-х-
Чонмо вынужден делить свою человеческую квартиру с Вонджином, который просто невыносим до реально невозможного. Вонджин разбрасывает свою одежду по комнатам и иногда закидывает в шкаф Чонмо; в большинстве случаев стирает цветное с белым, от чего все любимые толстовки Чонмо просто становятся псивыми или такими же цветными — он даже умалчивает про рубашки. Вонджин совершенно не умеет готовить и живёт на одной пицце с колой — это и перехватывает у него Чонмо, как одну из ужаснейших привычек. У Чонмо никогда не было задатков стать ангелом, но в своей прошлой человеческой жизни он только и делал, что пил колу, так что и в этой решил продолжить, но теперь разбавляя её каким-нибудь алкоголем. Так ведь веселее. Ещё Вонджин ужасно шумный — и дело даже не в его громком смехе. Вонджин всё делает громко. Музыка громко; телевизор громко; по телефону болтовня — только громкая связь. Когда закрывается в своей комнате с Сэримом — так вообще становится максимально громким. Такое бывает редко, но Чонмо уже умеет просчитывать моменты, когда надо либо валить из квартиры совсем, либо будет достаточно просто зарыться под подушку. По-честному — из Вонджина демон намного лучше, чем из Чонмо, но сам Чонмо старается не покладая рук и даже выучил несколько классических подъёбов, чтобы донимать ангелов. Получается отыгрываться только на Минхи, но Чонмо мечтает пранкануть Сонмина — тот настолько невинная душа, что, будь он человеком, то просто сошёл бы с ума от любой демонической шутки. В текущий момент времени Чонмо в прямом смысле заперт на целую ночь в одной квартире с Вонджином и сегодня Хёнджуном, и маленькие бесы — во всех возможных смыслах — закрылись в вонджиновской комнате и подозрительно тихие. Чонмо делает ставку, что Хёнджун наконец-таки уломал Вонджина на шибари, но рядом никого нет, чтобы эту ставку у Чонмо принять. Он вытягивает ноги, распластываясь на своей кровати и включая телевизор, единственный на всю их квартиру — ещё одна из причин, по которой Вонджин наглым образом нарушает спокойствие Чонмо всякий возможный раз. В новостях всё ещё обсасывают произошедшую аварию и количество жертв, а Чонмо, глядя на бегущую снизу строку, внезапно вспоминает, что наебался в документах. Как же он ненавидит эту бумажную работу. Стоит ему моргнуть и перед его глазами уже вовсе не телевизор, а недовольный Кан Минхи, сложивший руки на груди. — Вау, это было действительно быстро, — выдыхает Чонмо и садится, даже не утруждаясь поднять подушки за своей спиной, чтобы не было больно прижиматься к изголовью. — Потому что твои посылы самые первые доходят до меня, — Минхи не меняет своего положения; хмурится, когда Чонмо протягивает руку в безмолвном предложении присесть. — Нет, присаживаться не буду. — Как знаешь, мучайся, — Чонмо жмёт плечами; лопатки неприятно проезжаются по деревянной поверхности. — Пришёл меня отчитывать? Минхи взмахивает своими крыльями и складывает их, пряча за спиной. Такой облик Чонмо не привык видеть, потому что обычно они пересекаются только на местах происшествий, а там они оба — в человеческом обличье. Минхи поджимает губы, прежде чем сказать. — Тебе просто повезло, что меня не стали отчитывать из-за твоей ошибки, — Кан разворачивает руку ладонью кверху и над ней тут же появляется знакомая Чонмо папка на маленьком белом облачке. — Иначе мне пришлось бы сделать так, чтобы тебя отстранили. — Играешь грязно, Кан, — хмыкает Чонмо и вытягивает руку. Папка приземляется к нему на колени вместо и открывается сама на нужной странице. Маркерные пометки цветами распускаются на блеклых страницах. — Фу, блять, даже здесь ваши эти цветы. — Ещё раз напишешь не тот возраст, или родной город, или любую другую информацию из анкеты, и я реально тебя отстраню, хён. Минхи хмурится и выглядит максимально серьёзным, пока Чонмо сам пролистывает уже знакомые ему страницы. Минхи сейчас лучше бы разбирал свои другие бумажные завалы, чем находился в этой квартире, где даже запах слишком густой, чтобы вдохнуть нормально. В этот момент за приглушённой бубнёжкой телевизора раздаётся короткий звонкий стон. Чонмо резко поднимает голову, всматриваясь в стену, и даже Кан немного оборачивается, но, скорее, инстинктивно. — Я же говорил, что- — Не хочу ничего знать, — прерывает Минхи, поднимая руку вверх и заставляя старшего замолчать. Чонмо жмёт плечами и вновь переводит взгляд на папку в руках. Он водит пальцами по написанному ручкой и буквы с цифрами меняются, собираясь в новую информацию. Чонмо про себя отмечает, что его человеческий почерк слишком ужасен, но он не жалеет тех ангелов, которые пытались это разобрать. В какой-то мере, это тоже демонический пранк. — Если хочешь, можем устроить так же, — Чонмо бормочет себе под нос, но спасибо идеальному ангельскому слуху, Минхи слышит. — С чего вдруг? Чонмо закрывает папку со звучным хлопком, довольный тем, что появилась возможность отвлечься. Он проводит рукой над тумбочкой своего стола и там появляются два бокала и бутылка вина на подносе. Маленькая кустовая розочка зацветает в такой же маленькой вазочке. В тонких же пальцах появляется сигарета, и Чонмо даже не нужно идти в коридор за курткой, чтобы воспользоваться зажигалкой — пламя с подушечки пальца поджигает самый кончик и Чонмо блаженно затягивается, выдыхая дым в потолок. — Я угощаю, — он улыбается и кивает в сторону появившегося натюрморта. — Я даже могу пройти мимо комнаты этих извращенцев и сам принести сыр на закуску из холодильника. Представляешь, сколько чести? Минхи морщится и быстро щёлкает пальцами — вино с бокалами исчезает, а папка летит к нему в руки почти сразу же. — Лучше научись заполнять документы без косяков, тогда и поговорим. Вот это будет честь. С этими словами, Минхи исчезает так же быстро, как и появился, а Чонмо моргает слишком медленно, чтобы это уловить. Сигарета продолжает тлеть в пальцах, осыпая пеплом красивое покрывало, но Чонмо слишком беззаботен прямо сейчас, чтобы наколдовать себе каким-либо образом пепельницу. Этот Кан Минхи зачастил со своим красивым личиком и теперь это практически всё, о чём может думать Чонмо всё своё свободное время. Да и во время заполнения бумаг и всяких обходов — тоже. Чонмо докуривает за пару минут, думая про этого неугомонного бумажного ангела, и щёлкает пальцами, чтобы растворить бычок, но вместо этого возвращает себе свою человеческую сущность на долю секунды. Рога исчезают и тут же возвращаются обратно, заставляя сдавленно простонать — это не самое ужасное, но и не самое лучшее в смене сущности. Чонмо в привычной манере распластывается по кровати, чуть сваливаясь на бок, чтобы не мешался хвост, и берёт в руки пульт, сохраняя человеческие привычки. Щёлкает каналы бездумно, даже не пытаясь задержаться на каком-то одном. — Дрочишь, а? — Вонджин высовывается во внезапно приоткрытую дверь и улыбается уголком губ. Чонмо резко разворачивается, чтобы взглянуть на нарушителя спокойствия. — А то я тут стон слышал. — Иди отсюда, изврат, — бросает Чонмо и ведёт пальцем по воздуху в направлении голоса, отправляя в Вонджина подушку.-х-
Когда Вонджин вскользь упоминает о том, что Чонмо так и не начал собирать свою коллекцию ангельских крыльев, Чонмо напрягается. Обстановка меняется за долю секунды, но Вонджин этого не чувствует или не хочет чувствовать и продолжает болтать. О том, что у него уже есть одни, но с демонами проводить время интереснее; о том, что, возможно, за эти крылья и могут дать какие-то дополнительные поблажки, ведь переманить ангела в ряды демонов — это великое свершение, но в большинстве случаев все те, кто это делают — делают только для себя самих. Ради собственных коллекций и гордости. Вонджин не упоминает, ради чего сам начал это делать, а Чонмо не особо-то и интересуется. Только думает, что, может быть, из Сонмина вышел бы прекрасный дьяволёнок и он создал бы любовный треугольник, или даже квадрат своей красотой. Ещё думает, что и из Минхи вышел бы классный демон — такой молчаливый и весьма собранный, он бы абсолютно точно мог выполнять сложные поручения администрации и довольствоваться полученными результатами. А ещё соблазнять ангелов направо и налево, завлекая их в адские сети. Минхи и есть в какой-то степени демон для Чонмо — ведь так искусно ебать мозг документами может только он, но на этой мысли Чонмо и останавливается. Сегодня ему нужно появиться в канцелярии впервые за долгое время из-за своего косяка. И ладно бы это была нейтральная — где обычно раздают места происшествий; но ведь нет — Чонмо нужно в свою, демоническую и по совместительству ту, где могут выдать охренительных пиздячек за его проёб с документами. Чонмо радует только то, что на месте привычного секретаря в реальном мире он встречает улыбающегося Тэёна. Если бы было время прямо сейчас, Чонмо обязательно обнял ребёнка и поздравил с новой должностью, но только улыбается мягко, получая в ответ такую же мягкую улыбку. А потом с опущенной головой идёт на ковёр к начальству. На удивление, его не особо ругают — так, немного журят, потому что косячить нехорошо, но наша система отлажена, так что ты блядский везунчик, Гу Чонмо, но смотри, чтобы такого больше не повторилось. Для профилактики всё равно немного поджигают хвост и за ворот отглаженной рубашки выливают немного воды — чтобы понимал, на каких контрастах существует весь чёртов мир. Чонмо покорно терпит, а вылетев из кабинета, тут же бросается обнимать Тэёна, как и планировал. Влажная на спине рубашка высыхает достаточно быстро от всплеска эмоций. — У хёнов такие разные канцелярии, но в обеих круто! — довольно восклицает он на ухо Чонмо, когда тот хлопает его по спине. — Никогда бы не подумал, что буду работать в среднем месте. — И мы никогда не подумали бы, Тэён-а, — Чонмо трясёт младшего в своих объятиях ещё около минуты, а затем отпускает. — Блять, я так рад, что ты умер, ребёнок! Тэён смеётся мило и Чонмо ерошит его осветлённые волосы — на своей новой должности Тэён наконец-то смог сделать то, что всегда хотел, а его родители в мире живых постоянно ему запрещали. Он и звенящие кулоны носит под чёрной кофтой — Чонмо чувствует от одного из них исходящее тепло и делает ставку, что там хранится нечто родное. Тэён, правда, не особо об этом распространяется, а доёбывать ребёнка сейчас не входит в планы. Он обнимает младшего ещё раз, просто потому что это обычное человеческое действие делает его счастливым, а потом всё же откланивается — в этот момент у Тэёна на столе появляется стопка папок со знакомыми обложками, которую срочно необходимо рассортировать. А Тэёну только повод дай покопаться в этом всём — он уже любит свою новую работу. Чонмо же стремится поскорее убраться из этого места — не то чтобы он жаждет продолжить разговор с Вонджином по возвращению, но быть здесь крайне нервозно. Однако, в дверях он натыкается на куда-то явно спешащего Минхи, и у Чонмо рычажок в голове перемыкает за долю секунды — он хватает младшего за руку, останавливая на ходу, и вытягивает обратно за двери. Кажется, именно так говорил ему поступить Вонджин с выскочкой Кан Минхи, чтобы всколыхнуть его спокойный мирок. Вся растерянность мира отражается на веснушчатом лице, когда Минхи вжимается крыльями в стену и роняет несколько наверняка важных бумаг, а рука Чонмо упирается в стену рядом с чужой головой. — Ну и привычки у тебя, никакого воспитания, — отзывается Минхи, краем глаза замечая руку старшего. — Ни тебе привет, ни здравствуйте. — Хэллоу, блять, — Чонмо обворожительно улыбается и это совсем никак не вяжется с тем, что он говорит. — Куда торопишься так? — Логично предположить, что сдать отчёт по твоему косяку, — Минхи складывает руки на груди. — И можно попросить тебя в следующий раз быть спокойнее? Я понимаю, что я не должен чувствовать боли, но мои крылья не железные. Минхи с грустью провожает взглядом выпавшее белоснежное перо и Чонмо переводит взгляд на него же — это не совесть заскребла, нет, показалось. Чуть погодя, он всё же наклоняется и поднимает пёрышко, после вкладывая в чужие руки вместо листов бумаг. Собственные руки в карманы джинсов прячет и вроде как Минхи больше не зажимает. Вроде. — В таких случаях обычно извиняются, — продолжает Кан, когда не слышит никаких слов от Чонмо. — Нет-нет, не по моей части, — Чонмо качает головой. — Я же просто хочу с тобой поговорить, может, на свидание позвать и всё такое. Чонмо смотрит в чужие глаза и видит откровенный блок — то, что Кан Минхи делает лучше всего. Он совсем немного поджимает губы в ожидании ответа, но и ответа толком не получает. Минхи вкладывает вылетевшее из крыльев перо между пуговиц рубашки Чонмо и легонько хлопает в районе груди, словно стараясь убедиться в том, что так оно точно не выпадет. — На тебе, трофей, — младший