methaforical gin and juice

Хёнджин не любит, когда к собственной работе люди подходят совершенно безответственно. По его нескромному мнению, фотограф перед съёмками должен прийти пораньше, настроиться на модель, почувствовать, так сказать, с кем имеет дело. Не зря же он пол жизни потратил на себя любимого: столько усилий ушло на харизму (хотя природной тоже небеса наградили), столько денег — на увлажняющие маски и крема для лица, вместе с особенной пенкой для бритья, которую не купишь в родном Сеуле, столько пачек сухариков потонуло под годами тренировок и горькими слезами над стандартами фигуры. Конечно, Хёнджин любит, когда на него смотрят, когда его изучают. Внимательные взгляды — это одно, а восхищённые — абсолютно другое. В Сакраменто жарко и душно; Хёнджин с каждой секундой ожидания всё больше начинает жалеть о своём соглашении на фотосессию. Но он так стремится стать мировой моделью, что упустить возможность сняться в Калифорнии для нового бренда одежды — ну совсем уж богохульство (если считать самого себя богом). С его ростом только в Азии и оставаться, он это понимает, поэтому ежедневно точит зубки на такие предложения. Рыжая неприятная стилистка постоянно поправляет хёнджиновы черные волосы и пудрит и без того бледное полусухое лицо — он хочет чихнуть на это. Стафф носится с декорациями, видимо, уже знающий композицию и примерный план фотосессии; Хёнджин же знает совсем немного, но ему этого хватает, чтобы оценивающе пройтись по своему отражению: какая-то белая рубашка с выделяющимися запонками и пуговицами, тёмно-синие джинсы с довольно высокой посадкой. Зеркало обрывается примерно над коленями, поэтому Хёнджин фокусируется на своём лице снова, а потом расстёгивает несколько пуговиц сверху. Теперь всё в его стиле. Хёнджин старается избавиться от негатива, когда в помещение входит невысокий мужчина азиатской внешности в черном деловом костюме. Хван почти включает все свои гипнотические способности, чтобы обратить на себя внимание, но понимает, что это бесполезно. Потому что незнакомец неряшливо бросает элегантный портфель на арт-хаусный яркий диван и кладёт туда же свой пиджак. Хёнджин не может отрицать, что залипает на рельеф мышц спины под полупрозрачной белой рубашкой-оверсайз. Вообще, Хван подметил, что оверсайз вещи не носят с пиджаками, но этому человеку всё же удалось сделать это и не прослыть колхозником. Голубоглазая брюнетка тут же протягивает блондину (оттенок подобран исключительно грамотно) стакан воды, произнося робкое «мистер Ли», но и она не может получить хоть каплю внимания тоже от этого мистера Ли. Тот просто ей кивает, забирает подношение и зарывается в какие-то бумаги. Хёнджин уже собирается подойти, но внезапный бросок Ли всех листов в сторону заставил его вздрогнуть и остаться на месте, прислонившись к стене в непринуждённой расслабленной позе. Мужчина залпом выпивает весь стакан и отставляет его в сторону, а Хван очень не хочет думать о том, что эта маленькая капля, стекающая по острому подбородку, так жестоко была слизана длинным языком только что. Хёнджин даже в какой-то степени рад, что она не растворилась на полу этой студии, а то расстроился бы, что упустил. Пока он залипает на сочные губы, совершенно не замечает чёткого взгляда на себе. Даже когда стук туфлей отдаётся рядом, он не прекращает думать что-то вроде «У него верхняя губа больше, чем нижняя, это невероятно». Редкость, да, но это уже слишком. — Ли Феликс, фотограф, — парень пытается моргать и для приличия фокусируется на глазах, протягивая руку в приветствии. — Хван Хёнджин. — Ты из Кореи? Мило. Феликс не хочет слышать ответ и ретируется в сторону огромных окон. Вздох вырывается из хёнджиновой груди, когда он созерцает вид сзади. Этот Феликс Ли безумно привлекательный человек, и не нужно даже быть знакомым лично, чтобы это понять. Хёнджин решает не распускать руки, как настоящие, так и ментальные, но это очень сложно. За собственными мыслями уследить почти невозможно; глаза подмечают абсолютно всё. Феликс заправляет наверх рукава, оголяя себя всё больше, а Хёнджин не может попросту понять, жарко здесь из-за погоды или этого горячего фотографа. Феликс встаёт на носочки и тянется к шторам, свет из окна позволяет увидеть все очертания его фигуры Хёнджину, но никто и не просил. Ли закрывает настойчивое солнце, берёт с подоконника камеру и обращается ко всем присутствующим: — Начинаем. Хёнджин не находит себе места впервые за всю свою карьеру в этой сфере; софиты медленно и тягуче включаются и освещают тёплым