***
— Так значит правда все это, — многозначительно протянул Продавец. Он оценивающе оглядел упаковки продуктов, которые Валентин выложил на прилавок и принялся неторопливо изучать их с холодным интересом ученого. — Ч-то правда? — рискнул уточнить Валентин. Он слегка нервно смял в руках шерстяной шарф, поглядывая на циферблат наручных часов (подарок Особы, между прочим!) и даже деликатно кашлянул, пытаясь таким образом поторопить Продавца, но тот только меланхолично вздохнул, изящным жестом поправив тонкую дужку очков. — То, что говорит тот шевелюрный красавчик из телевизора, — милостиво пояснил Продавец. — «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Майонезик, картошечка с морковочкой, мандаринчики. Все понятно. Вы пойманы с поличным, как говорят американцы. — и посмотрел на Валентина таким всезнающим взглядом, что Валентин оробел. — Так это же для Особы моей, знаете… любит он… она, то есть Особа, салатики там всякие, картошечку жареную… Вот я и стараюсь! Она у меня знаете какая привередливая! И… и ко-котик у нас еще… Продавец вздохнул так тяжело, что Валентин невольно поразился — он думал, что так грустно вздыхать умеет только он. — Да мне-то откуда знать, — досадливо поджал губы Продавец, к облегчению Валентина принимаясь за свою прямую обязанность. Валентин быстро принялся складывать в пакет пробитые продукты, умостил небольшой тортик и аккуратно уложил в пакет бутылку вина, и достал кошелек, замерев в ожидании конечной суммы. Продавец озвучил ее, но как-то вяло. Впрочем, он выглядел расстроенный уже как минимум несколько месяцев с того самого происшествия с пропажей сыра, о котором трубили местные СМИ в лице «Загадки дыры» с ее бессменным ведущим. Валентин так и не понял, что конкретно тогда произошло, кроме того, что сырный маньяк запер Продавца в подсобке и сделал с ним что-то страшное, а потом, что еще страшнее — не перезвонил. Валентин не знал, как помочь бедному Продавцу, только сочувственно улыбнулся, пожелал хорошего дня и торопливо засеменил к выходу из магазина: ему еще нужно было непременно успеть приготовить ужин к приходу своей Особы. Валентиново сердце пропустило удар и все внутри замерло сладкой дрожью — ему очень нравилось произносить имя своей Особы мысленно, ведь далеко не каждому так повезло. Продавец проводил его скептическим взглядом, потом посмотрел на огромную сырную головку, которую специально выставил на самое видное место в холодильнике, и на всякий случай постучал по ней подковкой три раза. Чем черт не шутит.***
Валентин суетливо крутился вокруг стола, тщательно расставляя приборы — даже достал из серванта красивый сервиз, доставшийся еще от бабушки — для своей Особы он хотел представить сегодня все в лучшем виде, уж очень соскучился. Картошечка получилась очень удачной, подрумяненной и такой ароматной, что Валентин торопливо прикрыл такую красоту крышкой, чтобы не остыло раньше времени. Любимый Особой салат тоже должен был пронзить его не самое нежное сердце — над ним Валентин особенно постарался. Он довольно оглядел результат своих трудов: вино терпеливо стояло на белоснежной ажурной скатерти, так же как большая ваза с мандаринами, тарелочки с бокалами красиво блестели в электрическом свете его маленькой теплой кухоньки. Валентин повесил клетчатый фартук на крючок и подошел к окну, выглядывая в сумерках знакомый черный автомобиль: так и есть, стоит, сверкает в фонарях прямо возле подъезда, а через несколько секунд раздался долгожданный стук в дверь — короткий, но знакомо уверенный. Валентин заулыбался, на ходу поправил свою клетчатую рубашку и не медля бросился открывать дверь. Но вместо любимого лица наткнулся взглядом на целый отряд знакомых ребят: все как один в черных очках и костюмах. Валентин вздохнул, посторонился, пропуская парня с синтезатором, и вся братия принялась раздеваться — вешалка быстро заполнилась куртками, а трюмо в прихожей у зеркала — одинаковыми очками. Валентин покивал, вежливо поздоровался, и ребята аккуратненьким гуськом двинулись по узкому коридору на кухню, негромко переговариваясь между собой, но Валентин уже не смотрел. — Ро-рома! Ромочка! — Валентин взволнованно поддался вперед, принимая в крепкие объятия единственного, кого