присаживается, собирая разлетевшиеся бумаги; кончиками крыльев собирает микроскопическую пыль по полу, а когда встаёт, то взмахивает ими совсем легонько и обходит Чонмо стороной, направляясь в сторону дверей снова. — Смотри, не потеряй. Чонмо Минхи не скажет, но это перо будет хранить всегда при себе. Зато он абсолютно точно пожалеет, что в очередной раз послушал Вонджина — подобные выходки на Минхи не действуют никак, а собственное достоинство в очередной раз рухнуло в чужих глазах. Чонмо ещё долю секунды думает о том, что было бы, зажми его Минхи в ответ, но потом суетится и как можно скорее старается покинуть это помещение. Чонмо не считает эту ситуацию позорной, но вспоминать потом точно не будет никогда. Гу спешит поскорее вернуться куда-то в район своей с Вонджином квартиры — ему всё же интересно продолжить тот разговор о коллекциях и крыльях, но что-то ему подсказывает, что ничего нового он от Хама не услышит. Дома Чонмо находит только Сэрима, щеголяющего в человеческом обличье и без футболки — одни только тёмные джинсы да голый торс. Чонмо хочет сказать что-то, но все мысли разом из головы вылетают, оставляя место фантазиям и одному единственному вопросу — что такого сделал Хам Вонджин во всех своих возможных жизнях, что заслужил расположение не только демонов, но и нейтральных товарищей, таких как Пак Сэрим. Сам же Сэрим улыбается довольно и демонстративно пьёт воду из стеклянной бутылки. Чонмо думает, что ради такого он готов не только на регулярный отсос в качестве платы проезда, но и в принципе полноценно стать подстилкой по первому требованию. Жаль только, что самого Сэрима это не особо интересует. — Ты ведь уже нашёл способ, как заставить Минхи повесить крылья на твою трофейную вешалку? — спрашивает он, приваливашись плечом к дверному косяку комнаты Чонмо. Всё-то он знает, ничего не скрыть, даже если запихнуть подобные мысли в самый дальний ящик своей головы. Чонмо поджимает губы, неуверенно кивая.-х-
Минхи, если честно, ужасно надоело исправлять чужие ошибки. Будь то просто исправление помарок Сонмина или же полное переписывание информации в деле — так обычно лажает Чонмо или Вонджин изредка; хотя Минхи точно уверен в том, что кто-то из демонов нарочно делает все эти ошибки. Сонмин же ещё толком не обучен, но очень старается. Иногда косячит даже вечно тихий Аллен, но таких ситуаций можно пересчитать по пальцам одной руки. Кан аккуратно закрывает папку и ставит её на полку — кусок отполированного дерева тут же поднимается вверх, поддерживаемый невесомым белым облаком, и исчезает где-то за сотнями таких же облаков. Сонмин сидит рядом и болтает ногами — не то чтобы он был слишком маленьким по росту, скорее, это действие у него привычное. Он вертит головой, рассматривая движущиеся вверх полки и ящики, и совсем не понимает, куда они пропадают, но спрашивать так и не решается — отвлекать сосредоточенного Минхи всегда себе дороже. А когда рядом мелькает Аллен, Сонмин радостно спрыгивает на подлетевшее облачко и что есть сил бежит в нужную сторону, набрасываясь на старшего и чуть ли не сжимая его в своих объятиях, словно коала. — Хён-хён-хён! — Сонмин укладывает голову на чужом плече и виснет бессовестно, но не то чтобы Аллен был против этого. Минхи оборачивается на звонкий голос младшего и чуть хмурится. — Хён, расскажи, как там в мире людей сегодня? Аллен даже не теряется — подобное происходит достаточно часто и он просто придерживает Сонмина одной рукой, чтобы тот не свалился, а сам увлечённо перелистывает одну из папок. Как же повезло, что эти маленькие облачка спасают своей поддержкой в самом прямом смысле — папка несильно покачивается на облачке от прикосновений пальцев. — Всё как обычно, Сонмин-а, — свободной рукой Аллен проводит над написанным, переставляя буквы в нужном порядке. — Люди слишком много думают о себе, чтобы замечать других. И не то чтобы Аллен был скептиком, просто некоторое время в качестве надсмотрщика даёт определённые плоды в дальнейшем поведении. Сонмин капризно ноет, но со старшего слезать не спешит; взглядом мажет по информации на бумаге, а потом подбородок кладёт Аллену на плечо и дует губы. Ему хочется поговорить, ему скучно, но каких-либо ангелов в его возрастной категории в их канцелярии нет, а Тэён заходит слишком редко и ненадолго, чтобы успеть с ним наболтаться. Вот и достаёт старших. — Может тебе стоит заняться пометками на бумагах, Сонмин-а? — Минхи чуть разворачивается, спокойно глядя на повиснувшего на Аллене младшего. — Хёну наверняка тяжело тебя держать, а работы непочатый край. — Нет, всё нормально, он совсем не тяжёлый, — отзывается Аллен, бормоча это скорее себе под нос; Сонмин расцветает скромной улыбкой от комплимента и тискает старшего совсем немного. — Минхи, лови. Аллен закрывает папку и подталкивает облачко с ней в сторону Кана, чтобы тот отправил очередную папку на очередную бесконечную полку куда-то наверх. Сам же перехватывает Сонмина обеими руками и стискивает в своих объятиях — как ни крути, но младший слишком милый, чтобы игнорировать его поведение, да и его самого. Но спуститься Ану приходится очень скоро — Аллен аккуратно усаживает его на внезапно образовавшееся огромное облако и толкает в плечи, чтобы он провалился в него; Сонмин смеётся так счастливо, как не смеялся даже в своей человеческой жизни. — Здесь правда очень круто, — Сонмин выныривает из облака через пару секунд и с волос сгоняет ладонью белёсые обрывки облака, словно вата; его крылья забавно дёргаются и расправляются широко-широко. — Но был бы у меня ещё друг, так было бы совсем замечательно. — Мы твои друзья, — Минхи наконец заканчивает свои привычные дела и сам плюхается на облако, вытягивая ноги. Аллен повторяет за младшими, но предпочитает уткнуться в одну из толстенных папок, чтобы продолжить изучение проблемного вопроса. — Неужели тебе с нами скучно? — Не скучно, но вы со мной даже не играете. — Это потому что у нас много работы, — Минхи вздыхает тяжело и сам своими крыльями дёргает — они устало трясутся от прикосновений соседних облаков. — И у тебя тоже, а ты отлыниваешь. — Хён, я вообще случайно здесь, ты забыл? — Сонмин строит недовольную мордочку и болтает ногами, взбивая облако пышнее. Минхи качает головой и ничего не отвечает. Со всеми этими проблемными демонами и возросшей неосторожностью человеческого мира, у Минхи теперь совсем нет времени, чтобы даже вздохнуть расслабленно, куда уж там помнить что-либо отвлечённое или разговаривать не о работе. Он чуть хмурится, замечая болтающийся туда-сюда стул, на котором сидел Сонмин, и щёлкает пальцами, чтобы убрать его. К чему вообще предметы мебели, если есть более удобные вещи — например, облака. Минхи хочется взять выходной и отоспаться как следует — чтобы даже не думать о людях и их чрезвычайно высокой смертности, обо всех этих бесконечных бумагах и обязанностях ангелов, именно таких, которым сам Минхи и является. Он лучше бы сидел и раскладывал закладки в делах для судов, что положено делать Сонмину, как младшему, чем таскаться в людской мир, а потом разбираться ещё с тонной бумаг. Кан любит бумажную работу, но так, чтобы от неё была возможность отдыхать. Ведь при жизни ему не нужно было разбираться со всем этим — только ручной труд и уставшие от бесконечных смен в кафе худые ноги; учёба, которая взывала к себе диким воем и безбожными задолженностями из-за работы. Минхи искренне не понимает, почему он попал в рай и стал ангелом, ведь его жизнь вполне себе была достойна среднего места, которое получил Тэён. И Сэрим — абсолютно неизвестно за какие заслуги. Возможно, стать именно сортировщиком в небесной канцелярии и было наказанием Минхи за некоторые его грехи при жизни. Возможно, он и ошибается. Усталый вздох вырывается из груди Минхи, когда в голову приходит чужая мысль — Кан знает наверняка, что она не случайно потерянная, а нарочно отправленная. Случайно потерять может Убин, когда запевается так, что даже из рук выпускает арфу; а сейчас мысль настойчивая, содержащая имя самого Минхи и очень-очень противно нудящая. Минхи делает ставку, что это приколюха от Хёнджуна, но мысль раскрывается и на подсознании отражает фиолетовым. Цветом Чонмо. Минхи прикрывает глаза, стараясь на той мысли не сосредотачиваться — ему всё ещё нужно уговорить Сонмина заняться делом, попробовать словить как всегда не вовремя упавшую из убиновских рук арфу и попробовать договориться с Тэёном, чтобы тот в следующий свой приход задержался подольше и поиграл с Сонмином. А ещё очень-очень хочется вернуться в человеческую квартиру и отмыть крылья от блестящей облачной пыли, которую он собирал сегодня несколько часов. Минхи знает, что делать это совсем не обязательно, но его настолько это тяготит, что сделать хочется нестерпимо. Кан Минхи, может, ты заглянешь ко мне? У Минхи нет времени, абсолютно ни одной свободной секунды, чтобы просто так заглядывать к Чонмо. Особенно при том условии, что в квартире как всегда будет Вонджин. Но потом он слышит хруст рвущейся бумаги и перед глазами возникает чужая ухмылка. Собственные мысли переливаются фиолетовым, когда Минхи нехотя поднимается с облака. Эти издёвки переходят все возможные границы. — Хён, ты же приглядишь за ним? — Минхи устало трёт глаза и кивает в сторону младшего. Тот закопался в облаках настолько, что его обычно белоснежные крылья теперь светятся неестественным перламутром. Аллен отрывает взгляд от папки и кивает, прикусывая нижнюю губу — у него столько интересного чтива в руках, но сосредоточиться на нём будет сложновато, если Сонмин не сядет тихонечко где-нибудь в углу за какое-нибудь дело. — Не беспокойся даже, всё будет в порядке, — Аллен улыбается впервые за долгое время и рукой чуть ведёт в сторону. — Только дай сигнал, когда будешь возвращаться. Минхи отвечает широким взмахом крыльев и едва заметной улыбкой.-х-
Сэрим давит на педаль газа до конца; машина истерично ревёт, чуть ли не взлетая над узкой проезжей частью. Пак прекрасно знает, что ему запрещено превышать скорость по всем возможным правилам, но без этого его работа слишком скучна для него. За окном пылающие горы сливаются в однообразную рыжую массу, а потом сменяются на бесконечное чёрное — Сэрим предполагает, именно так выглядит галактика без звёзд, но ему никогда этого не узнать. То, что в канцелярии есть огромные книги с материалами общего существования его совсем не заботит, хотя один раз заглянуть всё же хотелось. Потом слепит белоснежное — Сэрим мечтает снова оказаться в Альпах, как однажды совершенно случайно попал туда во время первой смотровой экскурсии по мирам; но сейчас — это всего лишь небесная канцелярия и не более. Он оставляет машину как попало, вытаскивая из бардачка бумажки; хлопок двери — и вот Сэрим уже перешагивает скопление облаков, чтобы добраться до одного единственного нужного. Ему не понятно до сих пор, почему внизу всё сделано почти по-человечески — здания, лестницы, лифты и бетонные стены, а наверху сплошные облака, на которых и поскользнуться недолго. Его чуть покачивает, когда облако направляется к бесконечным стеллажам и полкам, и он пытается за что-то ухватиться, но ничего поблизости не находится. Сэрим летит носом вперёд от плавной остановки, но не падает. Его подхватывают чьи-то худые ручонки. Сэрим уже хочет ругаться на Минхи и просто всунуть ему бумаги в руки, чтобы поскорее убраться отсюда — Вонджин бы всех их побрал за свод правил, по которым нельзя просто по щелчку пальцев отправить документы снизу куда нужно, а необходимо таскаться через среднее-х-
