Ночь была прекрасной, а мы благодарны Конгфобу.

Воспитывать ребенка уж очень тяжело, ведь не знаешь, какой выпад, шутку или безобразие он совершит. Но особенно трудновато будет перевоспитывать вполне состоявшегося парня, который года три-четыре как вышел из черты «подросток-пубертат», но такой же. То есть, думает, что лишь он пуп Земли. Ну или просто не хочет с кем-либо общаться, выебываясь, уж простите. Но, а если действительно подумать: фигли Дэ такой из себя мальчик-я-справлюсь-сам? Толком так ничему и не научился. Так, иногда помогает сокурсникам - а в основном за ним, Тью, хвостиком ходит. Или Тью за ним? А, фигли их поймешь. По итогу ходят друг за другом, следят, краснеют, когда внезапно обнимаются или хватаются за руки, - в пределах радости конечно, - и не признаются, что любят то друг друга по-настоящему. С ласковой улыбкой следящий за ними Конг, развернувшись, поднимается по лестнице. Выглядят мило, особенно, когда умаявшийся Дэ спит на плече своего старшего, мило почмокивая губками. Тью краснеет, бледнеет, вновь краснеет, но продолжает улыбаться, накинув на парня свой пиджак. Сейчас они находились в загородном домике Конга – в честь помолвки последнего, потому не было надобности прятаться или шугаться всяких шорохов. Конг завернул за угол и улыбнулся шире, замечая стоящего в коридоре своего муженька (будущего конечно), который оперся на перила и смотрел на ночное небо, покрытое темным покрывалом со множеством белых звезд, кои светились. Подойдя со спины и приобняв старшего, положив руки на плоский живот, где можно было почувствовать пару кубиков, Конгфоб вдохнул родной запах, прикрыв глаза. - Наши гости спят, - усмехнулся он и прикусил хрящ уха. Артит зарделся и вздохнул. - Ты же понимаешь, что при людях заниматься этим…. - Футболом? – усмехнулся Конгфоб, за что получил под ребра локтем. - Все-таки, пройдем в комнату, - обернувшись лицом к младшему, прошептал ему в губы Артит и повел его в сторону их комнаты. *** Высокий, но не слишком долговязый парень прошел по первому этажу коттеджа, замечая, что стало куда тише и спокойнее, по сравнению с жизнью в городе. Воздух был чист и прохладен, что заставляло нашего героя вдыхать его чаще и чаще. Он прошел к беседке, что находилась в саду «скромного», как выразился Конгфоб, коттеджа, который был мало того, что огромных размеров, да и занимаемая площадь всей территории смахивала на спортплощадку в университете. Нотт вступил на порог беседки и с удивлением заметил сидящего на скамье Эма, который рассматривал чистое ночное небо, приподняв голову и оперев о кулак. Нотт не решился нарушать тишину, потому лишь сел напротив, причем их разделял столик, и с упоением посмотрел на младшего. Тот выглядел великолепно в любое время суток, он признавал это, особенно сейчас, ночью, когда свет луны делал кожу младшего светлее, будто фарфор, а черные волосы красиво контрастировали с ней. Эм был одет легко – майка-алкоголичка, что оголяла накаченное туловище и руки, причем на острых ключицах и красивом кадыке наш герой облизнулся, и шорты до колен. Взгляд невольно поднялся на лицо парня, остановившись на пушистых ресницах, которые красиво обрамляли глаза, прямой нос, и пухлые, сочные и точно мягкие губы. Он невольно облизнулся, сглотнув. Кто бы только знал, как же хотелось расцеловать мягкую юношескую кожу, помять мягкие и аппетитные бока, целуя, целуя и целуя сладкие уста. Но парень не давался. Избегал, краснел, бил, остерегался. И вечно оправдывался, что не такой. А какой? Ответа не было. Лишь красные уши, беглый взгляд и вечное облизывание вмиг пересохших губ. А! Еще. Совсем забыл. Эм вечно оправдывался, но хватался за его руки, глазами моля не покидай. Будто бы решался, не был готов, но хотел и любил. Потому Нотт его лишь прижимал к себе, и крепко-крепко обнимал. Давал время, шансы и терпел его истерики, выходки и отказы. Знал, что у ребенка впервые любовь к мужчине, по сравнению с Ноттом. Вздохнув, Нотт внезапно покраснел, понимая, что во время своих размышлений, Эм перестал любоваться луной и ночным небом и начал рассматривать Нотта. И всегда говорил, что тот красив. Ага, красив. Нотт мысленно хмыкнул, когда Эм вновь произнес свои слова, ведь он был обычным: достаточно высокий, хорошо складный и накаченный, но волосы он отращивал, то иногда состригал. И все. - Ты красивый, - произнес вновь Эм. - Эм, слушай…- устало произнес Нотт, захотев вновь сказать, что не такой, но… Эм внезапно осмелел и поцеловал его, сминая пухлые темные губы. Сминал, вылизывал, кусал, а когда Нотт внезапно простонал, то осмелел - проник языком внутрь и начал владеть губами старшего, аккуратно, меж вдох-выдохами, перелезая по столу к старшему и садясь на его крепкие бедра, которые сразу сжал. Нотт приобнял его за талию, приближая к себе, и начиная отвечать, начав «властвовать». Они долго и с упоением целовались, наслаждаясь поцелуями, пока Эм не оторвался от старшего, переходя к его шее и целуя каждую вену и часть кожи, иногда присасываясь, словно пиявка, и ставя засосы. Целовал, кусал и вдыхал запах старшего, Эм действительно наслаждался. Сначала целый день ждал, намекая, но Нотт будто охладел к нему. Даже в машине не сел с ним, сел во вторую, где были девочки. После не смотрел на него, игнорируя. Все удивились и даже Конг с Артитом подошли, мол, поговорить, а потом ушли с улыбками. Что произошло – никто не понял. Эм даже решил, что Нотт не любит его больше, что любит девушек, а ему показалось. Ну как могли ему показаться улыбки, взгляды, адресованные ему и поцелуи? Жаркие поцелуи, во время которых они возбуждались и Нотт пару раз пробивался проглотить всю сперму, да Эм отталкивал. Неправильно это. И стеснялся он. - Эм, не хочешь ли ты…- тяжело дыша, когда парень стягивал с него водолазку, спросил Нотт. - А ты сильно против? – улыбнувшись с искрами похоти в глазах, прошептал ему на ухо Эм и облизнул раковину. – Я вот … Хочу тебя, - горячо прошептал он и это стало последней каплей, все, запреты сняты, ленты отрицания разорваны. Он приподнял младшего за бедра и аккуратно положил на твердую поверхность стола. Нотт разорвал его тонкую майку, с восхищением рассматривая крепкое и поджарое тело Эма, особенно вставшие темные соски. Он начал ласкать их, иногда играя с ними языком или вообще кусая, стягивая одной рукой шорты парня, а второй помогая себе с пряжкой. Вскоре он откинул все вещи на пол и раздвинул ноги Эма, кладя их к себе на плечи. Ласки расслабили младшего и потому его вход оказался не таким тугим, как, казалось бы, ранее. Но тугость была. И боль была. И слезы. И ласки, и утешающие слова, а после и глупости о любви, после которых Эм расслабился. Страсть подхватила под руку любовь, и они окутали парней будто вакуумом, скрывая ото всех. Вскоре, после феерического конца, они обнялись, улыбаясь и тяжело дыша. Ночь была прекрасной, из-за чего все были благодарны Конгфобу, который, перевернув своего муженька, аккуратно вошел, ловя поцелуями его стоны.