Knebel

      Смотря на закрывшуюся за Ивушкиным дверь, Ягер сидел в своём кресле и обдумывал сложившуюся ситуацию. Где-то рядом мельтешила Анна, прибираясь в его кабинете. Если не считать тихого шуршания её ботинок, звяканья бокалов и лёгких хлопков дверцы шкафа, то в кабинете было достаточно тихо. Штандартенфюрер молча закурил, переведя свой взгляд на шахматную доску с незаконченной партией, и всё ещё не мог отогнать от себя навязчивые мысли.       Дерзость русского танкиста и его развязное поведение не могли остаться незамеченными. Это видел не только он, но и все окружающие. Тот же унтерштурмфюрер из канцелярии не без причин потянулся за пистолетом и, если бы не запрет Ягера, запросто застрелил бы пленного на месте. По сути, он был бы прав, но Клаус не мог этого допустить. Такой человек как Ивушкин не должен так просто отделаться. Личные счёты с ним заставляли терпеть все его выходки до определенного момента, пока не наступит миг, в который русский будет максимально уязвим для достойного ответа.       Смущало другое. Сначала он едва ли не напрашивается на пулю в лоб, а после так покорно просил разрешения для захоронения погибших. Что-то не сходилось. Клаус усмехнулся сам себе, медленно выдохнув густой дым, но взгляда от доски так и не отвёл. Как же она напоминала ему поле битвы. Даже за время их недавнего разговора Ивушкин умудрился быть достаточно вежливым и не переходить границы дозволенного. Он определённо что-то задумал, но что? — Штандартенфюрер, я могу идти? — Ярцева тихо подошла к креслу, отвлекая Ягера от раздумий. — В девять я должна быть в блоке.       Клауса тут же посетила мысль, что, возможно, Анна смягчала фразы танкиста, ведь на её лице не раз читались удивление и растерянность после его слов. Мельком бросив на неё взгляд, штандартенфюрер прикинул, а так ли она честна с ним? На её месте любой был бы счастлив. Непыльная работа, достаточно доброе начальство, защищающее от нападок неуравновешенного коменданта, что бил за малейшую провинность. Взамен же только и было нужно, что доносить всё, что она слышала. Казалось бы, чего ещё можно желать? Но Ягер чувствовал подвох. Стоило бы удостовериться в её верности. Она же тоже русская, а наученный горьким опытом, он лучше других знал, что все русские непредсказуемы. Возможно, Клаус и рад был бы забыть о жестоком уроке жизни, но яркое напоминание в виде розоватых неровных борозд на правой стороне лица останется с ним навсегда. — Анна, у вас до войны был молодой человек? — произнёс он, вновь глянув на шахматы. — Нет, штандартенфюрер, — смущённо ответила Ярцева, теребя край своего пиджака. — А во время войны? — продолжил наступать он. — Нет, штандартенфюрер. — Вы выйдете за меня замуж? — посмотрев на неё в упор, Клаус пытался заметить каждую эмоцию, мелькающую на девичьем лице.       Посетивший его голову план был безумным и достаточно бредовым, но любая девушка, желающая покинуть стены концлагеря живой, согласилась бы без раздумий, не вникая в осуществимость предложенного. Он не винил тех, кто выбирал для себя подобный путь и пытался самостоятельно добиться расположения офицеров. Война не создана для женщин, и как они её переживали, это их дело. По большей части ему было плевать на этих трусливых и непринципиальных девиц, трясущихся о сохранности своей шкуры, но относилась ли к ним Анна? — Я читала ваше интервью, — спустя пару секунд раздумий заговорила Ярцева. — Вы сказали, что никогда не запятнаете себя связью с расово неполноценной.       