Чонмо подкуривает сигарету как самый настоящий человек — цветной маленькой зажигалкой, которую купил в небольшом магазинчике неподалёку. Лёгкие обдаёт горечью и горло дерёт нестерпимо; Чонмо почему-то кашляет, а потом переводит взгляд на пачку в собственной руке. Блядские классические лаки страйк слишком отвратительны даже для людей и Чонмо клянётся, что в следующий раз лучше купит самые дешёвые самопальные, если не будет его любимого мальборо. Он приваливается к стене жилого здания, где произошла утечка газа ранее и глубоко вздыхает, прежде чем облизать губы после тяжки — горько, приятно, по-родному даже. Минхи появляется буквально в следующую секунду, рассекая толпу бегающих офицеров. Как всегда серьёзен и сосредоточен — Хёнджун в такие моменты любит шутить про морду кирпичом — хватает из рук лейтенанта планшет с прикрепленными бумагами, остановившись рядом с ним буквально на секунду, а потом идёт к медикам. Он делает обход по госслужащим всякий раз, когда появляется на месте произошедшего, и только после этого контактирует с кем бы то ни было из демонов. Сегодня Минхи освобождается быстрее обычного — Чонмо не успевает докурить свою сигарету, наблюдая за этой суетой. — Повезло, что только одна жертва, — Минхи выдыхает немного грустно или устало — Чонмо, если честно, не может определить природу этой интонации. — Сейчас быстро разберёмся. Ты один? Чонмо только поворачивает голову в сторону, как из-за медицинского вагончика буквально выпрыгивает Хёнджун. Минхи громко цокает, растеряв последние силы даже для того, чтобы сдерживать себя как-либо. К удивлению же самого Чонмо, такого Минхи он видит в первый раз и его совсем немного настораживает. Хёнджун виснет на Минхи со спины и весело взвизгивает ему на ухо, от чего несколько людей оборачиваются на них. Хёнджуну по барабану и до всех возможных лампочек, а у Минхи жжёт лопатки даже под одеждой в том самом месте, где Хёнджун прижимается. — Минхи-хён-морда-кирпичом! — восклицает Сон и наконец слезает со старшего, не получая никакой реакции. Чонмо усмехается, выпуская бычок из пальцев и после затаптывая его ботинком. — Я так давно тебя не видел! Чо-почём, как жизнь ангельская? Чонмо готов поклясться, что он слышит голос Минхи у себя в голове, который по слогам методично раскладывает отстань от меня, Сон Хёнджун. Но отстань только потому, что Минхи никогда в жизни не употребит какого-либо сленга или матерного выражения. Ситуация в принципе набирает странные обороты, хотя бы потому что Хёнджун снисходит до официального обращения к Минхи — раньше были только фырканья, да поливания грязью за спиной. Хотя более вероятно, что Хёнджун просто издевается. — Хён, этот человек в вашем распоряжении, — голос Минхи опускается на одно звуковое значение, когда он обращается к Чонмо, всячески игнорируя существование Хёнджуна. — Там пометка на деле, что это самоубийство. Чонмо хмурится, потому что для того, чтобы подтвердить этот факт, ему придётся пойти и контактировать с полицейскими — в канцелярии ясно сказали, что произошла утечка газа, так что о каком самоубийстве речь? Но он не спорит; раз сказали позвать небесных, значит, зовёт. Он отлипает от стены и кивает — руки в карманы своей любимой куртки прячет на автомате. Хёнджун тем временем садится прямо на асфальт и вытягивает ноги — молодые кости забавно хрустят, вызывая недовольное фырчание владельца тела. — Я провожу душу, — Сон голову поднимает немного, смотря на старших снизу вверх. — За одно и сразу покажу ему, что не в рай попал. А вы заполняйте эти бумажки, или что вы там обычно делаете. Когда необходимо, Сон Хёнджун — просто лучший работник всех возможных существующих временных течений и миров. — Я заполню, — Чонмо подаёт голос и первый прерывает зрительный контакт с Минхи, который удерживал до этого. Он проходит мимо младшего, задевая его плечом, и направляется прямо к офицерам. Минхи такое стремление Чонмо к работе немного настораживает. Чонмо получает в руки папку, за что тут же благодарит одного из офицеров и кланяется ему, хоть это и не под стать его натуре от слова вообще. Листать бумажки здесь и сейчас ему нет никакого смысла и интереса — всегда можно забрать работу домой, даже если ради этого и придётся задержаться в человеческой оболочке. Так он и решает поступить, но прежде хочет вернуться к Минхи, который чуть ли не из воздуха уже материализовался перед старшим. От компании Хёнджуна один на один охуеешь за долю секунды, только один Вонджин выдерживает — не мудрено, что Минхи так быстро сбежал. — Может, хочешь кофе? — спрашивает Кан, пряча руки в карманы своего любимого человеческого пальто. Чонмо только сейчас понимает, что перехватил эту привычку с карманами у Минхи, но как-либо исправлять её уже поздно — въелась в привычное существование. Но то, что Минхи добровольно предлагает кофе, учитывая, с какой настойчивостью Чонмо приходилось стучаться к нему в голову некоторое время назад, чтобы позвать — слишком подозрительно. Так или иначе, это чудесная возможность может быть запросто использована в демонических целях. Чонмо отказываться не собирается. — Можем даже у меня, если тебе не заёбно тащиться, — Чонмо прижимает папку к бедру, не зная, куда её убрать. — Тем более, я хочу с тобой рассмотреть это дело, потому что не понимаю, откуда тут взялась эта пометка. Отчасти Чонмо действительно хочет разобраться. Минхи вопросительно склоняет голову на бок, но достаточно быстро согласно кивает. — Без разницы, всё равно Сонмина я сбросил на Аллена-хёна, меня никто не ждёт, — тихо начинает он, и даже вроде как собирается двинуться в сторону проезжей части, чтобы вызвать такси, но не дёргается и смотрит на Чонмо. — А вообще, знаешь что? Давай лучше у меня, тут ближе. У Минхи определённо поехала крыша и ему необходим отдых, раз он собирается позвать демона в свою человеческую квартиру, но лучше так, чем слушать едкие комментарии Вонджина и, возможно, мириться с присутствием Сэрима. В квартире Минхи тёпло-бежевые стены и тёплый пол с подогревом — Чонмо настолько непривычно, что по началу даже куртку снимать не хочется. В его с Вонджином квартире всегда открыты окна, чтобы выветривался этот бесконечный запах похоти, и даже если Чонмо закрывает дверь в свою комнату, то ему всё равно дует и он мёрзнет. У Минхи же квартира похожа на маленький островок, затерянный в океане под тёплыми лучами солнца круглый год — Гу делает вывод, что это может быть потому, что на облаках обитать достаточно холодно. А потом куртку всё же снимает. Он старается сохранять ледяное спокойствие, что ему совсем несвойственно и Минхи раскалывает его на раз-два. — Если ты хочешь сказать, что я сумасшедший, то самое время, — Минхи вешает пальто на плечики и цепляет крючок за перекладину подвесной вешалки. — Но ты меня не удивишь и я всё ещё очень предан своей работе. — Попробуй поспорь с тобой, ты же в облаках утопишь, — фыркает Чонмо и бессовестно скидывает куртку на обувницу, а потом стягивает ботинки не расшнуровывая, наступая на пятки. Минхи забавно морщит нос, потому что — что правда, то правда, но Чонмо этого не видит. Разувшись, Кан проходит вглубь квартиры, по пути пальцами касаясь термостата и поднимая температуру на пару градусов. Чонмо бы потоптался на месте, не зная, куда себя деть, но решает сразу нагло занять место где-нибудь в самой личной части квартиры, например, на кровати, и начать рассматривать дело. Сам Минхи скрывается в кухне. — Какой кофе ты будешь? — он повышает голос совсем немного, гремя посудой. Все человеческие повадки активируются в мгновение ока. — А что, у тебя есть личный бариста? — Я есть сам у себя. — Мне как обычно. И Минхи стоило бы напряжно задуматься, прежде чем включить кофе машину и настроить её на режим латте, но он, конечно же, не задумывается. Чонмо с интересом листает папку и даже не тормозит взглядом на имени погибшего, хотя стоило бы. Всю информацию типа возраста и родного города он просто пролистывает, останавливаясь на описанных медиками признаках и пытается сложить два плюс два, пока Минхи на кухне варит кофе. Чонмо даже ненадолго забывает, что у него есть бриллиантовая возможность сделать то, что он собирался, но вспоминает об этом, стоит шуму кофе машины стихнуть. Минхи задерживается, чем даёт Чонмо небольшую фору — он щёлкает пальцами, возвращая себе демоническую сущность, потому что творить в человеческом облике сложнее и дольше, и знакомо ведёт ладонью над кроватью. Тут же возникает поднос с бутылкой вина и парой бокалов, веером раскладываются кусочки сыра на прозрачной тарелке и сверху удобно устраивается ветка тёмного винограда. Чонмо даже подумал бы о шоколаде, но времени не хватает — шаги постепенно приближаются и Гу только-только успевает вернуться обратно в человеческий вид. Минхи готов выронить кружки с кофе из рук, когда видит на кровати уже чем-то знакомый ему поднос. — Я думал, мы попьём кофе, — Кан чуть хмурится, подходя ближе и, если честно, совсем не знает куда пристроить кружки. — Ну, мы можем попить и вина, — Чонмо невозмутимо заводит руки назад, опираясь на кровать и чуть расправляет плечи. — Оно безалкогольное, тебе можно. — Хён, я не пью, — Минхи всё ещё хмурится и на старшего старается не смотреть. Такого поведения он от него ещё точно не получал, даже не смотря на предыдущие попытки соблазнения. — Безалкогольное, Минхи-я. Минхи устало вздыхает и наконец заходит в комнату. Сопротивляться вполне разумному предложению старшего уже нет смысла, тем более, там на тарелке лежит вкусный сыр, а Кан не ел ничего подобного уже давно и, ну, почему бы нет? Он находит куда приткнуть кружки, заранее подумывая, что до них при желании можно легко дотянуться — на подоконник — а потом садится на кровать. Чонмо открывает бутылку, растрачивая свои демонические силы через человеческую оболочку. — Есть ведь штопор, — пока Чонмо отмахивается и продолжает копаться, Минхи берёт в руки папку и раскрывает её в самом начале. Имя, резанувшее по глазам, выбивает из Минхи все посторонние мысли и присутствие Чонмо в том числе. Хван Юнсон, девятнадцать лет. К тому моменту, как Минхи может хоть как-то вдохнуть, потому что нехватка воздуха сказывается лёгким головокружением, Чонмо уже протягивает наполненный вином бокал, легонько толкая в плечо. Неаккуратная капля с ножки срывается и падает на белые листы, оставляя после себя яркий подтёк. Минхи выпивает половину залпом, ощущая себя словно в тумане. — Ну-ка сбавь обороты, эй, — Чонмо делает ленивый глоток и только после этого замечает, что Минхи не совсем в порядке. — Ты его знал? Минхи не хватит всех на свете слов, чтобы описать, насколько он знал Хван Юнсона.-х-
Сэрим натягивает свою чёрную рубашку и застёгивает её почти до конца, исключая две верхних пуговицы; пальцами скользит по воротнику, поправляя, а потом бросает быстрый взгляд на валяющегося рядом Вонджина. Тот растянулся на кровати и щекой жмётся к сбитому одеялу — тёмно-бордовые волосы взъерошены сильно-сильно и влажные. Сэриму сложно удержаться и он наклоняется, целуя младшего в макушку как-то уж слишком нежно. Вонджин сразу же залепляет ему ладонью, куда дотягивается — удар приходится по груди. — Да ты охуевший, мы не в дораме! — восклицает он и даже как-то обиженно переворачивается на бок, спиной к старшему. Ему абсолютно плевать, что из одежды на нём ничего от слова совсем — как будто Сэрим чего-то ещё там не видел. — Подумаешь, всего лишь понравилось, как лежат твои волосы, — Сэрим отвечает спокойнее некуда и звякает пряжкой ремня, продевая его в шлёвки. — Что поделать, если я эстет? — Хуйстэт, — Вонджин бурчит куда-то в одеяло, даже и не думая поворачиваться. Вонджину нравится, когда Сэрим проявляет какие-либо эмоции и чувства всякий раз после их перепихона, но это вызывает чувства у самого Вонджина, а это уже не есть хорошо. Он хмурится и скользит взглядом по кусочку его заваленной комнаты, что скромно открывается его глазам, и цепляется за громоздкую вешалку у противоположной стены. Ангельские крылья слишком большие для того, чтобы хранить их в том миниатюрном шкафу, который у него имеется — что уж говорить о крыльях, если свою одежду Вонджин и так бестактно подпихивает в шкаф Чонмо. Вонджину хочется попросить у начальства возможность съехать куда-нибудь, ну или на крайняк выбить квартиру побольше. Сэрим прослеживает за чужим взглядом, заправляя край рубашки в джинсы. — Ты так и не жалеешь? — он присаживается на край кровати и пальцами ведёт вдоль позвоночника младшего; так невесомо. У Вонджина безумно чувствительная спина, поэтому он тут же отодвигается во избежании спорных ситуаций. — Хёнджун хороший друг и демон, почему я должен? — Хам чуть поворачивает голову в сторону Сэрима. — А вот ты будешь жалеть, если сделаешь это. Сэрим хмурится, потому что не надо долго думать, чтобы понять, что Вонджин имеет в виду. Ему всё ещё странно, что Вонджин не стал драться с ним после того, как прочёл его мысли — Паку казалось, что после этого на порог квартиры его не пустит даже Чонмо. Хотя Чонмо, по большому счёту, поебать на всех, кроме Кан Минхи — даже если сам Гу это отрицает. Сэрим коротко вздыхает, не желая соглашаться с Вонджином. — Я жалею, что ты узнал, — Пак упирается ладонью в кровать для удобства и смотрит на лопатки Вонджина. — Ты ведь теперь будешь издеваться. Вонджин выразительно фыркает. — Подумаешь. Ну перестанешь ты ко мне приходить, ну будут заняты все твои мысли этим мальцом, ну сбрасывать своё напряжение ты будешь на него, а не на меня, — Вонджин резко садится на кровати, подгребая одеяло к себе поближе и совсем немного прикрываясь им. — Злюсь ли я? Да, потому что без тебя будет скучновато, но спасибо, что у меня ещё есть Хёнджун. Рад ли я за тебя? Тоже да, потому что это будет твой первый трофей, у тебя будет своя вешалка, а в наших рядах — пополнение. Это классно. Чуешь количество смешанных чувств, которые я сейчас ощущаю? Вонджин выпаливает это всё почти на