Почти проклятие

      Шикамару не спит ночи напролёт. Возможно, его родственная душа — алкоголик со стажем, мужик с брюшком, живущий в какой-то отдаленной деревне и пропивающий последние гроши. Такому раскладу можно было бы радоваться, потому что то, что Шикамару слышит — а иногда и видит — пугает его больше, чем перспектива прожить жизнь с ничтожеством.       Кровь. От мыслей этого человека, пьяного мертвецки, трясёт похлеще, чем от криков разозлённой каким-то пустяком матери. Трупы. Так много трупов, что даже от мимолётных видений появляются рвотные позывы. Шикамару зажимает рот рукой: не пристало шиноби бояться такого зрелища. Но он всё равно приходит в ужас при мысли о том, что ему когда-то придётся встретиться с этим человеком.       Сам Шикамару за свои шестнадцать к алкоголю не притронулся ни разу и не собирается в ближайшие сорок лет, за которые — он очень надеется — его «родственная душа» прожжёт себе каждую клеточку организма и умрёт в пьяном перегаре, мечтая об очередном убийстве.       Мать с отцом замечают. Молчат. Сенсей тоже видит прекрасно, но он, как бы это ни было странно, спрашивает, вынимая сигаретку изо рта: «Не хочешь встречаться со своей судьбой, да?» Шикамару пожимает плечами и строит эту свою знаменитую гримасу отчаянного бездельника и человека, которого абсолютно ничего и никто не интересует. В следующую ночь реки крови опять заливают обратную сторону век, а Шикамару даже не знает, какому божеству нужно молиться для того, чтобы это наконец-то закончилось, потому что Воля Огня тут явно бессильна.       Завидовать очень-очень плохо, но Шикамару не настолько глуп, чтобы делить мир на белое и чёрное, поэтому без зазрения каких-либо чувств завидует и Наруто, что оголтело ищет Саске и знает точно, с кем его свела судьба, и Сакуре с Ли, которая тихо принимает то, что ей дано. Они со своими проблемами кажутся такими ничтожными. Шикамару не жалеет себя, но недоумевает, почему именно ему достался этот монстр, в мыслях которого только кровь да странные ритуалы.       Расспросы и поиски в архивах запутывают ещё больше. Джашинизм подходит идеально и по всем пунктам, но вот ведь незадача: ни одного официального приверженца нет. Но это только по бумагам. Шикамару же знает, что где-то там, далеко, есть такой, всей душой верующий в этого злого бога, который взамен на жертвы обещает бессмертие.       «Попробуй всё-таки напиться, — советует Ино, потирая руки в перчатках и смотря прямо в своё блюдо, к которому так и не притронулась. — Тот, кто на другой стороне, поймёт, что у него тоже кто-то есть. Иногда люди круто меняются после этого». Шикамару криво усмехается. Этот человек точно не изменится. Никогда. Если мир перевернётся вверх дном, а потолок станет полом, то этот безумец, даже стоя на голове, будет жаждать крови, принесённой во имя его Джашина. Шикамару игнорирует все советы Ино, признавая их глупыми и ужасными. Поэтому, наверное, он находит дома бутылочку саке, которую отец запрятал «на всякий случай», и выпивает залпом всё её содержимое.       По голове будто бы наковальней. Ни разу не пил, а тут сразу столько да ещё и крепкое. До комнаты, пошатываясь и опираясь на все стены подряд, Шикамару добирается только чудом. Гений деревни. Почти смешно. Мысли путаются в клубок, а думать становится трудновато. Где-то на краешке сознания маячит понимание: на другой стороне сейчас всё это видят, отчего лучше не становится совсем.       На утро Шикамару не может даже на еду смотреть, а вода кажется не просто жидкостью, а благословением божьим и никак не меньше. На тренировки идти невмоготу, поэтому — впервые в своей жизни — он прогуливает не просто так, а по весомой причине: «плохое самочувствие». Клянётся себе, что этот опыт повторять не будет никогда в жизни и надеется, что помешанный на крови что-то да понял.       Странное Шикамару замечает уже через неделю. Либо тот, с кем его судьба свела, решил заделаться трезвенником, либо увиденное его напугало до того, что в нём развилось отвращение к алкоголю. Врождённый гений подсказывал ещё одну, самую вероятную, причину: просто не было возможности выпить. На третьем Шикамару решил остановиться. Через месяц закрались сомнения. Через полтора — укрепились. Что-то точно происходило.       Миссия «С» не обещала ничего сверхсложного, поэтому Шикамару отмахнулся от Ино и Чоджи, что так хотели пойти с ним, и пробубнил: «От вас только мороки больше». Такого весомого аргумента хватило, и они отстали, вздыхая, но не говоря больше ничего.       Когда на месте, где должен был быть груз, оказался парень в чёрном с красными облаками плаще, паника незаметно подкралась на своих когтистых лапах. Когда он повернулся, а сердце — глупый орган — пропустило парочку ударов, паника приготовилась к прыжку. Когда и член Акацки, и Шикамару в унисон выдохнули: «Ты!» — паника разошлась не на шутку. Кровь то приливала к щекам, то отливала. Перед глазами слегка мельтешило, а в ушах звенело.       Конечно, Шикамару и раньше слышал об этом «радостном чувстве, которое словами передать невозможно», возникающем при встрече с тем, кого тебе судьба уготовила, но тот спектр эмоций, что испытывал Шикамару, никакой из языков «радостным» окрестить бы не посмел. Похоже, чёрный плащ ощущал всё то же самое, но лица разглядеть своего не дал. Как его «родственная душа» смогла в таком состоянии передвигаться, Шикамару сказать не берётся, но чёрный плащ попрыгал по деревьям с ловкостью, которой позавидовали бы белки.       