так долго ждал — лидер закаменел, но неловко обнял инженера одной рукой, похлопав Валентина по талии. — Здарова, Валь. — Валентин торопливо отстранился, помня о том, что нежности и объятия Роман терпеть не может, тем более, когда рядом его подчиненные, схватил Рому за ладонь в черной перчатке и втянул в тепло квартиры. — Ну что же ты, Рома! Хо-холодно же на улице, а ты опять в одном пиджаке, и водолазка тонюсенькая! А я приготовил уже все, и тортик там стоит, и котика покормил… Ждал тебя о-очень, — признался Валентин и неловко замер рядышком, пока Железняков лениво стягивал с себя пиджак и разувался. — Я т-то есть, не котик. Но котик, наверное, т-тоже… Роман едва заметно поморщился, снял перчатки и очки, бросив их к общей куче на трюмо. — Знаю, — негромко сказал лидер, цепко обшарив Валентина внимательными серыми глазами, которые, как известно, зеркало души. Валентину, втайне очень нравились Ромины глаза — умные, жесткие, стальные, как и сам Роман, как и его работа, как и вся его жизнь, которая так странно переплелась с жизнью простого инженера Лапченкова. И голос ему тоже очень нравился — вкрадчивый, почти бесстрастный, но Валентина аж до мурашек пробирает и дыхание перехватывает. — Ты проходи, проходи, — Роман снова недовольно повел бровью — уж очень он не любил, когда Валя попусту суетился, но неторопливо прошел по коридору, по пути завернув в ванную комнату чтобы вымыть руки. Валентин скромно остановился рядом — все смотрел и смотрел на Рому, так рад был, что тот наконец вернулся из этой Америки своей заграничной. Роман подтянул рукава, обнажая застарелые шрамы, тщательно размылил пену, сполоснул ледяной водой. Валентин все топтался в проеме, показал на небольшое вафельное полотенце с синим узором. Роман тихо фыркнул в усы. — Ладно. Иди сюда, — губы лидера едва дрогнули в намеке на улыбку, но Валентину и этого было достаточно- он торопливо шмыгнул в тесную комнатку, прикрыл за собой дверь и наконец отчаянно прижался к крепкой груди, со всей силы обнимая лидера за шею, задышал часто. Чужие руки огладили его худую спину хозяйским жестом, сильные пальцы, привыкшие к оружию, провели по беззащитно выступающим позвонкам под тонкой рубашкой, зарылись в мягкие кудряшки на затылке, — Скучал? Валентин торопливо закивал, уткнувшись носом во вкусно пахнущий ворот роминой водолазки и даже зажмурился от смущения, когда Роман подтолкнул его, прижимая бедрами к старенькой стиральной машине, охнул, почувствовав между ног чужое колено, а на шее - сухие, слегка обветренные губы. Рома тоже скучал, хоть и не говорил вслух, а Валентин и не настаивал. — Ромочка… Ром, под-дожди, там же мальчики твои, на кухне-то! И… и салатик я сделал вкусный, любимый твой… — забормотал Валентин, ласково поглаживая Рому по плечам слегка дрожащими пальцами. Железняков неохотно отстранился. — я подумал… может, ты ну… останешься сегодня? — Может и останусь. Ну, показывай давай салаты свои. — Валентин заулыбался, педантично поправил слегка расхристанную рубашку и вышел из ванной. На его тесной кухоньке яблоку было негде упасть. Ребята толпились у стола, синтезатор играл незатейливую мелодию, но при появлении своего лидера они отвлеклись, и Валентин с огромным огорчением обнаружил пустую посуду и тарелки— ни тебе салата, ни картошечки ароматной, и даже вино было полностью выпито. В хрустальной салатнице остался только забытый кусочек редиски, а в сковороде— сиротливая картошинка, запутавшаяся в колечке лука. — А мы это… кхм. Валентин, вкусно очень было, — признался парень с синтезатором и виновато спрятал в карман последний мандарин из вазы. Остальные согласно замычали и под тяжелым взглядом начальства бочком вывалились в прихожую. Приглушенный шум рассосался сам собой, когда громко хлопнула входная дверь и воцарилась тишина, прерываемая только отзвуками гитарных рифов волосатиков сверху. — Ты уж извини моих мальчиков, — вздохнул Роман, — мы только с самолета, проголодались они. Да и устали. — А-а, а как же ты, Ромочка? — всполошился Валентин. — Может, тортик? Я тебе чаю заварю, давай? — Не мельтеши, Валь. Разберусь. Ты сам-то голодный? — Валентин неуверенно пожал плечами, а лидер потянулся к лежащему на столе сотовому телефону — позвонить ребяткам и показать Вале заграничное и крайне удобное изобретение: доставка из ресторана на дом всего, чего душа пожелает.***