одном дыхании и Сэрим удивляется его разработанной до максимума дыхалке. Он наваливается на младшего всем телом и обнимает, опуская подбородок на плечо — такого Сэрим себе не позволял очень давно, но ведь он посредник, он имеет право выражать свои чувства более открыто, нежели ангелы и демоны. Вонджин всё же приобнимает старшего за плечи спустя несколько секунд. — Ты станешь правильным, будешь больше времени уделять ребёнку, а про меня вообще забудешь, как про друга, — бурчит младший. — А ещё, вдруг тебе дадут повышение? Или дадут возможность стать полноценным демоном? Это тоже классно, но. — Но? — Но ты будешь увлечён ребёнком и мне придётся его уничтожить, — сквозь зубы заканчивает Вонджин и чуть отстраняется. — Ладно, шучу. Но это всё может иметь необратимые последствия, ты точно хорошо подумал, хён? Сэрима коротит на долю секунды — это в прямом смысле первый раз в его существовании, когда Вонджин обращается к нему уважительно. Он кивает чуть погодя и задумчиво проходится кончиком языка по нижней губе, даже не акцентируя на собственном действии внимания. Зато Вонджин замечает. — Я готов рискнуть. В конце концов, шансов сохранить своё существование у меня намного больше, чем у вас всех, — Сэрим улыбается и ерошит волосы Вонджина ладонью. Тот приходит к осознанию за долю секунды, но вслух не признаёт — старший, конечно же, прав. Всё же, как ни крути, но даже у таких первоклассных демонов, как Вонджин, тоже есть свои стандарты дружбы и привязанности. Сэрим оставляет младшего валяться на кровати, а сам неторопливо одевается и выходит на улицу. Ему ещё предстоит найти укромное место, чтобы отправиться сразу наверх, но перед этим он прикуривает сигарету из валяющейся в кармане куртки вонджиновской пачки. Сэрим при жизни не разу не курил, но почему бы не заняться этим сейчас, когда всё равно никаких угроз здоровью быть уже не может — сменил человеческое тело и делов-то. Лёгкие дерёт и давит, Пак кашляет в кулак, сбрасывая пепел после первой затяжки. От него будет пахнуть табаком и Вонджином, когда он будет обнимать Сонмина, но в глубине души Сэрим надеется, что для Сонмина это не имеет никакого значения. Наверху же оказывается намного более тихо, чем обычно. Сэрим всё ещё не находит поблизости Минхи или Аллена — мысленно делает ставку, что первый задерживается в человеческом мире из-за всяких определённых демонов, а второй наверняка проводит всё своё время либо за чтением дел, либо в компании той самой поющей нимфы, которая Со Убин и которая мужского пола. Таких небесных аномалий Сэриму понять не дано — возможно, он просто не достаточно влился в это общество. Сонмин сидит на небольшом облаке и сгребает соседнее к себе обеими руками, вероятно, стараясь выстроить какую-нибудь фигуру от нечего делать. Сэрима это настолько умиляет, что он, привычно пошатываясь, усаживается на облако неподалёку и начинает наблюдать. Сонмин сосредоточенно хмурится и дует губы; пальцами скользит сквозь молочно-прозрачное, что оставляет на его коже лёгкий перламутровый блеск. Если возможно продать душу ради того, чтобы быть с этим ребёнком рядом всегда и любить его бесконечно, то Сэрим уже готов подписать контракт собственной кровью. Он прекрасно понимает, что не достоин такого — в прямом смысле — ангела, но ведь ему же ничто не мешает испортить его ради благой-х-
Минхи тратит всё своё свободное время на судорожный поиск хоть какой-то информации. Ситуация со смертью Юнсона ввела его в полнейший ступор, такой, что он едва ли не разревелся на глазах у Чонмо в прошлый раз. Попросил уйти — Чонмо, почему-то, послушался и даже не просил объяснений. Сейчас же Минхи чуть ли не спит на толстенных папках в нейтральной канцелярии и вид у него крайне не презентабельный. За столом напротив сидит сосредоточенный Тэён и раскладывает бумаги в файлы, периодически подшивая их в папки и подкладывая на стол Минхи. Вокруг пусто и тихо — вероятно, поэтому, Минхи так нестерпимо и хочется спать. — Хён, тебе бы передохнуть, — подаёт голос спустя некоторое время Тэён; его пальцы совсем стали сухими из-за бесконечного контакта с бумагой, и он трет подушечки друг о друга, стараясь не потерять это странно-неприятное ощущение. — Сколько ты уже здесь? Неделю? — Я не считаю по-человечески уже давно, — бубнит Минхи себе под нос, закрывая одну из папок. — Почему вообще здесь всё бумажное? В мире давно компьютеры появились, где электронные базы данных? Тэён на чужое ворчание довольно хмыкает и продолжает заниматься своим делом. — Иногда мне кажется, что ты старее этого мира, хён, — веселится Ким. Минхи зыркает на младшего исподлобья. Он ковыряется ещё в нескольких папках, а потом на пороге внезапно появляется необычно хмурый Чонмо и Минхи приходится отвлечься. Чонмо не улыбается и даже на приветствие Тэёна только кивает, не подавая голоса — руки в карманах строгих чёрных брюк, которые Гу надевает, вероятно, по самым пиздецовым случаям. Он садится на край стола к Минхи — хоть что-то по старым привычкам — а потом поджимает губы. Минхи чувствует неладное. — Там автомобильная авария сегодня, — наконец выдаёт он, спустя минуту молчания и переводит взгляд на загруженного Минхи. — Ты пойдёшь со мной? Я в душе не ебу, сколько бумаг придётся заполнять, но предложить стоило. Минхи смотрит на старшего серьёзно и в голове у него весы приоритетов истерично скачут вверх-вниз. — Ты можешь отказаться, я тогда попрошу Аллена или, ну, Сонмина? Например, — Чонмо продолжает, когда не слышит ответа от Кана. — Хотя, нет, Сонмина ещё рано. В любом случае, ты можешь отказаться. Минхи смотрит своим естественным не читабельным взглядом на Чонмо и понятия не имеет, какое решение он должен принять. С одной стороны, было бы хорошо вырастить из Сонмина замену себе на подобные случаи, но с другой — Минхи настолько тут засиделся, в своих убитых в хлам нервах и бесконечных мыслях о Юнсоне, которые отдают чёрным, что может настало время сделать небольшой перерыв. Может, Тэён и прав, и Минхи действительно стоит отдохнуть. — Нет, я пойду, — Минхи отталкивается от стола, отъезжая на крутящемся стуле в сторону и поднимается на затёкшие ноги. Сказать, что его крылья охуели от того, насколько долго они были сложены — не сказать ничего, ведь Минхи не матерится. — Надо размяться всё равно. Чонмо кивает и это единственное, что может добиться от него Минхи. Гу больше не разговаривает — ни на выходе из канцелярии, даже с Тэёном не прощается толком, ни по дороге к месту аварии в сэримовской машине. Даже не комментирует трансформацию в человеческую оболочку. Сэрим хмуро смотрит в зеркало заднего вида и Минхи так же хмуро смотрит в ответ, пока Чонмо изучает привычные человеческие пейзажи за окном. Когда Пак тормозит у огороженного лентой участка дороги, то оборачивается на своих сегодняшних пассажиров, рукой цепляясь за соседнее пассажирское сиденье. — Сегодня без оплаты, полагаю? — Чонмо похлопал бы Сэриму за быструю обучаемость и смекалку — сучность в голосе сквозит неприкрыто — но сегодня не то настроение. — В следующий раз, — Чонмо бросает резко и открывает дверь, первым выходя из машины. Минхи и Сэрим перекидываются неопределёнными взглядами, а затем и Кан выходит из машины. Сэрим вскользь думает, что в следующий раз, может, ему уже и не понадобится обычная плата за проезд, ведь общение с Сонмином явно пошло в гору. Минхи догоняет старшего у перевёрнутой машины — теперь он включает главного и разговаривает с офицерами и медиками. Минхи хочет вставить хоть слово, но ему не дают и на руки спихивают несколько папок, едва отойдя от места происшествия. Обычно, так ведёт себя сам Минхи, но в этот раз всё буквально наоборот и это напрягает и даже пугает. Чонмо уходит с одной папкой в руках, потому что не договорил с одним из знакомых ему врачей, а Минхи так и остаётся стоять, не понимая, какого Вонджина или даже Хёнджуна, собственно, происходит. Возвращается старший ещё через несколько минут — тогда уставший Минхи начинает немного подмерзать от сильных порывов ветра. Он поднимает голову к небу и всматривается в грозовые тучи, хотя обычно небо над его головой всегда светлое. Будь он у себя и вовсе — белоснежно-облачное, как и его крылья. Но сейчас дождевая капля срывается Минхи на щёку, оставляя след, а Чонмо наконец забирает все папки из его рук. — Можно снова к тебе? Поблизости некуда пристроиться, все кафешки закрыты, — Чонмо немного кривит губы, потому что эта ситуация неприятно раздражает. Не хочется даже шутить на тему любимых трупиков, коих сегодня в два раза больше обычного. — А у меня Вонджин. Минхи кивает быстрее, чем сам это замечает. — Да-да, безусловно. Чонмо не шутит про каплю на веснушчатой щеке Минхи и если не это тревожный звоночек, то тогда что. Минхи ловит такси сам, позволяя Чонмо таскаться с папками в руках, и платит тоже сам, из своего человеческого кошелька. Он не понимает, что произошло и в чём дело, но спрашивать боязно — у Чонмо почти осязаемая чёрная аура вокруг. Хлопок двери такси, тяжёлые шаги по короткой лестнице до лифта, звон открывающихся дверей и ключи в руках Минхи — все эти звуки слишком чётко и громко отскакивают от поверхностей для Кана. Скрип двери, удар папок о паркетный пол и тяжелый вздох Чонмо — вообще оглушают. — Хочешь кофе? — Минхи слишком осторожничает, закрывая входную дверь. Он боится разозлить Чонмо ещё больше, чем он сейчас уже есть, поэтому старается не говорить никаких триггерных слов. — Латте сделаешь? Конечно, Минхи сделает. Не хочется ведь сгорать в адском пламени. Пока он привычно ковыряется на кухне, Чонмо по уже знакомому маршруту располагается на хозяйской кровати и обкладывается документами. Гу хочет погрузиться в работу по максимуму, чтобы избежать ненужных мыслей, отливающих фиолетовым, но они так и норовят просочиться в голову. Один лист, другой, третий — Чонмо черкает ручкой слишком быстро, даже не замечая, как Минхи возвращается к нему. И всё как в прошлый раз — Минхи замирает на пороге с двумя кружками в руках и смотрит немного удивлённо. Чонмо поднимает голову. Секунды тишины превращаются в минуты, и Минхи так и дальше бы стоял на своём месте, не зная, что нужно говорить, если бы Чонмо не среагировал первый. Старший встаёт с кровати и в пару шагов сокращает расстояние между — кружки летят на пол, а Минхи — в объятия Чонмо. Крепкие, тёплые объятия демона, которому Минхи противиться не может на подсознательном уровне. Отчасти пытается, конечно — руками упирается в грудь и пытается оттолкнуть, потому что нельзя так, не положено, разлитый кофе надо убрать вместе с разбитыми чашками, и вообще тысяча любых других отмазок, но Чонмо целует Минхи и весь мир грозится схлопнуться в эту же самую секунду. Минхи тихо стонет, потому что губы жжёт от настойчивых поцелуев, но он всё равно отвечает, словно сдерживаться больше не может; пытается вдохнуть побольше воздуха, но тот лишь исчезает, стоит Чонмо рывком прижать к стене. Он цепляется за плечи старшего и тянет за тёмную рубашку, от чего пуговицы опасно скрипят. Чонмо же лезет ладонями под чужую толстовку, касаясь тёплой кожи — не такой уж ты и холодный, небесное создание. Минхи выгибается в чужих руках, прикрывая глаза; настолько приятно, что отключиться можно. Всё же есть определённые прелести человеческой оболочки. Они целуются, кусая друг другу губы до боли, но Минхи сдаётся первый — он толкает Чонмо от себя из последних сил, а сам облизывает влажные саднящие губы. Сердце колотится в груди как бешеное, взгляд глаза в глаза — у Чонмо почти не видно радужек. — Совсем ненормальный, — Минхи хрипит, прижимаясь к стене и судорожно дыша. Чонмо не отвечает — он только смотрит на младшего, а потом вновь подходит к нему вплотную, демонстративно расстёгивая пуговицу собственной рубашки. У Минхи взгляд автоматически скользит вниз и Чонмо победно может сказать, что Минхи отвлекается. И это является основополагающей ошибкой Кана прямо сейчас. Чонмо вжимает его в стену и хватает за запястья — при новом поцелуе сталкиваются зубы и Минхи несдержанно кусает старшего за нижнюю губу. Руки из чужой хватки он выдирать даже не пытается, а когда Чонмо сводит его руки за спиной, вжимая в поясницу — и вовсе сдаётся. Мысленно Минхи прощается со своим положением на небесах и расположением близких — его абсолютно точно отправят под суд после такого, а Аллен и Сонмин даже в его сторону не посмотрят перед казнью. Он лишится работы, лишится всего, что успел построить в этом месте за всё время после собственной смерти. Он не сможет отыскать причину, по которой в деле Юнсона написано о самоубийстве, а ещё он не сможет пояснить Чонмо, почему бросил все свои силы на поиски информации. Но это всё разом меркнет и бледнеет, когда Чонмо переходит поцелуями на шею. Он