Самоконтроль

      Адреналин превышал все допустимые нормы в кипящей от спертого воздуха крови, а Артём тащил его по пустому сумрачному коридору, раз от раза едва ли не спотыкаясь: он спешил так сильно, что его мотало из стороны в сторону, и всякий раз он сжимал пальцы Влада сильнее, лишь бы не отставал, лишь бы не медлил.       После выступления, до сбитых о пол ступней, до всё ещё ярких всплохов стробоскопов под веками, до грохочушей музыки в ушах, до криков, до боли в горле, хотелось просто на автомате быть ведомым, иногда различая расфокусированным взглядом яркие неоновые вывески на стенах, что облизывали их кожу неестественными оттенками, ободранные выцветшие плакаты, какие-то двери, таблички, надписи — все сливалось в какофонию образов, отчего голова кружилась сильнее. Они не виделись три месяца, и от этого, наверное, по рукам било мелкой дрожью до приятной тянущей боли в кончиках пальцев. Влад столкнулся с ним, выпав из реальности на пару секунд, ударился спиной о стену, приходя в себя под горячий шепот с алкогольным придыханием.       — Наклонись, иначе я тебя сейчас по ногам ударю, — Артём звучал хрипло, незнакомо, отрывисто; искрящие нотки в его голосе будто кусали кожу, пускали электрические разряды по длинной цепочке нейронов, до самого разума, и обратно, но словно с замыканиями, словно синапсические связи разрывались где-то на полпути и импульсы лишь нарывали под ребрами при каждом сдавленном вздохе. У Артёма влажные волосы, насквозь мокрая футболка, прилипающая к телу, и губы соленые, а в смазанный поцелуй куда-то мимо губ вклинился кашель на содранное горло, заставляя его отстраниться, опереться рукой на шершавую стену.       Его кожа блестела в свете красного неона, болезненные алые блики на роговице то появлялись, то исчезали под ресницами, каждым раз меняя свою форму, бегая по некогда ярко-голубой радужке, пропадая в расширенных зрачках.       — Свет неонов тебя красит… — вырвалось как-то неосознанно, но под стать движения ладони, пробующей этот ярко-красный на материальность, прикасаясь к жару от скул, — … я не чувствую покой, я не чувствую п…       От пьяного поцелуя и обратно, в движение, в скорость: Артём утаскивал его по памяти, в гримёрку, торопясь наверстать упущенные дни, разлуку, сокращая сотни километров между ними в пару быстрых шагов и хлопнувшую за спиной Влада дверь. Призрачная надежда на то, что сюда в ближайшее время не заявятся другие участники фестиваля, хаотичные движения пальцев в районе дверного замка, который оказался сломан — Артём тихо матерился, от досады царапнув ногтями гладкую поверхность, отталкивая ногой чьи-то мешавшиеся сумки; в этой заваленной вещами комнате разливался полумрак, разбавляемый лишь одинокой лампой на длинном трюмо с зеркалом.       Гримерка без окон — душно, от выпитого перед выступлением давило виски, и, кажется, от перенапряжения лопались капилляры в глазах, рушилась выдержка, рвалась: они встретились здесь же, пару часов назад, не находя в себе сил сделать это на вокзале или у Артёма дома. Увидев друг друга в ином месте, почти наедине, не смогли бы, сломались, ведь даже перед самым выходом на сцену они почти сорвались: забились за какой-то выступ в стене, тяжело дыша, борясь с собой же, и если бы не чужой голос, если бы не крики толпы, до сего момента не различимые в стуке крови в ушах, они, наверное, не справились бы.       Длинные пальцы схватились за поблескивающие цепочки, притягивая к себе, пылко, требующе, сейчас же; мокрые волосы касались щек, путались, лезли в отчаянные поцелуи, раздражая до сдавленного полурычания.       — Успокойся… пожалуйста, — на выдохе, благодаря последним крупицам разума, чувствуя, как становится больно волосам на затылке. Влад бы с удовольствием рухнул куда-нибудь, утаскивая за собой человека напротив, но всё ещё подпирал спиной дверь, создавая хоть какое-то ощущение безопасности. Он думал за двоих, пока Артёмом управлял голод, как бы вычурно это не звучало.       — Я схожу с ума, я в твоей крови алкоголь… — слова тонули в складках одежды, пока Влад видел лишь светлые пряди и чувствовал придыхание сквозь ткань: Артём сползал, Артём стал неудобным, отчего пришлось обхватить его рукой, придерживая, случайно задирая нижний край футболки, касаясь влажной кожи. Наверное, даже такое неосторожное движение было выше его сил: пальцы вцепились в чужие плечи, надавливая, — пожалуйста, чуть ниже! — прижимаясь всем телом, задыхаясь, вцеловываясь в чужие губы с таким желанием, что сводило ноги. Короткая передышка, перед тем, как снова окунуться в омут ощущений, чувств, выпадая из реальности, зрительный контакт на пару секунд, чтобы прошептать:       — Я растворяюсь и совсем забыл про…       — …самоконтроль, — Влад отпустил это неописуемо длинное для них слово, задевая губами серёжку, и задрожал, получая в ответ болезненный стон. Они ведь не могут здесь…       Дверь вдруг двинулась под спиной, чуть толкая вперёд, противно скрипнула ручка; сердце совершило кульбит, проезжаясь по рёбрам, царапаясь, падая вниз от резкого страха.       — Ребят, вы тут чего, всё ещё в себя прийти не можете?       У Дани такой весёлый голос, а им совсем не было весело: Артёма пришлось оттолкнуть, и тот чуть не запутался в собственных ногах, в сумках на полу, в пространстве, и если бы не спинка стула, за которую он так удачно схватился, то повалился бы, вызывая ещё больше вопросов.       — Да после такого… вон, Тёмка до сих пор отдышаться не может, — сжимая до трясущихся жвалок челюсти, Влад с придыханием посмеивался, будто все это забавно, будто все это взаправду, да только правда в том, что у него пальцы сводило от возбуждения и меж ребрами щемило такой тянущей болью, будто лёгкие разрывало вакуумом при каждом неудачном вдохе. У Дани счастливая улыбка, довольная, в руках минералка, и Влад бы все отдал, чтобы приложиться к ней губами. Они не жрали с самого утра, Артём вообще выпил на голодный желудок, так, «для храбрости», хотя храбрость эта была сомнительной; дешёвое пойло, чтобы заглушить искрящийся под кожей зуд желания, в попытках не сорваться при первой же возможности, при первом же подходящем месте, при первом же касании — вот, на что это было похоже.       — Вы не забудьте, что ещё в бар едем.       Конечно, будто им не хватает своих промилле в крови.       Как только дверь за третьим участником группы закрылась, Артём, запинаясь, повалился в чужие объятья, тяжело дыша, пытаясь хоть как-то совладать со своим телом. Дыхание уже не попадало под удары сердца, альвеолы, казалось, забились комками углекислого газа, а кровь сворачивалась и густела, припекаясь изнутри.       — Домой… пожалуйста, домой…       Спорить не имело смысла. Дотяни они до бара, то потрахались бы в туалете, однако на задворках сознания крутилась мысль, что и до дома они вряд ли доберутся.       — Мы не дотерпим до дома… оба…       Он чувствовал чужое возбуждение через слои одежды, и это было настолько невыносимым, что хотелось завыть от осознания собственной беспомощности. Им нужно найти что угодно, любое скрытое место, любую комнату, любую поверхность, любой угол, куда бы можно было забиться, и как можно скорее.       Влад потащил его за собой, вывалившись из гримёрки, чуть не падая на пол — тяжело дышал, едва переставляя ноги, бегая взглядом по коридору, кидаясь на двери и зло шипя, находя их закрытыми. Спасительный поворот появился внезапно, налево, за автомат, что выдавал мерзкий искусственный кофе, в темноту — Артём привалился спиной к стенке аппарата, пока Влад с каким-то новым отчаянным рвением пытался разобраться с незамысловатой пряжкой ремня.       — Блять, расстегни этот кубик Рубика, — терпение на исходе превращалось в раздраженный шепот, перевозбуждение настолько ударяло в голову, что глушить вырывающиеся полустоны не было сил, ощущение близости выжигало изнутри, пробирая конечности крупным ознобом. Ремень выскальзывал из пальцев, не слушался, но спустя пару секунд поддался, металлически скрипнув под вздох облегчения в следующую секунду перешедший на иные частоты.       Чертова разница в росте, будь она неладна — так неудобно наклоняться, сгибать колени, тянуться рукой — Влад заозирался по сторонам, загнанно всматриваясь в полумрак в надежде найти что-нибудь получше. Стол у противоположной стены — и как они его сразу не заметили! — был куда удобнее, чем попытки сделать что-либо стоя; пару движений руками, усилие над собой и напряжённым телом, «обхвати меня ногами» — шепот, и уверенные шаги навстречу сомнительному комфорту. Уверенные только поначалу: хоть Артём и весил немного, нести его, подхватив под бедрами, было довольно тяжело. А ещё стол был виден всем, кто решил бы пройти мимо и свет так удачно полуовещал их, но Артём уже весь трясся, как в припадке, надрывно шепча что-то в основание шеи, трепетно касаясь губами, что забота о безопасности отходила на второй план. На последний, блять, план. Пускай сюда хоть весь зрительный зал припрется! — они слишком давно не виделись и слишком долго искрили рядом друг с другом, чтобы как-то сдерживаться.       