— Рома… Ромочка, ты у меня такой хороший, та-такой дорогой… — ласково бормочет Валентин, несмело прижимаясь к прохладному телу. Роман даже почти привык, что Валентин уже после пары бокалов вина растекается, словно желе на солнце, а секс… (Валентин все же умостил голову у него на плече, уткнувшись почему-то холодным носом в шею. Роман хмыкает. Будь по твоему)… занятия любовью превращали Валентина в самое ласковое и нежное создание на свете — глазищи даже без очков карие огромные, ресницы длинющие, и целоваться все лезет, неугомонный. Осторожно гладит пальцами некрасиво сросшийся шрам от пули на груди, обижается, когда осаживают. А ему, Роману, вообще-то по статусу не положено размазней таким быть. Хоть иногда до боли в кончиках пальцев хочется. — Я слышал, у тебя Особа некая есть… — Так это же т-ты, Рома, — бесхитростно заулыбался Валентин, потерся лбом о колючую щеку, и озадачился, — а ты откуда знаешь? Я же ник-кому не говорил, только коллегам с раб-боты… Роман вздыхает. Ему хочется сказать: не подставляйся, не болтай на улицах с незнакомцами с камерой, не смей заставлять меня бояться за тебя, не будь моей слабиной и болевой точкой, дурачье. Ты даже не понимаешь, как опасно тебе быть со мной, как мне сложно за тобой приглядывать в этом непонятном городишке. Слухами земля полнится, а здесь и так все друг друга знают. Роман говорит: — Трепись поменьше, а, — Валентин приподнимается на локте, смотрит возмущенно и почти обиженно хмурится, вредно не позволяя Роману убрать с глаз буйную кудряшку. Задирает курносый нос, совсем как в школе. — У меня все пред-предусмотрено! Я же ученый! — В яблоках моченый, — передразнивает Роман, и замолкает на некоторое время, когда Валя снова жмется к нему, почти заснувший под теплотой одеяла. — Я тебе подарочек привез. — К-какой? — встрепенулся Валентин. Подарки он любил, хоть и получал их нечасто, Валя, на самом деле, совсем не балованный еще с детства. Но в тайне был очень довольный, что Роман приехал к нему сразу из аэропорта, да еще и не с пустыми руками. Ну и кто потом скажет, что Рома— не хороший? Нравится ему плохим притворяться, ну и пусть. — Ты мне все уши прожжужал по поводу своего отпуска и крысы. На море-то хочешь еще? — Х-хочу… Ром-мочка… А откуда?.. — Друзья подогнали путевочки. Летом поедем, — туманно отвечает Роман и у него даже дыхание сбивается, когда Валентин порывисто сжимает его в объятиях. Роман почти ласково проводит ладонью по обнаженной горячей спине, — харэ нежности телячьи разводить. Спи лучше, поздно уже. Валентин все равно долго не может уснуть, возбужденно мечтает, строит планы на лето и очень хочет увидеть дельфинов, как ребенок, ей богу. Если бы Роман не знал– ни за что бы не поверил, что вот этот тщедушный заикашка с оленьими глазами в своем НИИ химичит чуть ли не биологическое оружие. До сих пор передергивает от воспоминаний о том зубастом мутанте, что его ребята пристрелили в лесу. Жуть какая. Когда инженер наконец засыпает, пригревшись у него на груди, Роман натягивает одеяло ему повыше на плечи и осторожно выпутывается из его сонных объятий. Где-то в зале тихо надрывается телевизор до противности въедливым голосом журналиста — Роман рассеянно удивляется, как этот очкарик смог его одурачить, ему даже стыдно немного. Может, снова взять его в плен для острастки? Убивать этого недотепу почему-то не хочется, да и интересно Роману, что там с Зиной Кашиной произошло и чем дело кончится. Он выключает звук в телевизоре и открывает форточку, забравшись под кружевную занавеску. Шарит в кармане своего пиджака, доставая сигареты и с наслаждением затягивается, выдохнув дым в холодный ночной воздух. С утра Валька наверняка отчитает его за пропахшие дрянными сигаретами пальцы и даже не поддастся утренним шалостям, но это будет завтра, а сейчас Роман прислушивается к плотной тишине уже почти родной квартиры, и тушит окурок в каплях дождя, осевших на оконном карнизе. В чьих-то окнах напротив мягко гаснет свет, а в телевизоре полуночничает сияющей улыбкой Ричард Сапогов — как же хорошо вернуться домой.