слишком долго пытался выловить этот момент, чтобы останавливаться прямо сейчас. — Пусти, хён, пусти, — Минхи запрокидывает голову назад, затылком ударяясь о стену и жмурясь от глухого удара; шепчет сбивчиво. — Прошу, пусти. Чонмо медлит ещё несколько секунд и отпускает чужие руки — вновь возвращает ладони под толстовку, задирая её как можно выше и исследуя худощавое тело на ощупь. Минхи выдыхает шумно, а пальцами касается чуть жестковатых волос — с недавнего времени они ярко-фиолетовые под стать агрессивности самого Чонмо. Кан уверен, что этот цвет вовсе не результат человеческой краски для волос, а самостоятельного трудоёмкого выбора из спектра существующих оттенков. Чонмо метит поцелуями ключицы и переходит на подтянутый живот, задирая толстовку выше к груди. Минхи самому бы хотелось уже снять её к чертям — поддаваться, так до конца — но только держит одной рукой, а другой продолжает перебирать волосы. Дыхание спирает, когда Чонмо ведёт языком вдоль края джинсов и едва виднеющегося белья под; Минхи методично бьётся затылком о стену, потому что терпеть становится невозможно. Тело возбуждено от одних лишь поцелуев и настойчивости Чонмо, Минхи расплавился бы, будь его воля и возможность, но. — Сними, — Минхи хрипит едва слышно и Чонмо ничего не остаётся, кроме как поддаться. Он расстёгивает пряжку ремня на джинсах и молнию с пуговкой, тянет мешающуюся одежду вниз, но ровно настолько, чтобы открылись тазовые косточки. Короткий взгляд снизу вверх, а потом Чонмо зацеловывает открывшиеся участки кожи и слышит сдавленный стон от Минхи. Больше ничего и не нужно для того, чтобы у самого член затвердел до боли. Он коротко целует нежную кожу и одновременно с этим стягивает одежду совсем, проходясь языком около лобка. Минхи хочет выдохнуть что-то похожее на хён, нет, но Чонмо даже не пытается вслушиваться и мысли собственные блокирует, чтобы Минхи не достучался — он вбирает член в рот и плавно двигает головой. Минхи кажется, что мир точно должен рухнуть в ближайшие секунды, ещё даже до того, как он кончит, но пока ничего подобного не происходит, за исключением чёртового демона Гу Чонмо, который прямо сейчас стоит перед ним, ангелом, на коленях в осколках разбитых кружек и разлитого кофе, и добровольно отсасывает. Пальцы сжимаются в чужих волосах, задавая нужное направление, и Минхи стыдливо думает о том, что если на дьявольской стороне всегда так, то, возможно, стоит рассмотреть вариант перехода, но ведь тогда он подведёт всё своё окружение. В нём разочаруются. И не то чтобы для Минхи было важно общественное мнение, но он не готов сносить под ноль всю свою кропотливую работу. Чонмо немного отстраняется и утирает губы тыльной стороной ладони как раз в тот момент, когда Минхи чувствует особый прилив приятных ощущений — он поднимается с колен, мазнув по бедру языком и сам расстёгивает свою рубашку почти до конца. Минхи наблюдает слегка расфокусированным взглядом и даже не сразу замечает, что Чонмо указывает ему в сторону кровати пальцем. Минхи, возможно, и попытался бы ещё сопротивляться, если бы был в этом толк. Он вышагивает из своей одежды и стягивает толстовку, переступая через осколки и лужи кофе под ногами, но Чонмо не даёт даже сделать размеренный вдох — толкает на кровать, прямо на рабочие бумаги, а сам устраивается сзади. У Минхи нет никакого подобия смазки или даже замены — он никогда в своей ангельской жизни не собирался ни с кем заниматься сексом, сохраняя обет целомудрия. Хотя кому это было важно, кроме него самого, вероятно. Он падает лицом в бумаги и сжимает их в пальцах вместе с покрывалом, стоит только Чонмо коснуться пальцами чувствительной кожи ягодиц. Рваные поцелуи приходятся на острые лопатки и Минхи готов выть в голос от того, насколько Чонмо умеет быть деликатным, но когда влажные от слюны пальцы скользят внутрь, Минхи вообще отказывается думать. Он жмурится и подаётся вперёд, стараясь уйти от прикосновения, но Чонмо вцепляется свободной рукой в бедро, удерживая. — Хён, — Минхи выдыхает громче, чем сам мог ожидать. — Хён, надо остановиться. — Надо было думать об этом раньше, — Чонмо наклоняется, проходясь губами по плечам и лопаткам вновь; чертит поцелуями узоры и двигает пальцами внутри чуть резче. — Теперь пути назад нет. Минхи согласен — даже после такого, если об этом узнают, то его не примут обратно. В небесной канцелярии развернут на сто восемьдесят и отправят к тем, кто всё это и заварил изначально — вниз на адском лифте без права на остановку. Скорее всего, даже без права на обжалование ради среднего места. Чонмо выбивает отвлечённые мысли звонким шлепком по ягодицам — Минхи несдержанно стонет. — Я слышу тебя, Минхи-я. Минхи пытается не задохнуться от чужой настойчивости и резких движений; он концентрирует всё внимание на нескольких пальцах внутри, превозмогая боль, отчего-то надеясь, что это как-то поможет ему вернуть своё место на небесах. Чонмо хмыкает на чужие мысли — почему он вообще может читать мысли младшего, пока находится в человеческом обличье, вопрос интереснейший, но не подлежит обсуждению. Не сейчас точно. Он вытаскивает пальцы, давая Минхи передохнуть, и слезает с кровати буквально на несколько мгновений, чтобы раздеться. Рубашка летит на пол без особого направления, брюки с бельём — туда же; Чонмо блаженно выдыхает, ведь чувствительную плоть больше ничего не стягивает. Удобно устроившись позади Минхи, Чонмо дёргает его за бёдра к себе, протаскивая по кровати, и пускает слюну на собственный член. Слюна красиво скользит на кожу и переливается, а потом Чонмо нетерпеливо одним толчком заполняет младшего. Минхи хрипло низко стонет — старший толкается явно без предупреждения, а те несколько секунд передышки вообще никакой роли не сыграли. Когда Чонмо успел раздеться, Минхи искренне упускает, зато не упускает то, с какой резкостью он тянет его за бёдра вверх спустя несколько толчков, вынуждая стыдливо подняться на колени, а щекой прижаться к кровати. Пальцы сжимаются на худых бёдрах, а сам Чонмо подаётся вперёд, лбом прижимаясь чуть ниже плеча — сохранять такое положение ровно крайне сложно, поэтому он почти сразу же упирается рукой в кровать. Минхи чуть поворачивает голову — мажет губами по худому запястью, пока Чонмо набирает темп. Больше Кан ни о чём думать не может; только о том, насколько Чонмо близко, насколько его много и насколько это хорошо и одновременно плохо. Старший накрывает ладонь Минхи своей и на несколько секунд переплетает пальцы, отправляя Минхи этим действием чуть ли не вверх до небес, но на деле — в самый низ, в ад прямой дорогой. Потом Чонмо выпрямляется, расправляя плечи и толкаясь в младшего под определённым углом, выбивая тихие стоны; ладонями скользит по рукам к спине и оттуда ведёт к пояснице. У Минхи кожу жжёт нестерпимо от чужих прикосновений — боль прошивает до костей, а места поцелуев горят, вероятно, фиолетовым пламенем. Чонмо ставит метку под лопаткой, втягивая кожу, после зацеловывая, а Минхи задушено всхлипывает, когда один из толчков приходится ровно по самому нужному месту. Настолько жалко и и одновременно хорошо он себя не чувствовал примерно никогда. Бумаги мнутся под коленями Чонмо и телом Минхи, но никто даже не собирается от них как-либо избавляться. Чонмо тянет младшего к себе, заставляя подняться, а Минхи и не нужно повторять дважды — он выпрямляется на дрожащих ногах, заводя одну руку назад, чтобы найти хоть малейшую опору в качестве чужого тела, но от новых толчков выбивается весь дух. Чонмо перехватывает Минхи, прижимая к себе, скользит пальцами по подтянутому животу; Минхи несдержанно стонет от нового прилива жжения по всей спине, там, где Чонмо своей грудью жмётся. Он чувствовал подобное, когда Хёнджун его обнимал, но не обращал на этого должного внимания. А стоило бы. Чонмо целует дрожащие плечи, а когда Минхи запрокидывает голову назад — и шею тоже, не сбавляя скорости толчков. Ему самому кажется, что долго он не выдержит, потому что Минхи стонет так, что душу продать хочется дважды и быть в вечном рабстве у кого бы то ни было, лишь бы слышать это снова и снова. Гу скользит ладонью по телу, оглаживая в очередной раз, а потом поднимается выше и сжимает пальцы на шее. Кадык судорожно дёргается — Минхи нервно сглатывает и хватает ртом воздух, всем нутром ощущая, что находится на грани. Он сжимается вокруг члена Чонмо и только успевает сделать несколько рваных движений рукой по собственному. Покрывало пачкается, а Минхи не находит в себе сил для существования; ему настолько безумно хорошо, что просто невозможно. Он наконец вдыхает с хриплым стоном, когда хватка на шее ослабляется, и поверить не может-х-
Сонмин балансирует на узком бордюре, расставив руки в стороны — даже имея такую сложность в передвижении, он обгоняет Сэрима, идущего позади с двумя рожками мороженого. На улице градусов пятнадцать тепла, если не меньше, но Сонмин попросил, Сонмин хорошо себя вёл — Сонмин получил. Сэриму не жалко никаких человеческих денег ради того, чтобы сделать этого ребёнка счастливым. Да и в целом ничего не жалко. — Такая погода хорошая, — Сонмин буквально сияет и останавливается, оборачиваясь на старшего. На самом деле, уже начинает постепенно темнеть, но если Ан имел в виду отсутствие дождя, то он определённо попал в точку. Сэрим согласно кивает и языком проходится по сливочному шарику — губы пачкаются и он тут же их облизывает. Он не замечает, как заинтересованно смотрит на него младший, не замечает вообще ничего подозрительного. — Хён-хён-хён, а где мы будем ночевать? — Сонмин спрыгивает с бордюра и дожидается, когда Сэрим подойдёт к нему поближе. Тогда и устраивает свою внезапную атаку обнимашками — Сэрим едва не роняет всё из рук, когда Сонмин на нём виснет. — Ты собрался здесь ночевать? На Земле? — Пак удивлённо вздёргивает бровью и не знает, как младшего подхватить, руки ведь заняты. — Сонмин-а, в человеческом мире ты тяжелее, мы упадём сейчас. — Не упадём. Сонмин лижет старшего в щёку, словно щеночек, и тогда Сэриму окончательно становится ничего не понятно. Он всё так же удивлённо смотрит на Ана, вероятно, по привычке делая мысленные посылы с вопросами, но ответов не получает. Простояв так буквально несколько секунд, Сэрим пробно делает шаг вперёд прямо на младшего, а тот совершенно не вовремя теряет равновесие, приземляясь своей худощавой пятой точкой на холодный асфальт. Мороженое, по счастливому стечению обстоятельств, летит рядом, но никак не на; а Сэрим вляпывается в треснувший рожок и остатки лакомства пальцами, стоит ему завалиться на Сонмина сверху. Проходящая мимо пожилая пара очень подозрительно на них щурится, в то время как Сэрим прикладывает все усилия, чтобы не раздавить младшего своим весом. Сэрим даже не знал, что Сонмин умеет так заразительно смеяться. — Ты так и будешь продолжать падать на меня, хён? — проговаривает он сквозь смех и немного отползает назад, выбираясь из-под старшего. Ему ведь даже не больно, ну подумаешь, на асфальт сел с высоты своего роста. — Я же сказал, что мы упадём, ты ведь не слушаешь меня, — Сэрим опирается коленями, стараясь немного приподняться, но внезапно это оказывается просто невыполнимым заданием. Сонмин поднимается первым и тянет старшему руку, но тот только смотрит снизу вверх и забавно машет испачканной рукой. Как будто Сонмина волновали когда-то такие проблемы — будучи человеком он вообще не знал понятия брезгливости, а когда играл во дворе, то вечно приходил весь перепачканный и с ссадинами на коленях. Он хватает Сэрима за руку и рывком дёргает на себя, другой подхватывая тоже, чтобы Пак не свалился окончательно. Миссия увенчивается успехом, кроме отданного асфальту десерта, испачканных сладких рук и ноющих коленей и копчика. — Наверное, мне стоит купить тебе что-нибудь другое сладкое взамен? — Сэрим даже не знает, куда деть собственные руки, ведь об себя их не оботрёшь никак. — Например в кафе где-нибудь. Там и руки помоем. Сонмин радостно кивает и по привычке хлопает в ладони, пачкая руки ещё больше. Сэрим цокает, но сдержать улыбку всё равно не может. Ближайшее кафе больше похоже на маленький чуланчик, в котором и два человека с трудом развернутся — на стенах висят фотографии какого-то айдола, у которого день рождения как раз в апреле, и Сонмин, немного приглядевшись, узнаёт в популярном лице своего хёна. Который Аллен. Ему, конечно же, могло показаться, и чтобы подтвердить факты, он тыкает локтем Сэрима в бок. — Не думал, что Аллен мог быть популярным, — с удивлением выдыхает Пак; чуть погодя, он проходит к кассе, спрашивая у девушки за стойкой, где можно вымыть руки. Сонмин топчется на месте и рассматривает фотографии, вместо того, чтобы идти за старшим. Он через какое-то время всё же присаживается