А она оказалась не так глупа и наивна, как казалось на первый взгляд, но это даже к лучшему. Ягер лишь ухмыльнулся, понимая, что разговор будет куда интереснее, чем он рассчитывал в начале. Отложив трубку в сторону, он поднялся с кресла. — Вы меня с кем-то путаете, — всё же ответил он, изобразив искренне непонимание. — Я уверена, штандартенфюрер, — настаивала на своём Ярцева. — «Герой Рейха превыше слабостей», — цитировала она одну из фраз. — Даже если так, что с того? — Клаус осознавал, если бы этот разговор услышала хоть одна живая душа, его бы расстреляли на месте, но ему нравилось наблюдать за фейерверком эмоций, сменяющемся на лице переводчицы. — У вас прекрасный немецкий. Как у фольксдойче, — подойдя к ней практически вплотную, он добавил: — Знаете, Анна, вы мой трофей, — мягкое касание девичьих пальцев тонкими губами и последний шанс дать правильный ответ. — Или у вас есть сомнения по этому поводу? — Я вам… — запинаясь заговорила она, не понимая, что её пугало больше: чрезмерная доброта и ощущение подвоха или то, что всё это ей досталось от врага. — Я вам очень благодарна, штандартенфюрер… — Но вам симпатичен этот танкист? — не позволив ей закончить, перебил Ягер, всё ещё крепко удерживая в своей ладони её пальцы. — Я просто хочу вернуться домой, — Ярцева впервые за весь разговор позволила себе поднять на него глаза.       Эти слова прозвучали слишком откровенно, но именно этого и добивался штандартенфюрер.       «Неправильный ответ, Анна», — подытожил он для себя, понимая, что зря был к ней добр всё это время.       Клаус уже давно не допускал жалости к их народу, задавив в себе за годы войны милосердие. Слишком сложно сохранять в себе человека после принятия того, что убийства стали нормой. Он бы и глазом не моргнул, если бы её пришлось застрелить, но по венам всё равно растекалась неприятная горечь от осознания, что позволил себе проявить слабость к врагу. — Вашего дома больше нет, — напомнил Ягер уже более резко. — Возможно… Вы устали, штандартенфюрер, — тихо прошептала она, высвобождая пальцы из его хватки. — Что ж…       Отступив чуть в сторону, штандартенфюрер освободил путь к заветной двери. Ярцева тут же направилась к выходу, надеясь, что худшее позади, но ей в спину прилетело слишком холодное: — Я пытался быть добрым, Анна, но вы не оставляете мне выбора.       Прежде, чем она успела осмыслить услышанное, на её шею легла тяжёлая мужская ладонь. В следующую секунду её уже припечатали к ближайшей стене затылком. Голова тут же закружилась от боли, а Ярцева лишь вскрикнула, пытаясь понять, что только что произошло, но ничего не выходило. Тело тут же сковал животный страх. Она лишь неосознанно ухватилась за чужое запястье своими слабыми ручонками, но Ягер не обращал внимания на её жалкие попытки к сопротивлению, сильнее сдавливая тонкое горло.       Как бы Клаус не пытался отрицать первые годы, но со временем он начал испытывать удовольствие от этого непередаваемого чувства превосходства над кем-либо. Покорность в чужих глазах стала особым видом его личного наркотика. Будь то кто-то из пленных, из своих солдат или же из младших офицеров — не имело значения. Он наслаждался от любого вида власти. Даже недавний инцидент, когда штурмбаннфюрер посмел повысить на него голос за нарушение правил лагеря. Лёгкая, даже слегка издевательская улыбка появилось на лице штандартенфюрера сама по себе, а стоило лишь мягко ответить: «Да неужели, Вальтер?» — на гневную тираду, и вот злость в чужих глазах сменилась сомнением. Грим тут же прикусил язык и повиновался, стоило лишь напомнить, чью волю исполнял Ягер.       «Если бы все были такими же послушными», — отметил он про себя, наблюдая за паникой переводчицы.       В её глазах не было покорности. За карей радужкой горели ярким пламенем страх, ненависть, отчаяние. Что угодно, но не покорность. Она уже не пыталась увести глаза в сторону и лишь сдавленно хрипела, цепляясь своими руками за его запястье. Ослабив хватку, штандартенфюрер мягко взял её за подбородок, не позволив ей снова отвести взгляд. На шее уже начали проступать отпечатки его грубых прикосновений. С непривычной нежностью Клаус провёл большим пальцем по контуру нижней губы и вновь заговорил слишком ласково: — Анна, вы же помните наш разговор, когда я сказал, что вам не стоит меня бояться? — Ярцева молчала и смотрела в холодные глаза Ягера, не смея даже моргнуть. — Возможно, мы друг друга недопоняли. Взамен я ждал от вас исполнения моей маленькой просьбы. Очень жаль, что мне приходится это доносить вам вот так.       Будто бы сожалея о своих действиях, он убрал руку от её лица, уперевшись о стену рядом с ней и наклонившись ближе. Между их лицами осталось каких-то жалких пятнадцать сантиметров. Нежную девичью кожу обжигало горячим дыханием с лёгким запахом коньяка и дорогого табака, от чего сама Анна уже и вовсе перестала дышать, вжимаясь в стену. — Вы ничего не хотите мне рассказать? — Нет, штандартенфюрер, — нерешительно отозвалась Ярцева, желая стать со стеной одном целым. — Очень жаль…       Заметив, как мягкая игривая полуулыбка штандартенфюрера за доли секунды превратилась в какой-то злобный, звериный оскал, Анна бросилась в сторону двери. Когда до заветной свободны оставалось меньше метра, Клаус ловко перехватил её за шиворот, вновь впечатав в стену, но уже лицом. Удар вышел сильнее предыдущего. Вновь взвизгнув от резкой боли, Ярцева схватилась за разбитый нос. Из глаз против её воли брызнули слёзы. Словно через толщу воды она слышала, как щёлкнул замок, отрезая ей единственный путь к отступлению. В следующую секунду её уже тащили за волосы в неизвестном направлении, словно нашкодившего котёнка.       Когда же Ягер бесцеремонно нагнул Анну, заставляя лечь грудью на свой стол, она словно очнулась. Забившись в его руках, она пыталась зацепиться тонкими пальчиками, измазанными кровью, за его запястье. Клаус же с упоением наблюдал за жалкими попытками отбиться, снова заговорив наигранно мягко: — Анна, чем быстрее вы мне расскажете то, что я хочу слышать, тем больше у вас шансов уйти нетронутой.       Не обращая внимания на то, что Ярцева усердно царапала его руку, которой он прижимал её к столу, Ягер зацепил свободными пальцами подол тёмно-синего платья, задирая. Рыдая и заливая всё вокруг слезами и кровью, всё ещё бегущей из разбитого носа, Анна всё же взмолилась: — Нет, пожалуйста, штандартенфюрер, я всё скажу! — Я слушаю вас, Анна, — произнёс Клаус, остановившись. — Ивушкин хочет сбежать, — тихо пискнула Ярцева. — Как, когда и с кем? — его голос звучал твёрдо, вызывая дрожь по всему телу. — Я… я не… не знаю… — Неправильный ответ, — вслед за словами Ягер схватился за резинку её подштанников, сдёрнув их одним резким движением. — На танке со всем экипажем! — вновь взвизгнула Анна, непроизвольно дёрнувшись. — Во время учений. — Очень самонадеянно даже для него, — усмехнулся Клаус, медленно оглаживая напряжённые бёдра, скрытые от его взора одними лишь трусами. — Или вы мне всё ещё что-то недоговариваете?       