счастье оптом, а Джексон давно просил. — У нас с ним завтра двойное свидание, думаю. Они теперь от меня ни в жизнь не отвертятся.