на ближайший стул и опускает руки на колени, выворачивая ладонями кверху — остатки уже стали просто липкими и сухими, создавая неприятные ощущения, которые Сонмин уже давно не помнит. Облака между пальцев ощущаются иначе, хотя и то, и другое, одинаково сильно хочется смыть с кожи поскорее. Сэрим же возвращается и увлечённо рассматривает написанное от руки подвесное меню, пока Сонмин бежит по следу старшего, чтобы наконец избавиться от липкости и сладости. Сэрим покупает кусочек торта для младшего, а для себя глинтвейн — он уже очень давно не проводил время в человеческом мире и совсем забыл, насколько эта штука может быть вкусной. Он не задумывается об Аллене, хотя должен бы — по-любому позднее можно спросить один на один, хотя Аллен не из тех людей, которые добровольно подтвердят такую информацию. Сонмин открыто ластится к старшему, когда они наконец усаживаются за столиком и это продолжает сбивать с толку. — Так ты придумал, где мы будем ночевать? — Сонмин отправляет в рот ложку с маленьким кусочком на ней и приваливается виском к плечу старшего. — Нет, — Сэрим делает осторожный глоток из кружки, потому что напиток горячий; язык неприятно обжигает. — Но мы можем пожить у меня немного, если хочешь. — У тебя есть своя квартира? Сэрим замолкает, поглядывая на младшего из-за своей кружки. Глинтвейн опасно плещется рядом с губами, так и норовя коснуться и обжечь, а потому, во избежании неприятностей, Пак отставляет кружку обратно на стол. — Ну да, мне тоже выделили, как и всем, но я там редко бываю, — неуверенно говорит он; пальцами постукивает по резной поверхности столика — нервничает. — Кру-у-уто. А почему редко? И вот это Сэрим точно не хочет объяснять. Как объяснить Сонмину, что всё своё время он проводит либо в разъездах между небесами, Землёй и адом, а всё то время, что остаётся — у Вонджина? По определённым причинам и с такими же определёнными последствиями. Сонмин маленький и наивный, он может не заметить затянувшейся тишины или не найдёт второе дно там, где оно есть, но скажи ему Сэрим что-то про Вонджина — пазлы сложатся один к одному. Отчего-то Пак в этом уверен. Вместо ответа он чуть двигает свою кружку в сторону Сонмина и заглядывает младшему в лицо — тот как-то даже безучастно ковыряется ложкой в десерте и вслушивается в слова старшего. Который, между прочим, уже некоторое время молчит. — Может, запьёшь свой торт? — ловко сводит тему Пак, хотя понимает, что даже это действие может иметь последствия. Сонмин сначала замирает, переставая ковыряться в торте, а потом и вовсе от старшего отстраняется — смотрит на него с таким ужасом, как будто на его глазах только что задушили котёнка. Сэрим согласен, что его предложение явно выходит за рамки ангельского поведения, но он всё ещё обитатель среднего места, он может так себя вести и ему не будет стыдно. — Мне же нельзя, хён, — растерянно бормочет Ан, смотря то на кружку, то на свой помятый торт. — А что, если об этом кто-то узнает? Сэрима умиляет чужая растерянность, да настолько, что он тянется и ерошит тёмные волосы младшего, а потом снова притягивает его к себе для объятий. Этот ребёнок и вправду слишком невинный для чего бы то ни было. Самое время попробовать бессовестно испортить. — Я шучу, — Сэрим улыбается мягко-мягко. — Доедай и поехали, а то скоро уже будет совсем темно. Сонмин спешно доедает торт, как будто от этого зависит его жизнь. Или просто стараясь скрыть смущение от сложившейся ситуации. На улице южный ветер бьёт в лицо и качает деревья; фонарные столбы режут своим светом по глазам, заставляя смотреть только под ноги, но никак не вверх. Сонмин срывает листья с небольшого куста у жилого дома, когда вспоминает, что в принципе ему делать такого нельзя, но уже поздно — что сделано, то сделано. Сэрим приобнимает младшего со спины, затормозив его прямо посреди улицы. — Смотри как красиво, — старший задирает голову к тёмному небу, игнорируя настойчивый свет ближайшего фонаря и пальцем указывает на распустившиеся яркие звёзды. Сонмин поднимает голову следом и залипает — небо с человеческой точки зрения действительно намного красивее, чем с ангельской. Он запоминает эту мысль, чтобы рассказать Аллену или Минхи по возвращении, но потом вдруг меняется в лице. Сонмин думает, что ему не хочется возвращаться обратно на небеса. Не потому что там плохо — просто потому что там будет совсем не так, как здесь. Или как с Сэримом. Он оборачивается на Сэрима, накрывая его руки собственными ладонями и роняя из пальцев помятые зелёные листья — губы почти сталкиваются, но Сонмин всё же держит небольшое расстояние. — Не хочу обратно, хён, — говорит он тихо и это первый раз, когда Сэрим видит Сонмина настолько серьёзным. Сэрима застают полностью врасплох чужие слова — не то чтобы он надеялся на обратный эффект, он ведь, вообще-то, этого и добивался, но когда Сонмин говорит это сам, то всё звучит иначе. Он подаётся ещё немного вперёд вместо ответа — кончики носов соприкасаются и Сонмин тут же улыбается, потому что ему щекотно. Сэриму бы вдавить педаль газа в пол, как он обычно это делает в машине, но сейчас так не получится — да и не можется, почему-то. Только глаза прикрывает и выдыхает тихо, потому что с Сонмином рядом как-то по-особенному спокойно существовать получается. Сонмин отстраняется первый — вероятно, из-за неловкости. Сэриму хорошо видно, насколько его щёки покраснели буквально за долю секунды, так что настаивать он особо не собирается. Они в тишине добираются до нужного подъезда и квартиры, и к их общему удивлению, тишина эта не кажется напряжённой. Дома у Сэрима пусто и это сразу бросается в глаза — пальцы Сонмина инстинктивно нащупывают выключатель и свет озаряет просторный коридор, который сливается в комнату-кухню. Никаких лишних перегородок, даже мебели минимум, и не то чтобы Сонмин разбирался в дизайне квартир, но ему очень уютно становится почти сразу. Он скидывает свою куртку на старшего, разувается и без спроса бежит в сторону раздвинутого дивана, плюхаясь на него, словно самый настоящий непоседа. Сэрим смеётся. — У тебя очень классно здесь, — Сонмин распластывается по дивану и вытягивается, случайно хрустя некоторыми косточками. Покрывало, закрывающее одеяло с подушкой, тут же комкается под худощавым телом. — Можно остаться тут навсегда? — Это вряд ли, — Сэрим чуть качает головой, развешивая верхнюю одежду и после так же разуваясь, чтобы пройти и упасть на диван рядом с младшим. — Тебя будут искать уже очень скоро. А учитывая, что время в раю идёт быстрее, чем на Земле- — Хён, ты становишься нудным, как Минхи-хён, — Сонмин перебивает на полуслове и палец к губам старшего прижимает. Абсолютная бестактность. — Не нуди. Сэрим хмурится и откидывается на чуть жестковатые диванные подушки, уходя от прикосновения. Когда Сонмин просит включить телевизор, Сэрим беспрекословно слушается, потому что не видит в этом чего-то странного — он щёлкает каналы, пока Сонмин не отбирает у него пульт и не отбрасывает куда-то в сторону. Ан комочится у старшего под боком, прижимаясь спиной поближе и прикрывает глаза. Сэрим переворачивается на бок для удобства и приобнимает младшего. Сонмин находит чужие пальцы и сам переплетает. — Я засыпал под телевизор почти всю свою жизнь, — Сонмин говорит очень тихо, настолько, что Сэриму приходится приподняться на локте и чуть податься вперёд, чтобы услышать как следует. — Это единственное, что я из неё помню. Сэрим тянется к чужим волосам — они такие мягкие с виду и, как оказывается, на ощупь тоже — и вплетает пальцы в тёмные прядки. Сонмин немного откидывает голову назад и жмётся ближе; Сэриму даже кажется, что за приглушённой бубнёжкой телевизора он слышит чужое урчание, словно кошачье. Сонмин и вправду похож на кота чем-то, но намного больше на — маленького щеночка. — Я из своей жизни вообще ничего не помню, — Сэрим старается держать такую же громкость голоса, чтобы не оглушить Сонмина. — Уже много времени прошло. Я даже не помню, почему меня определили в среднее место. Сонмин прикусывает нижнюю губу и судорожно взвешивает в голове все за и против. Не то чтобы то, что он хочет сделать, поможет ему задержаться на Земле, но никаких других обоснований у него не имеется. Он хочет всеми возможными способами как можно позже вернуться обратно, потому что там — на небесах — такое скучнейшее существование. Не то что рядом с Сэрим-хёном. Да и кому он нужен там, на него почти не обращают никакого внимания, только если не велят заняться очередными бумагами. — Хён. Сонмин смотрит прямо перед собой, не находя в себе сил развернуться. Тело начинает подрагивать от нервов, а ладони потеют, и Сонмин вспоминает, что значит быть человеком. В обычном случае, он бы расправил крылья и упал на пару облаков вниз, собирая перламутр перьями и тем самым уходя от любых возможных проблем, но сейчас. Сэрим занимает всё то же положение, чуть заинтересованно склоняя голову. Пальцы замирают в ожидании продолжения фразы от младшего и перестают играться с прядками. Когда ответа не следует, Сэрим решает, что так или иначе приводить свой план в действие всё равно придётся, если он всё ещё этого хочет, разумеется, и. Сам целует Сонмина куда-то в уголок губ, приподнимаясь на руке ещё немного. Сонмин тормозит и растерянно хлопает глазами — от чужих действий собственные мысли ужасно путаются, отказывая телу в любых движениях. Последнее, что могло случиться в его существовании, это то, что Сэрим сам сделает первый шаг. Чуть погодя Сонмин всё же разворачивается и смотрит на старшего немного сконфужено — они слишком близко друг к другу, чтобы вглядываться в глаза, но Сонмин пытается и напряжённое зрение моментом отдает прострелом в висок. Ан закрывает глаза от этого, а последнее, что видит Сэрим — чудесную родинку на чужом носу. Сэрим целует мягко и давая возможность Сонмину самому отстраниться при желании — руками не трогает, не двигается, только касается его губ своими. Сонмин отвечает с готовностью, будто ждал; разворачивается всем телом к старшему и сам тянется к его рыжеватым волосам, касается пальцами, когда старается повторять совершенно незнакомые движения губами. Сэрим удивлённо выдыхает в поцелуй и одну руку устраивает где-то на талии, притягивая ближе, а другую возвращает в волосы. Сонмин умилительно коротко скулит, едва-едва слышно, и у Сэрима тормоза срывает окончательно. Он языком касается чужой нижней губы, ведёт мягко-мягко, но Сонмин не может повторить — он немного отстраняется, расфокусированным взглядом смотря на чужие губы и приоткрывает рот совсем немного. Сэрима давит осознанием лишь на долю секунды — перед ним самый настоящий ангел с небес, но в человеческом обличье, который позволяет себя целовать и это не вызывает каких-либо угрызений совести — а значит, где-то должен быть подвох. Но его нет, потому что стоит Сэриму прекратить целовать, как Сонмин коротко хнычет и тянет к себе ближе. Здесь определённо что-то не то. Сонмин скользит руками по шее и забирается пальцами под топорщащийся воротник сэримовской рубашки — чужая кожа ощущается теплом на подушечках пальцев и это безумно приятно. Волны выпирающих позвонков заставляют раз за разом проходиться по ним едва ощутимо, а после этого стоит Сонмину спустить руку чуть ниже плеч, он нащупывает неровности на коже и замирает. Чуть отводит голову в сторону, чтобы заглянуть старшему в глаза, но Сэрим старательно отводит взгляд куда-то ниже сонминовских губ — шея у младшего просто невероятно красивая и требует быть поцелованной. Пак чувствует секундное напряжение, когда пальцы оглаживают каждый маленький шрам, насколько позволяет дотянуться расстёгнутая рубашка, а потом выдыхает тихо — у Сонмина во взгляде неприкрытое сожаление; прости, что тебе пришлось пройти через это, хён. И неважно, что Сонмин не мог предотвратить эти шрамы вообще никак — когда Сэрим получил их, Ан был ещё счастливым ребёнком в человеческом мире. Сейчас же Сэрим думает, что на сто процентов согласен спуститься в ад из среднего места из-за Сонмина; даже согласен быть не демоном, а просто вариться в котле с другими грешниками, потому что действительно этого заслуживает. Расположение кого-либо из близких, типа Вонджина, покажется раем, если всё сложится удачно, но Сэрим не настолько везуч. Он валит Сонмина на спину, а сам нависает сверху — руки по обеим сторонам от головы младшего, колено между его ног и неровное дыхание губы в губы. На Сонмине будто весь свет сошёлся клином в один момент — нет, все существующие миры и галактики. Ан снова прикрывает глаза, избегая изучающего взгляда, и на ощупь ведёт руками снова к шее, стараясь притянуть к себе и попросить новый поцелуй. Он даже и не представляет, что его ждёт за это, но складывается ощущение, что, кажется, он стерпит всё. Сэрим совсем немного давит коленом, когда пытается устроиться удобнее, и Сонмин роняет шумный выдох — таких прикосновений к себе он никогда не получал и не знаком с последующими ощущениями. Внизу живота приятно тянет и требует касаний, от чего Сонмин ёрзает, в попытке прижаться ближе к чужой ноге. Сэрим же только утягивает в новый поцелуй, зацеловывает чужие губы мягкими чмоками и только потом снова пытается целовать как следует. Сонмин теряется, он не знает, как ему повторять за старшим и делает наобум — получается неплохо. Сэрим одобрительно сжимает пальцами сонминовские волосы, стоит ему вновь коснуться их. Когда у Сонмина топорщится ширинка узких джинсов, сам он этого не замечает, но по стечению обстоятельств упирается руками в чужие плечи и отстраняет старшего от себя. Вдыхает судорожно — по телу всё ещё идёт дрожь, но уже приятная и отдающая в бёдра; он сводит колени, зажимая Сэрима между, а сам Сэрим растерянно смотрит на Сонмина под собой. Он хочет спросить, всё ли в порядке, да и в принципе если Сонмин скажет не трогать его, то это вполне объяснимо — он согласится и будет спать на голом полу, лишь бы Сонмин чувствовал себя в безопасности. Но Сонмин только двигает бёдрами и запрокидывает голову в беззвучном стоне от нахлынувших приятных ощущений. Сэрим понимает, что теперь пути назад абсолютно точно нет.-х-