Артём откинулся на стол, стукаясь затылком, сдавленно выкашливая сгустки воздуха из переполненных лёгких; руки Влада хватило на двоих, и первое прикосновение раздалось в теле такой волной удовольствия, что оно выгнулось, подалось навстречу, сильнее прижимая ногами чужие бедра. Они будто оглохли: не слышали ничего, кроме собственного громкого дыхания, мягкого шороха одежды и стука столешницы о стену и, хотя музыка со сцены раздавалась в коридоре, смешиваясь с голосами выступающих и звуками толпы, Артём все равно был громче. До патоки, разливающейся по жилам внезапной усладой, до летающих мушек перед глазами, цветных всполохов, до трепыхания под кожей, к которому хотелось приложиться рукой, да одежда мешала, комкалась под пальцами, но было уже не до этого; крышу сносило окончательно, срывало, вестибулярный аппарат не воспринимал информацию о пространстве: сейчас был важен лишь Артём, лихорадочно мечущийся по столу, с его дивным голосом, меняющим тональность от каждого нового движения. Ладони надавили на шею, заставив подчиниться, нагнуться ближе, запутались в волосах, а рука Влада между ними, до того момента рвано двигающаяся, замедлилась, вызывая сдавленный скулеж в покрытую испариной шею.       Артём, вероятно, хотел сдохнуть, потому что сбавлять скорость сейчас было убийственной пыткой для них обоих, и даже пару быстрых поцелуев по всему лицу вслепую не могли успокоить неимоверное вожделение, растекшееся по мышцам вперемешку в чувством опасности. Пришлось навалиться бедрами на стол, подняться на мысочки, чтобы дать волю движениям, свободной рукой опереться на локоть, стараясь не придавить тело под собой; Артём обнимал его так отчаянно, цеплялся, прижимал к себе, оглаживая спину под футболкой, что Влад просто упёрся лбом в лоб напротив, уже не находя сил на что-то другое. Осталось только прерывистое дыхание, резонирующие от стен эхом отзвуки человеческого вожделения, чувство единения в плотно сжатых пальцах и неимоверное желание догнаться, нырнуть в крупную дрожь до спазмов в напряженных мускулах и просто, и просто, и просто всё это закончить!       — Влад, Влад… — и так десятки раз, переходя то в хрип, то в нечленораздельные звуки, сквозь пряди волос, в шею, пару раз стукнувшись головой о столешницу в исступлении, прогибаясь в пояснице, поджимая кончики пальцев, рвано дёргая ногами за его спиной.       Апогей безупречной близости, выталкивающей за грань, разорвался в сознании сверхновой, заглушая звуки и образы, заставляя всему почернеть перед глазами, ощущая лишь то, как болезненно прокатываются по подобравшемуся в мгновение телу скомканные спазмы, находя выход в надломленном стоне, красных полосах под лопатками и самозабвенном укусе в надплечье, в попытках заглушить доказательство собственной чертовой слабости. Они замерли, все еще мимо реальности, чувствуя, как пульсация пробирала до неестественной дрожи, и все внутри трепыхалось: удовольствие пузырилось по венам, кислороду не было места в лёгких, и видимо поэтому Артём дышал так часто и поверхностно, прижимаясь все еще мелко содрагающимся телом, в попытках найти то ли ориентир в пространстве, то ли успокоение, то ли безопасность.       Возбуждение покидало мышцы неравномерно, каждый раз отдавая лёгкой конвульсией, глаза попросту не хотелось открывать, выделившиеся тепло продолжало их плавить, но энергии уже ни на что не осталось, поэтому, наспех обтерев ладонь о джинсы, Влад запустил обе руки под подрагивающую спину, обнимая, поглаживая волосы на затылке, надеясь, что это расслабит, принесет покой. Он сам ещё перебивался с ритмов сердца, едва ли держась на ослабевших ногах, но Артёма, кажется, «поломало» сильнее: он и без того был полупьяный, отчего несвязные бормотания мешались с нервными вздрагиваниями. Он льнул к нему, пряча лицо в складках ткани, чувствуя как саднят на спине царапины, перебирал влажные пряди, ни о чем не думая. Просто был рядом, пока чужие ослабевшие руки не начали прикасаться к нему, ворошить волосы; он приподнялся на локтях, вглядываясь в уставшие поблескивающие глаза, рассматривая ямочки на щеках от поджатых губ, говоря вдруг тихо-тихо:       — Ты чего ревешь?       — Я?.. Когда?..       — Сейчас, — с лёгкой полуулыбкой, стирая мокрые дорожки пальцами, размазывая остатки и без того размазанных черных теней под глазами, пару часов назад нанесенных Танюшкой с таким старанием и аккуратностью. И что это теперь за болезненные серые разводы?       Артём усмехнулся, не веря в собственную слабость, потёр тыльной стороной ладони веки, пачкаясь в косметике, хмыгнул носом и сам на себя разозлился: он был в таком напряжении последние часы, что с быстрой разрядкой организм решил расслабить его окончательно, пуская в ход слезы. Он не мог это контролировать.       — Ню, не хнычь, принцесса, я задушил змеев своими сильными руками.       Артём аж глаза распахнул, чувствуя, как по горлу вверх ползут щекочущие нотки смеха, приоткрыл рот, вопросительно выгибая брови, с пару секунд не находя нужных слов.       — Заткнись, боже, ты отвратителен!       Легко толкнув Влада в грудь, он отвернулся, прикрывая лицо ладонью, борясь с глупыми смешками, но в ту же секунду был вероломно схвачен за скулы — утянут в неожиданные поцелуи, такие глупые, с неровными от беззвучного смеха выдохами, щекотавшими кожу мягким теплом. Фыркая и убегая, защищаясь руками, отмахиваясь от длинных волос и с таким весёлым возмущением:       — Слезь уже с меня, чудовище, что ты за человек такой!       Влад засмеялся так по-родному.

***

      — «Ой, Вла-ад, я так тебя хочу-у, хочу~», — Влад тянет слова, изображая Артёма, посмеивается раз от раза, щуря глаза, — «Возьми меня, Влад, возьми-и! ~»       Они уже минут десять стояли на улице у запасного выхода, ждали такси, кутаясь от промозглого осеннего ветра с мелким дождем в слишком лёгкие для такой погоды куртки. Холод забирался под одежду, на мокрое тело, но наигранная перебранка отвлекала от озноба, слегка согревая — хотя бы то, что называли душой.       — Замолчи-и! — с таким весёлым лицом, играясь, выясняя, кто кого больше передразнит, с актерским возмущением, что не вязалось с тоном голоса, — не было такого, не было!       Это было так забавно, учитывая, что Артём подмахивал — Влад показал ему язык, в ту же секунду защищаясь от игривых ударов, которые больше были похожи на попытки схватить; то и дело останавливая чужие руки он с каким-то детским восторгом повторял:       — Ну, что ты можешь сделать своими маленькими ручками? Что? А? Что?       — Я выбью из тебя всю дурь! — на повышенных тонах, едва ли не подпрыгивая, будто и не устал совсем, с такой искренней улыбкой, словно именно смешливой ребячьей сценки им не хватало для полного счастья.       — Это я из тебя дурь выбью, — Влад резко схватил его за запястья, притягивая к себе, сделал серьезное лицо, чуть схмурив брови, отчего Артём на миг опешил. Победная улыбка мелькнула на пару длинных секунд, а приглушенное «вот и транспорт подъехал», раздалось где-то в волосах, пока он на мгновение прижался, ощущая немного тепла.       В машине сухо и ветер не задувает, какая-то приглушенная музыка из радиоприемника, редкие монологи диспетчера и тихий-тихий скрип «дворников» по стеклу; это, наверное, было даже уютно. Влад посмотрел краем глаза на спутанные мокрые волосы, осторожно потянувшись левой рукой к ладони Артёма, подползая под нее пальцами, переворачивая, мягко поглаживая. Он помнил то раннее утро в конце августа, когда такси так же плавно ехало за город на место съёмок. Когда вокруг было столько малознакомых людей и когда они не спали практически всю ночь. Артём сидел у него под боком, всматриваясь в проплывающие мимо однотипные дома, справа развалился Коля Юг, то и дело вылезающий вперёд, чтобы, посмеиваясь, что-то сказать Эдику на переднем сидении. Как и тогда, Влад едва заметно поглаживал его ладонь, чуть массируя пальцы, мягко надавливая на подушечки, очерчивал костяшки, перебирал фаланги, игрался       Он знал, что это успокаивало. Он давал понять, что рядом.       Сейчас бы доехать до дома, привести себя в порядок и уснуть, но как назло водитель собирал все светофоры и пробки, недовольно бурча и неслышно ругаясь на вечернюю загруженность улиц.