светом застеленную кровать с белыми простынями. Хван не понимает, почему именно она, место довольно неподходящее для промо одежды, если только не нижнего белья, поэтому вопросительно смотрит на фотографа. Феликс замечает замешательство, искринки в его глазах выдают чистое удовольствие и детский интерес к собственной работе и экспериментам в ней: — Первая локация — кровать. Потом перейдём к стене и на стул. Не то чтобы Хёнджин ожидал светскую гостиную с шикарными бархатными креслами вместо дряхлого стула на фоне странных фотообоев, ну ладно. Когда всё было приготовлено, а носик в очередной раз припудрен пушистой кисточкой, Хван приспосабливается к этой среде так, как его и учили. Смотреть в объектив становится очень сложно, это получается, как прямой визуальный контакт, отдаёт тахикардией по ребрам изнутри. Хёнджин держит себя в руках и позирует пока что сидя. Феликсу почти ничего не нужно поправлять или просить сделать, потому что работает с профессионалом, которому далеко не восемнадцать лет. Краем глаза Хёнджин замечает, с каким воодушевлением бегает вокруг него фотограф, и даже не удивляется: такое впечатление он производил не редко. На что идёт мистер Ли, Хван понимает, когда тот передвигает головку горячего софита, делая угол падения лучей слегка другим. Неужели так хочется показать бренд в наилучшем свете? Тогда Хёнджин принимает правила игры. Он действительно считает, что привлекательнее всего выглядит на кровати под красивым человеком. Если учитывать, что в данный момент Хван технически под Феликсом, то всё сходится. А ещё он считает, что лучше поддельных эмоций бывают только настоящие. Медленно опускается на простыни, выгибая спину, взглядом устремляется сначала в потолок, а потом куда-то вбок, специально не затрагивая камеру. Руки теперь неподвластны разуму, Хёнджин трогает себя, не стесняясь. Как минимум два человека здесь понимают, что фотографий в этом образе уже предостаточно, но никто не собирается останавливаться так быстро. Перевернувшись на живот, Хван позволяет волосам немного спасть на лицо, а рукавам задраться (ему вообще не нравились эти запонки), привлекая внимание на его задницу, но Феликс не так прост. Ли убирает камеру от лица на несколько секунд и заинтересованно приподнимает бровь. Хёнджину всё равно, он продолжает думать о том, что был бы не против, если бы его взяли здесь и сейчас. Да, они не знакомы, но Феликс чертовски привлекательный, это определённо незаконно. — Смотри на меня. Ох, было бы неплохо услышать это немного в других обстоятельствах. Подчиняется и смотрит на него через объектив, делая вид, что не понимает, как нужно рекламировать одежду, вместо этого рекламируя собственное тело. И не всему журналу, а только одному человеку. Феликс продолжает фотографировать и выключает пару вспышек. Хёнджин боится, что это гейм овер, но не останавливается, когда видит Ли намного ближе теперь. Примерно в таком стиле проходит остальное время фотосета: у стены Хёнджин стоял так, будто сейчас упадёт от перевозбуждения (но перед этим всё же был профессионалом), на деревянном стуле сидел, показывая все свои умения в стрип-пластике. А всё ради чего? Чтобы по окончанию съёмки Феликс позвонил менеджеру и перенёс следующую фотосессию с временной хёнджиновой коллегой. Сейчас у Хвана чётко подведены глаза и немного завиты волосы; стилисты посчитали, что образ должен быть свободнее, чем предыдущий. Его руки уже давно надеются изучить что-то, кроме своего тела, и они даже знают, что конкретно, а губы постоянно пересыхают несмотря на нанесённый оттеночный бальзам. Мистер Ли предупредил о своём решении стафф, и те начали потихоньку рассасываться, сам же уткнулся в свои бумажки снова. Хёнджин не собирается уходить так просто. Засовывает своё волнение куда подальше, подходит на деревянных ногах ближе, но Феликс проявляет инициативу первым: — Сегодня в восемь в ресторане твоего отеля. Устроит? Джин чуть не задохнулся от неожиданности; Ли не выглядел грубым или раздражённым, даже его морщинка на лбу разгладилась, когда взгляд уверенных глаз устремился на Хвана. Хёнджин, так-то, не двенадцатилетняя школьница, взять себя в руки может, поэтому прикусывает нижнюю губу (типа кокетливо, но так по-детски) и кивает: — Вполне. Ему ещё никогда не удавалось так легко и быстро заполучить любовника на ночь не в баре или пьяном противном угаре. Или же это он сам попался на крючок, как доверчивая и наивная рыбка? Что-то подсказывает, что сегодня ночью копы и преступники будут разве что в его кровати. *** Очень