Минхи всеми силами старается не контактировать с Чонмо вообще никак. Доходит до смешного — он прячется между нескончаемых стеллажей, между облаками, где угодно, всякий раз, когда приходит новый вызов в канцелярию по поводу происшествий. И как назло, за последние пару человеческих дней уже поступило больше пяти. Аллену хочется подойти и потрясти его за плечо, спросить, в чём дело, ведь никогда младший так не отлынивал от работы, как сейчас. А потом в один момент облака темнеют у Минхи под ногами, а в ладони прилетает старинный кусок пергамента, на котором размыто написано, куда и когда он должен явиться. Минхи прошибает холодным потом; крылья за всё ещё ноющей спиной дрожат и прижимаются друг к другу как можно теснее. Как так произошло, что Минхи обнаружили сразу, а Сонмина до сих пор не ищут? Его нет уже продолжительное время и, если честно, Кан даже не понимает, что произошло. Убин совершенно не вовремя заглядывает и приветственно машет своей арфой, но не кому-нибудь, а Аллену, после чего бесшумно добирается к месту, где прячется Минхи. — Минхи-я, вот ты где, — Убин выглядывает из-за стеллажа, и Минхи чуть ли не подпрыгивает на месте. — Тебя все потеряли. Неужели не слышишь мой зов тоже? Минхи судорожно убирает руки за спину, пряча пергамент от чужих глаз — какое счастье, что Убин свою слепоту из людского мира перетащил и сюда тоже, и вглядываться в мелкие детали на дальнем расстоянии ему сложновато. Он и потемневшее облако даже не замечает или же не акцентирует внимание. — Нет, хён, прости, я совсем тут заработался, — Кан растерянно качает головой. — Что-то случилось? Убин подзывает рукой к себе облако и усаживается на него; пальцами ловко скользит по струнам арфы, издавая приятный звук. Он заглянул совсем ненадолго, ведь его могут тоже искать, но тем не менее, говорить быстрее он не пытается. — Тебя уже некому подменять, пожалуйста, спустись в мир как можно скорее, — Со вытягивает руку с арфой ближе к младшему и чуть кивает. — Вот, если тебя это успокоит, можешь коснуться. Минхи дотрагивается пальцами до струн, но звук получается совсем не такой, как у Убина — более звонкий и громкий, совершенно не плавный. Струны замолкают, но всё ещё подрагивают, стоит Кану лишь немного убрать руку. Это очень и очень странное явление, но Минхи с устройством чужого музыкального инструмента не знаком вовсе. Он и в принципе с Убином контактирует крайне редко, а если и да — то только через Аллена. Он кивает, а сам сминает в пальцах пергамент, пока эхо от арфы не прекратило разноситься по небесам. — Я спущусь, хён. Убин младшему улыбается тепло-тепло. Но с какой силой Минхи сжимает в пальцах устрашающую бумагу, с такой же и Чонмо на другом конце существующей вселенной получает в морду от Вонджина. В уголке губ собиралась бы кровь и безумно ныла бы челюсть, если бы не хвалёное демоническое обличье. Вонджин замахивается и бьёт по красивому демоническому лицу ещё раз, прежде чем Чонмо падает на колени и упирается руками в горячую землю. — Я сколько раз тебе говорил не проёбываться? Мудак, блять, — Вонджин толкает старшего ногой, на что Чонмо только потемневшими пальцами сильнее зарывается в землю, стараясь не упасть. Ему думается, это поможет очиститься хоть как-то, но, разумеется, он не прав. — Ты понимаешь, что я тебя не вытащу? Не вытащу, Чонмо. Никак. Самому Чонмо хочется упасть лицом вниз и никогда больше не двигаться. Уснуть и не проснуться было бы отличным раскладом, будь он человеком, но из ада просто так не сбегают, учитывая должностную привязку. Вонджин присаживается на корточки перед старшим и тянет за рог вверх, поднимая голову — Чонмо жмурится, но голову поднимает, краем глаза замечая, насколько недовольно машет своим хвостом младший. Он отпихивает одной рукой Вонджина от себя, едва сумев отцепить от своего рога, и распластывается по земле, прижимаясь к ней щекой. Вонджину хочется с горы пустить горячую лаву, чтобы утопить в ней Чонмо за его проёб. Очередной. — Ты не должен меня вытаскивать, — бормочет Гу; взгляд не может сфокусироваться ни на чём, кроме чужих тяжёлых ботинок около своего лица. — Я сам разберусь. Вонджин хмыкает настолько звучно, что это разносится по горам и отскакивает, нисколько не заглушаясь. Чонмо кое-как находит в себе силы сесть наконец. Поднимает руки снова, и снова смотрит — крутит, вертит, и никак не может понять, почему проклятая земля не может его спасти хотя бы немного. Чернота спускается до локтей, прячась под человеческой рубашкой, от которой Чонмо ещё не успел избавиться — она пахнет кофе, каким-то человеческим парфюмом и Кан Минхи. Вонджину хочется блевать от этого запаха, но он стойко терпит. Мимо прогуливается Хёнджун — его демоническое обличье не настолько хорошо смотрится, как человеческое, но маленькие рожки очаровательно торчат из-под тёмных волос. Вонджину обычно нравится их ерошить и дёргать прядки. Сон заинтересованно склоняет голову, наблюдая за перепалкой старших. — Посмотри на меня, хён, — Вонджин встаёт, заставляя тем самым Чонмо смотреть на него снизу вверх. — Посмотри на Хёнджуна. Ты видишь это? Результат кропотливой работы. Никаких испачканных рук и треснутых рогов, оторванных хвостов. Ничего. И все счастливы существовать с тем, что имеют. А теперь посмотри на себя. Чонмо и так, по правде сказать, смотрит. Он смотрел на себя в отражении зеркала ванной, пока Минхи спал на своей кровати, отключившись от боли. Он смотрел на себя в отражении всех возможных поверхностей, стараясь заметить изменения, но ничего кроме рук обнаружить не мог. Пока Чонмо мысленно возвращается к произошедшему, где-то в области груди сильно стягивает, заставляя простонать от боли. Пальцы сжимают рубашку, едва ли не отрывая пуговицы. Хёнджун присаживается рядом с Чонмо и накрывает его руку своей, пока Вонджин возмущённо фыркает. — Скажи, оно того стоило? — Хёнджун спрашивает даже как-то немного тихо. — Я помню по себе, что для меня стоило. А твои ощущения какие? — Не сюсюкайся с ним, Хёнджун-а. — Тихо, — Хёнджун оборачивается на Вонджина и смотрит хмуро. — Вместо того, чтобы выёбываться на тему того, что ты не можешь помочь, лучше просто подойди и будь рядом. Ты нормальный друг или так себе? Вонджин тяжело вздыхает — младший в чём-то прав. Поэтому чуть погодя и всё ещё недовольно хмурясь, он всё же присаживается и приваливается лбом к плечу Чонмо. Колени касаются горячей земли и едва ли не тонут в ней, но Вонджин внезапно решает сменить свою тактику общения с проебавшимся хёном. Возможно, стоит подумать и найти решение, вместо того, чтобы махать кулаками. — Он просто волнуется за тебя, — поясняет так же спокойно Хёнджун; тянет руку к ярким волосам Чонмо и треплет по-собачьи коротко. — Мы придумаем, что можно сделать, но тебе самому нужно стараться, ладно? Разберёмся, и не таких полудохлых демонов спасали. Чонмо хмыкает тихо — не то чтобы ему было правда смешно, скорее, очень-очень грустно. Зря он не читал всякие бумаги, где написаны пояснения, почему демонам не стоит водиться с ангелами. — Стоило, — наконец выдаёт Чонмо, смотря на младших рядом с собой. Хёнджун улыбается почти незаметно, а Вонджин недовольно фырчит в чужое плечо. — Влюблённый придурок. Чонмо даже и поспорить не может.-х-
Сэрим тихо матерится себе под нос, когда острые зубцы застревают в кости. Сонмин надрывно стонет, пальцами до боли вцепляется в диванные подушки, потому что больше ничего сделать не может. Щёки не просыхают от солёных дорожек слёз, а кровь на искусанных губах совсем немного подсохла, даже несмотря на то, что Сонмин то и дело их облизывает. Он опускает голову и позволяет нескольким слезинкам упасть на жестковатую ткань, а потом вновь плачет в голос, когда Сэрим продолжает двигать ножовкой. — Хён, я больше не могу, — хрипит Ан сквозь слёзы, чуть ли не падая лицом в диван, потому что терпеть эту невероятную боль он и вправду не может. — Хён, хён, я сейчас умру, хён. — Не умрёшь, — Сэрим останавливается, подаваясь ближе, едва не задевая и без того измученные крылья, и целует чужие дрожащие плечи. — Пожалуйста, Сонмин-а, ещё совсем немного осталось. Лёгкие поцелуи совсем немного расслабляют, Ан выдыхает хрипло, собираясь с последними силами. Сэрим продолжает целовать младшего так, как дотягивается; он бы, по-честному, лучше обнял и действительно прекратил всё, но изначально это была идея самого Сонмина. Сэрим пытался отговорить младшего в течение суток, но Сонмин настроен решительно, настолько, что даже запретил старшему упоминать небеса в любом из контекстов. — Скажи, когда можно, — Сэрим шепчет и пальцами осторожно ведёт по всё ещё белоснежным перьям. Сонмин несмело кивает, зажмуриваясь и по-новой вцепляясь в диванную ткань. У него затекли ноги стоять в одном положении уже незнамо сколько часов, но он всё ещё не передумал и вряд ли передумает тогда, когда уже больше половины пути пройдено. Сэрим методично пилит ножовкой из последних сил, а когда последние соединяющие нити с хрустом ломаются, он ловит чужие крылья в свои руки. Они безумно тяжёлые — Пака перевешивает и он заваливается на бок вместе с ними, пока Сонмин с громким стоном падает вперёд и плачет навзрыд. Уже не столько от боли, сколько от невероятного облегчения. Инструмент падает на пол, оставляя вмятину на паркетном полу, а за сонминовскими истеричными всхлипами слышится размеренное капание чего-то густого. Кровь сочится из свежих ран на пол и диван, пропитывая насквозь тонкую ткань кофты и обивки. Пак спешно откладывает крылья в сторону и сам к Сонмину тянется — он очень хочет обнять, но не может себе позволить сделать младшему ещё больнее, чем уже есть. Он кое-как обнимает за талию и щекой прижимается к пояснице, пока Сонмин, навалившись почти обессиленным телом на подушки, пытается восстановиться и абстрагироваться от остаточной боли. Сэрим не говорит ничего, потому что и в страшном сне себе представить не может, насколько это больно. Когда Сонмин сам немного выпрямляется, только тогда Сэрим отлипает. Сонмин разворачивается и смотрит на старшего, а потом берёт его лицо в свои ладони — тонкими пальцами по влажной щеке ведёт, размазывая собственную кровь, что испачкала кожу, а Сэрим смотрит на него совсем убито и с искренним сожалением. Сонмин улыбается сквозь слёзы и Пак готов поклясться, что он ослепнет от яркости, если не отведёт взгляд. Но Сонмин не позволяет — целует старшего сам, но лишний раз старается не двигать телом, чтобы боль не отдавалась во все возможные места. Спать на спине Сонмин теперь сможет примерно никогда, а если всё же и сможет, то очень не скоро, но не то чтобы его это сильно беспокоило. — Спасибо, хён, — голос Ана всё такой же хриплый и едва слышный — ничего не осталось от былой звонкости. — Теперь можно остаться с тобой здесь навсегда? Сэриму бы и хотелось сказать, что можно, но им предстоит ещё разобраться с кучей испытаний перед тем, как окончательно выдохнуть. Вне всяких сомнений, что Сонмина будут судить и, скорее всего, не самым лояльным способом, но страшнее всего то, что и Сэрим не отделается теперь просто так. При лучшем раскладе, он просто покажет свои честно заработанные ангельские крылья и его официально сделают демоном, но без суда никак не обойтись. Сэриму бы хотелось, чтобы вся бумажная волокита разом исчезла. — Кажется, я люблю тебя, Сэрим-хён, — Сонмин всё так же поглаживает пальцами по чужим