Мир встал на своё место через каких-то десять минут, но врождённая гениальность подсказывала, что Акацки успел упрыгать далековато, да и никакого желания преследовать не было. Как бы Шикамару ни пытался напрягать память, ничего, кроме плаща, на ум не шло. Удивляло, как сильно одежда может обезличить человека, но то, как избирательно работает память, раздражало. Вернулся Шикамару в деревню совсем не в духе, а в отчёте написал, что груз не нашёл. Цунаде кричала, Асума недоумевал, а Шикамару молчал, не слушая и не смотря. Думал. Мысли шли отнюдь не радостные. С того дня никаких снов Шикамару больше не видел.       Следующая встреча оказалась такой же неожиданной, как и первая, но пестрила неблагоприятными обстоятельствами побольше. План казался в теории таким идеальным: обездвижить противника и проткнуть с двух сторон. С первым пунктом тут же пошли неполадки. Тени виляли туда-сюда, будто тот, кто ими управляет, переборщил с горячительными напитками, но Шикамару был трезв, а это значило только одно. Тот самый Акацки сидел, а издалека казалось, что покачивался. Котецу тут же задал резонный вопрос: «Чего это с ним?» Шикамару думал, как бы выкрутиться, но из всех мыслей не осталось ни одной, поэтому он решил воспользоваться последним средством.       Асума взгляд понял сразу, но брови сенсея тут же поползли вверх. «Он?» — на выдохе. Кивка хватило. Асума тут же что-то сказал Изуме и Котецу, а Шикамару судорожно пытался удержать мир, собирающийся отправиться в пляску. Чтобы это остановить, нужно всего лишь коснуться своей родственной души. Ну да, просто подойти к члену Акацки, чей напарник где-то неподалёку, и подержать за ручку. Было бы смешно, если это не было бы единственным выходом из ситуации.       Акацки обернулся как-то неожиданно, слишком даже. Как раз в тот момент, когда Изума и Котецу бросились в деревню за подмогой, а его напарник показался на горизонте. Глаза у него оказались до одури фиолетовыми. У Ино в магазине были такие цветы. Фиалки. Шикамару вдохнул и выдохнул, Асума достал тройку кунаев. Акацки таращил глаза, а его напарник громогласно заявил: «Хидан, куда ты пялишься?» Ответ ему не потребовался, так как в то же мгновение все друг друга увидели, а Асума и тот, второй, бросились в бой.       Хидан. Тот, кто мечтал пролить реки крови, а в пьяном бреду взывал к Джашину. Тот, кто сейчас сидел и покачивался, старательно щуря глаза, чтобы разглядеть человека, с которым ему — по велению судьбы — надо бы всю жизнь прожить. Шикамару настороженно ждал и вынужденно признавал, что не представлял себе «Хидана» таким. В его мыслях он был повыше. И старше. И со шрамами. — Какузу, — заорал Хидан, а Шикамару тут же узнал голос, что иногда слышал. — Я, блять, не могу. Всё крутится.       Второй Акацки, в это время как раз парирующий удар, молниеносно оказался рядом со своим напарником, а Асума тут же оказался за спиной Шикамару. Какузу что-то бормотал на ухо Хидану. Асума молчал. Шикамару пытался угнаться за своими мыслями, бежавшими врассыпную.       Какузу мрачновато поглядел вперёд. Шикамару моргнул, а когда снова увидел пространство, то в нём уже не было двоих Акацки. Асума растерянно покрутил головой. Головокружение отступало, но на душе легче не становилось.       «Не повезло,» — заключил Асума и закурил. Шикамару возражать не думал.       Третья встреча от первых двух отличалась разительно. Никто ни от кого бежать не думал. Шикамару сидел на первом этаже постоялого двора, который владелец переоборудовал в подобие бара, и спокойно отхлёбывал воду. Головокружение вернулось, но тут же отступило. Хидан оказался проворнее, чем казался, а за руки схватил даже быстро. Мир встал на место, но Хидан всё ещё оставался рядом, держа свою руку на чужой и улыбаясь бессовестно. — Пора бы познакомиться, — голос у него был всё тот же. Хотя, почему это он должен бы измениться?       Шикамару отвернулся, выпил воду, что оставалась на донышке стакана, и неторопливо, но чётко произнёс: — Лучше не стоит знакомиться. Приставлять кунаи к горлу друг друга будет проще. Хидан усмехнулся. — Ты же не ждёшь, что я всё брошу? — А ты от меня этого ждёшь? — Жду.       Руку он не убрал. — И я жду.       Рассмеялись они как-то вместе, горьковато, с хрипотцой. Шикамару не помнил, чтобы он раньше так с кем-нибудь смеялся. — Тогда нам обоим стоит подумать. А пока, — Хидан поднялся и наконец-то убрал руку, — если надумаешь встретиться, напейся. И думай изо всех сил о том месте, куда надо прийти. И я приду.       Он растворяется в толпе так же внезапно и неожиданно, как и обычно. Шикамару глуповато пялится на руку и ловит себя на том, что наконец-то понимает то, что ему рассказывала Ино об «абсолютном счастье» и прочей ерунде.       В сознании слишком чётко отпечатались реки крови, но они так не хотят вязаться с этим человеком, что Шикамару — первый раз в жизни — позволяет себе быть идиотом. И начинает планировать, как уговорить Цунаде приютить беглого Акацки в случае чего. Оратор из Шикамару плохой, но он попытается. Хочется надеяться, что пытаться что-то делать будет не только он один.