по-джентельменски было со стороны Феликса предложить поужинать именно у Хёнджина. Он не поленился пролистать профайлы и формы, выбрал наиболее удобное место. Хван уже давно растаял на самом деле. Никто из них не заморачивался с одеждой: мистер Ли остался в том же, как человек много работающий и деловой, а Хёнджин надел то, что потом можно легко снять. Феликс пришёл как раз вовремя, одарил Хвана изучающим взглядом и сел за заказанный столик. — Вечером прохладно для турецкой моды, — Ликс прав, сидеть в полупрозрачной шифоновой рубахе в огурцах за уличным столиком — довольно не жарко. — Так не терпится войти внутрь? В ответ на это Ли хмыкнул и приподнял уголок губ, устанавливая зрительный контакт: — Видно, что тебе холодно. Феликс на секунду опускает взгляд чуть ниже, а потом возвращает на место, снова ухмыляясь. Хёнджин почти умер и одновременно морально кончил от этой ситуации; чего уж тут говорить, он уже почувствовал себя возбуждённым, когда только увидел его. А то, что одежда просвечивает соски — как элемент, дополняющий образ. И Хван очень рад, что его состояние заметили. Официант подошёл как раз вовремя; Хёнджин решил сделать заказ первым, как человек, только попробовавший местную кухню: — Будьте добры, джин с гранатовым соком. — Мне тоже. *** Хван за руку ведёт фотографа в свой номер, изредка оглядываясь и проверяя, не потерял ли тот интерес, но Феликс не менее взволнован, хотя держится уверенно. Хёнджин сгорает от разливающегося по телу возбуждения; всего одна мысль, что Ли сейчас принимает горячий душ у него в номере, заставляет ёрзать по кровати и считать секунды. Таким растрепанным и нетерпеливым Ли встречает его в одном полотенце на бёдрах. У Хёнджина кружится голова; всё, что он сейчас может, это расфокусировано смотреть куда-то в обнажённую грудь Феликса и закусывать губу. Как же ему уже хочется это всё потрогать, и, возможно, стоит попробовать? Разум уносит обоих обратно в студию, где рядом были посторонние и осторожность скользила в воздухе; сейчас Хёнджин прогибается в спине и пододвигается ближе к Ли на коленях. Хван смотрит хитро так, почти по-кошачьи, и Феликсу ничего не остаётся, как приподнять его подбородок и погладить по волосам. Хёнджин не желает терять ни секунды, потому что целый день ждал этого вечера; оставляет на торсе смазанные влажные поцелуи, медленно опускаясь ниже. Он хочет его, Феликс хочет эти пухлые мягкие губы на своём члене; Хван заметил это, когда, каждый раз, облизываясь, ловил пошлые взгляды на своём рту. Полотенце летит на пол, теплая рука скользит по в меру накаченному бедру. Хёнджин берёт полувозбуждённый орган в рот, придерживая ладонью у основания. Язык ловко обводит уздечку, а когда Хван всасывает головку полностью, из горла Феликса слышится первый тихий низкий стон. Член стремительно увеличивается в размерах, Хёнджин мокро целует основание, снова поднимаясь обратно, и принимается сосать усерднее, но не на максимум. Его рука делает примерно половину работы, и Ли не сильно этим доволен. Хван не помогает себе справиться со своим возбуждением никак, но не собирается мучать дальше Феликса: сплёвывает всю накопившуюся слюну на ствол, размазывая рукой, и берёт уже на всю длину, утыкаясь в лобок. — Блять… в твоей анкете не было сказано, что ты порнозвезда. Хёнджин научился делать отменные минеты и вместе с тем наслаждаться ими; когда воздуха держать в горле так долго не остаётся, он выпускает член изо рта с громким стоном наслаждения. Уже почти не кашляет, но глаза всё так же слезятся. Ему, безусловно, льстят слова Феликса; Хван поднимает взгляд на него и видит, как завораживает Ли тоненькая ниточка слюны между распухшими покрасневшими губами и розоватой головкой. — Раскрой ротик, детка. Хёнджин ухмыляется и послушно подчиняется, а потом получает по самые гланды. Рука грубо сминает черные длинные волосы, насаживая Хвана до конца всё быстрее и быстрее, а тот даже не соображает, за что схватиться, еле дышит и наполовину протестующе мычит. Наполовину, потому что не ожидал, что Феликс окажется именно таким в постели; ему нравится до безобразия, но завтрашний голос можно уже заранее помянуть. Хёнджин задыхается и сплёвывает в последний раз, никак не ожидая, что его тут же схватят за горло и кинут на кровать: — Раздевайся. У него снова кружится голова, то ли от мягкого падения на простыни, то ли от такого низкого грубого голоса и отношения. Хван рассчитывал на своё доминирование в плане главной инициативы, поэтому такое поведение Ли отдавало приятным шоком где-то в