щекам. — Я не знаю, люди обычно это так называют. Я чувствую что-то подобное. У Сэрима сердце щемит до боли — он улыбается самым уголком губ, превозмогая её, и накрывает ладонями чужие колени, чтобы иметь хоть какую-то точку опоры. Тело почему-то слабеет и подаёт всяческие знаки протеста нахождению в сознании, но Пак силится держаться. — Мне знакомо это чувство, — старший кивает медленно и притягивает Сонмина к себе. Сонмин сползает немного ниже и жмётся щекой к сэримовской груди, слабо обнимает, прикрывая глаза. Сэрим выдыхает едва слышно и уже привычно зарывается пальцами в чужие волосы, успокаивающе поглаживая. Буквально несколько мгновений и младшего вырубает в объятиях — он умилительно посапывает, время от времени выдыхая хрипло и сжимая пальцы на сэримовской рубашке через раз. Сэрим думает, что ничего прекраснее этого зрелища быть не может. Только бы отмыть младшего от крови и обработать раны, но разве возможно потревожить чужой сон? Спустя некоторое время, Сэрим перекладывает измученного младшего на свою подушку, на которой иногда дремлет сам; накрывает чуть испачканным покрывалом и наконец встает с дивана. Ноги обессиленно подкашиваются и Пак едва ли не падает, успевая зацепиться рукой за подлокотник. Тело потряхивает словно в лихорадке, что пугает невероятно, ведь такого раньше Сэрим не чувствовал. Он находит в себе силы подняться, чуть погодя, а потом поднимает и валяющиеся на полу крылья. В шкафу спрятана громадная вешалка, которую, вероятно, рано или поздно выдают всем демонам. Но Сэрим не демон, значит, на девяносто процентов из ста это — вонджиновские проделки. Он бесшумно открывает дверцу, едва не теряя равновесие за долю секунды, но приваливается к мебели, чтобы и крылья окончательно не перевесили. Нанизывать их на металл оказывается вдвойне сложнее, чем просто держать в руках. Едва справившись, Сэрим падает на пол рядом со шкафом, даже не прикрыв дверь, и жмурится от боли, что пронизывает теперь лёгкие. Он кашляет рвано несколько раз, боясь разбудить этим Сонмина, но младшему, кажется, сейчас вообще ничего не слышно в его мире грёз. Сэрим мельком думает, что он просто невероятно счастлив, даже несмотря на то, что они с Сонмином нарушили огромное количество правил не только ангельских, но и демонических. Он думает, что всё наладится и, возможно, ему удастся как-то сбить приговор Сонмина, потому что он добровольно отказался от своей ангельской жизни в пользу ада. Пака же за такое точно сделают демоном и он сможет больше времени проводить с Вонджином, Хёнджуном и Чонмо, а ещё надеется, что Сонмин будет с ним всегда-всегда рядом. Самое последнее, о чём Сэрим вспоминает, прежде чем откашливает в собственные ладони кровавый цветок и хрипло вдыхает — что ради Сонмина он поставит свою жизнь на кон во что бы то ни стало.-х-
Чонмо переминается с ноги на ногу, дожидаясь окончательного решения полицейских по произошедшему случаю. Ему жарко нестерпимо, он уже собирается стягивать с себя толстовку, потому что буквально не может терпеть этой духоты, но вовремя тормозит — в этом случае, руки будет не спрятать никак. Не сказать, что на улице сильно жарко, учитывая, что полуденное солнце прогревает воздух до градусов семнадцати, но холодный ветер сбивает тепло. Чонмо кажется, что у него жар, но не может поверить в то, что человеческое тело так быстро сдалось существующим в мире вирусам. Минхи опасливо оглядывается по сторонам, когда выходит из полицейской машины. Это первый раз, когда он появляется так, но это Чонмо не так сильно волнует, как желание броситься к нему в объятия. Это странно и необычно, учитывая обстоятельства, при которых они разошлись, а точнее — Минхи молча сбежал рано утром, когда Чонмо принимал душ, и с того момента они больше не виделись. Чонмо, признаться честно, скучал ужасно, но вряд ли он скажет об этом вслух. Минхи держится от него на расстоянии вытянутой руки. — Вроде бы в этот раз все наши, — говорит Кан негромко, потупив взгляд куда-то в асфальт. Его белая рубашка дёргается от нового порыва ветра, совсем немного сдвигая воротник и открывая вид на шею. Чонмо держит себя в руках всеми силами. — Ты можешь быть свободен, если хочешь, я сам всё заполню. — Не хочу, — старший отвечает быстрее, чем Минхи успевает закончить предложение. — В смысле, я бы наверное хотел поговорить с тобой, если можно. Минхи растерянно прикусывает нижнюю губу. Чуть погодя, достаточно быстро принимает решение и кивает всё же; тянет Чонмо за запястье за собой. Они обходят здание, заходя во внутренний дворик и скрываясь от чужих глаз. Там-то Минхи и первый набрасывается на Чонмо, обнимая. К чему была его напускная холодность он и сам не знает, но теперь делает то, что хочет. Всё равно деваться уже некуда. Чонмо растерянно хлопает глазами и тормозит несусветно. Он судорожно натягивает рукава толстовки так, чтобы не было видно даже кончиков пальцев, а потом обнимает Минхи в ответ, словно бы делал так всегда. Увидь их сейчас кто-нибудь из администрации, наверняка созвали бы суд мгновенно, ведь это превышение рабочих отношений. Минхи отстраняется на несколько секунд и принимает ещё одно смелое решение, которое раньше бы далось ему с огромным трудом — он уверенно целует Чонмо, прикрывая глаза и ждёт, что старший ответит. Чонмо и отвечает. Делает пару шагов на Минхи, зажимая его у стены здания и целует словно в последний раз. Это всё невероятно кружит голову, Минхи даже позволяет себе выдохнуть шумнее обычного, но вскоре сам поцелуй и разрывает. Не о чем разговаривать теперь, уже всё сказано, но Кан смотрит в глаза напротив и видит, что у Чонмо что-то серьёзное. И позволяет ему говорить первому. — О чём ты хотел поговорить? — он сглатывает гулко, прижимаясь к стене теснее и стараясь вдохнуть побольше воздуха с новым порывом ветра. Поздняя весна так прекрасна. — Я? Ну, — Чонмо мнётся и делает полшага назад, чтобы Минхи, возможно, не чувствовал дискомфорта. Кан тянет за завязки толстовки к себе обратно, неосторожно сужая вырез капюшона. Ткань трещит, а Чонмо упирается рукавом в стену рядом с чужой головой. — Ты тогда исчез. Я искал способы с тобой связаться, но Тэён был слишком занят, а Сэрим вообще неизвестно где. Минхи меняется в лице за долю секунды. Он хмурится, улавливая информацию про Сэрима, и если раньше это его никак не волновало, то сейчас потихоньку начинает — Сонмин тоже неизвестно где находится и уже давно. Какое невероятное совпадение. Чонмо судорожно одёргивает рукава толстовки, чтобы Минхи ни в коем случае ничего не заметил. — Сонмина тоже давно нет, — произносит Минхи севшим голосом. У него есть предположения, потому что Сэрим часто наведывался к ним в качестве курьера, но ведь не мог же он похитить Сонмина? Настаёт очередь Чонмо непонимающе хмуриться. По-честному, его больше беспокоят собственные руки и нестерпимый жар, но Минхи создаёт ауру максимальной серьёзности своим тоном и это даже пугает. — Наверное, просто совпадение. — Хён, меня будут судить. Минхи выпаливает эти слова намного быстрее, чем сам мог сообразить. Он не собирался в этом признаваться, но вероятно сейчас нервы сыграли злую шутку и это вылетело само собой. Он кусает собственные губы, отводит взгляд; Чонмо уже даже хочет коснуться пальцами чужих губ, но вовремя себя останавливает. Криков ужаса сейчас им обоим не нужно. — Ожидаемо, — согласно кивает Гу и соскальзывает руками по стене. Он притягивает Минхи в свои объятия и разрешает опустить голову на своё плечо. Минхи хоть и немного выше, но с удовольствием прижимается. Толстовка Чонмо отдаёт знакомым запахом похоти их с Вонджином квартиры и отдалённым запахом пепла. — Это ничего, правда. Зато ты будешь со мной, — Чонмо пытается успокоить и осторожно касается пальцами чужих светлых волос; толстовка сползает, беспечно обнажая почерневшие пальцы. — Неважно, в котле или бок о бок со мной. Если всё же в котле, то уговорю Хёнджуна делать огонь потише или не обливать каждый раз. — Ты делаешь всё только хуже, — Минхи усмехается тихо и немного отстраняется от старшего. — Ты же сохранишь мои крылья? Чонмо не успевает ни одёрнуть толстовку, ни ответить. Минхи судорожно хватает чужие руки в свои, рывком задирая ткань до локтей и с ужасом смотрит на почерневшую кожу. Чонмо теряется из-за этого и лишь спустя несколько секунд выдёргивает руки, убирая их за спину. Невнимательный дурак, нужно было надевать перчатки, которые предлагал Вонджин. — Хён, это- — Я не знаю, что это, — Чонмо натягивает рукава с силой у себя за спиной и от досады поджимает губы. — Прости, Минхи-я, я не хотел, чтобы ты видел. Я правда не хотел. Минхи моргает заторможено, не зная, что сказать и что сделать. Глаза бегают, изучая виноватое лицо старшего перед собой, а потом за углом слышится вой сирен и шум машин. Госслужащие начинают постепенно разъезжаться по рабочим местам. Документы Минхи всё ещё не заполнил. Кан виснет на старшем и обнимает что есть сил, не желая отстраняться в этот раз. Сейчас ему действительно не по себе, но не от того, что зрелище отвратительное, а от того, что он не знает природу этой аномалии. Ветер усиливается и волосы Минхи треплются сильнее обычного. У Чонмо в мыслях отлив чёрного из-за вины перед Минхи. Он хотел бы упасть на колени и извиниться за то, что настоял в прошлый раз, что позволил в принципе чувствам проснуться. Это ненормально в их мире — демоны не должны влюбляться в ангелов и наоборот. Они не должны быть вместе ни при каких обстоятельствах. Нарушая правила — будь готов платить. Минхи сам не замечает, как судорожно всхлипывает. Они возвращаются в квартиру Чонмо, потому что сам Минхи на этом настаивает — хотя ему там безумно не нравится, по большей части, из-за Вонджина, он считает, что сейчас это решение будет правильным. Минхи закрывает дверь в их комнату, чтобы никто вдруг не ворвался, и возвращает им обоим их истинные обличья, потому что думает, что это должно облегчить всё и сразу. Хочется пошутить, что чернота теперь дополняет образ Чонмо по цветовой гамме, но Минхи держит это в себе. Он задевает крыльями какую-то мелочёвку со столика и та сыпется со звоном на пол. Чонмо улыбается. — Ты первый раз такой неуклюжий при мне, — Гу вытягивает руки и пальцами подзывает младшего к себе, намекая на объятия. Тот встаёт коленями на кровати и берёт руки старшего в свои, а потом. Целует почти невесомо каждый палец. Минхи перестаёт бояться предстоящего суда, перестаёт думать, куда мог пропасть Сонмин и что с ним будет по возвращении; куда его самого определят после слушания. А потом Чонмо кашляет пеплом на смятое покрывало и у Минхи все существующие ангельские внутренности обрываются. Крылья нестерпимо ноют, то ли от страха, то ли ещё от чего, но Минхи старается ими даже не двигать лишний раз. — Чонмо-я. В течение следующих нескольких часов, они просто лежат в обнимку. Чонмо то засыпает, то просыпается; Минхи следит за каждым его действием, не в силах как-либо помочь. Ни у кого и совета не спросишь даже — сразу сдадут. Хотя куда уж там, у Минхи и так уже будущее туманно. Чонмо сдавленно мычит, отзываясь и приоткрывает один глаз. Тело продолжает нестерпимо гореть изнутри и Гу делает вывод, что дело было вовсе не в человеческой оболочке. Он откашливается, стараясь не засыпать, чтобы услышать, что скажет Минхи. — И всё же, ты сохранишь мои крылья? — Минхи почти шепчет, пальцами касается чуть взмокших фиолетовых волос и убирает несколько прядок за ухо. — Конечно сохраню, Минхи-я, — Чонмо осторожно кивает и отворачивается, чтобы сплюнуть пепел прямо на пол. Отвратительно, но больше выбора нет. — А если бы меня не стало, ты бы сохранил мои рога? У Минхи подкатывает к горлу неприятный ком. — Конечно, хён. Чонмо думает, что Вонджин будет ужасно ругаться на него, потому что он не сказал, что снова ходил в человеческий мир и что Минхи сейчас у них в квартире; и что пеплом он кашляет и не только руки у него чёрные, а наверняка и внутренности все стлевшие; а ещё, что у Минхи валятся перья с крыльев, даже если он сам этого не замечает. Вонджин определённо будет злиться, но Чонмо надеется, что Хёнджун его успокоит. Минхи целует старшего в лоб и слезает с кровати, чтобы расправить ноющие крылья. Он хочет найти что-то острое, но вряд ли что-то подобное есть в демонической квартире, поэтому либо рисовать ножовку из воздуха, либо ждать, пока крылья сами отвалятся. Минхи, конечно же, выбирает первое, хоть и не представляет, как это можно сделать. Но он постарается, он ведь хочет, чтобы Чонмо сохранил его крылья. Когда Чонмо делает последний вздох, Минхи, задыхаясь от слёз и боли, пилит собственные крылья насколько это представляется возможным, забрызгивая всё своей ангельской кровью, чтобы оставить их на трофейной вешалке старшего.