груди. Феликс как будто специально заставляет его желать сильнее, а Хёнджин ведётся на провокации и хочет попробовать больше. Безоговорочно снимает с себя рубашку и просторные брюки с нижним бельём, но меткий глаз Ли замечает кожаный ремень, и в ту же минуту Хван оказывается на животе с выпяченной задницей и со связанными руками за спиной. Он, правда, хотел потрогать чужое тело побольше, но сегодня капитан Ликс. Джин стонет в подушку не потому, что туго, а потому что Феликс шлёпнул его сильно, до покраснения, а потом провёл рукой от напряжённых широких плеч до сочной хёнджиновой задницы. Хван слышит, как открывается смазка, стоящая на тумбочке, рвётся упаковка презерватива, и чувствует, как прохладный лубрикант капает на его дырочку. Феликс вставляет сразу два, но оказывается приятно удивлён, потому что Хёнджин готовился до его прихода. И не зря: Ли не жалеет ни смазки, ни парня под собой, и заполняет его полностью. Феликс трахает медленно, но глубоко, до глухих шлепков, и с каждым толчком получает шипение, потому что с момента растяжки прошло около часа. Хван же хочет сойти с этой планеты, когда его настойчиво тянут за связанные руки и меняют угол проникновения на правильный. Он никогда не думал, что такие привлекательные мужчины могут заставить его трястись и сводить ноги в перенапряжении с каждым попаданием по простате. Ликс ускоряется, не меняя ничего больше, а Хёнджин уже на грани, потому что, как говорят сексологи, главным органом воздействия должен быть мозг, а он-то как раз слишком стимулирован. Ли, наверное, почувствовал это, и ненадолго вышел, развязав парня; Джин хочет перевернуться обратно, и ему это позволяют. Но долго визуально насладиться телом Феликса не удаётся: он снова занимает верхнюю позицию, не давая шанса перехватить контроль, и входит снова. Теперь Хёнджин может стонать ему прямо в рот, чем сразу же и пользуется, потянувшись за поцелуем, но Феликс всё ещё капитан этого борта, поэтому в ответ Хвану прилетает слабый укус в нижнюю губу. Кажется, Джин не чувствует пальцев рук и ног; он хватается в импульсивном порыве за крепкую спину, чуть ли не царапая, обхватывает стройными ногами поясницу и пытается стать ближе, и, возможно, единым целым. Когда Хёнджин кончает, Феликс не удивляется и замедляется, под конец мощного оргазма выходит совсем. Удивляется как раз Хван, потому что Ли вдруг опускается ниже и слизывает с уже опавшего члена всё семя. Так его ещё никто никогда не ублажал. Хёнджин, определённо, трахается с самим Дьяволом, иного оправдания у него нет. И, наверное, вместо губ у Феликса что-то волшебное и наполненное серотонином. Потому что то, как он ласкает суперчувствительный сейчас орган можно назвать нежным. Нежным после всего этого. Этот мужчина не перестаёт ошеломлять. Хван осознаёт, что у Ли всё ещё стоит, только тогда, когда его язык уже в нём, но и это кажется заоблачным. Понятно, что Ликс просто хочет отвлечь его от стимуляции простаты, но заставить возбудиться на раунд два в то же время; Хёнджин начинает молиться о том, чтобы сегодня его не затрахали до смерти. Феликс целует его в губы первый раз за вечер, но даже сейчас смена тактики не кажется подозрительной. Хёнджин чувствует в себе член в несколько раз острее, из-за того даже больнее, но перспектива получить не один оргазм слишком завораживает. Ли даже не против поменять позу, наоборот, исполняет желание и помогает сесть на себя. Джин мог бы уложить его на лопатки и хорошенько объездить, но головка, упирающаяся в чувствительную простату, напоминает, что без поддержки не обойтись. Хван благодарен за такую возможность регулировать процесс, потому что это действительно больно; теплая рука, поглаживающая его спину, снова убивает нежностью касаний. Случился полный диссонанс. Спустя время, Хёнджин находит нужный темп, но расслабиться так и не получается; теснота и узость нравится разгорячённому Феликсу только больше, поэтому в конце не сдерживается и входит так, как самому хочется, заставляя Джина дышать в два раза чаще и стонать в два раза громче. Кончив, Ли укладывает парня обратно на спину и доводит второй раз рукой; у Хвана болит всё тело, но боль довольно приятная, растекающаяся по венам. Оба слишком устали, чтобы предпринимать что-то ещё, хотя Хёнджин никогда раньше не пропускал душ после секса; будем честны, тут он вряд ли встанет с кровати. Уже находясь в пятой стадии сна, Джин подсознательно ищет тепло, и, только найдя его в виде тела рядом, проваливается всё глубже. В любом случае, фотографии получились прекрасные.