Ярцева продолжала молча лежать на столе, изредка всхлипывая, и наблюдать, как какие-то важные бумаги пропитывались её кровью вперемешку со слезами. Она лишь мысленно молилась, чтобы её оставили в покое и позволили уйти, но у Ягера был свой взгляд на ситуацию. Конечно, он всё ещё мог бы её отпустить. Ей всего-то и нужно было рассказать всё, что знала, но она продолжала действовать на нервы, пыталась выгораживать наглого танкиста. — А ведь вы мне нравитесь, Анна. Возможно, даже больше, чем следовало, — искренне произнёс Клаус, наклонившись ближе к ней. — Вы же прекрасно знаете, что я хочу услышать. Неужели вам нравится общаться подобным образом? — Мне больше нечего вам сказать, штандартенфюрер.       Никто не будет рад слышать отказ. Особенно офицер СС. Особенно от приглянувшейся ему пленной переводчицы. Он и так дал ей слишком много последних шансов, но Ярцева с присущей русским упёртостью продолжала строить из себя непонятно что. К чему вся эта наигранная непокорность, когда ты уже в тупике? Раз ей так нравится его испытывать, то пусть. Одним резким движением Ягер порвал её трусы с одной стороны, заставив их сползти по ноге вниз, от чего Анна забилась в его руках с новой силой, словно канарейка в лапах кота. Пытаясь подняться со стола, она неосознанно прижалась к нему, ощущая холод от железной пряжки на пояснице и чувствуя, что он уже на взводе. Все её трепыхания не приносили желаемого. Она слышала, как Клаус расстёгивал ремень, как зашуршала его форма, что могло значить лишь одно. До этого момента она надеялась, что он лишь запугивал её, но теперь по-настоящему испугались, что её вот-вот возьмут силой. — Пожалуйста, штандартенфюрер, не надо! — взвыла Ярцева, не прекращая попыток освободиться. — Нет, пожалуйста! — Что задумал Ивушкин, Анна?! — рявкнул Ягер, схватив её за растрепавшиеся косички, и заставил подняться со столешницы. — У него есть снаряды, — всхлипнула она, прижатая к его груди спиной. — Они спрятали их на полигоне вместе с похороненными танкистами, — зажатая между столом и телом офицера, она не прекращала реветь. — А я должна была добыть карту, чтобы меня взяли с собой.       После этих слов Клаус словно застыл, осмысливая услышанное. Больше минуты он так и стоял, смотря в одну точку на стене и прижимаясь искалеченной щекой к растрёпанным волосам переводчицы, которые всё ещё удерживал в кулаке. Вторая рука мирно лежала на её талии, сминая грубою ткань задравшегося тёмно-синего платья. — Это всё… — тихонько прошептала Ярцева, надеясь, что её всё же отпустят. — Всё, что я знаю, штандартенфюрер. — Вы предали моё доверие, Анна, — едва ли переварив то, к чему могло привести незнание данной информации, Ягер хотел задушить переводчицу на месте, сдерживаясь из последних сил. — Вы же понимаете, что бывает за подобное?       Ответа не последовало. Вопрос был скорее риторическим, ведь оба прекрасно знали, что всё и так ясно без каких-либо слов. Ярцева вновь всхлипнула, не желая умирать, но и сбежать ей теперь не получится. В одном она просчиталась. Клаус по-прежнему не был готов расстаться с ней, считая, что она должна усвоить одну простую истину — не стоит кусать руку, которая тебя кормит. Ухмыльнувшись, он заметил, как на нежной коже Анны появились мурашки. Скорее всего, она уже успела догадаться, что умереть быстро и безболезненно ей не позволят.       Жалость улетучилась, как и желание помочь бедной девчушке. Она такая же, как и остальные. Слишком упрямая, слишком непокорная, слишком неправильная для него. А он слишком далеко зашёл, чтобы отступать. Ягеру до одури хотелось сломать её.       Перехватив растрепавшиеся косички поудобнее, штандартенфюрер намотал их сильнее на кулак и прижал Ярцеву к столу. Сколько бы у Клауса не было женщин, этот раз был чем-то новым. Он чувствовал, как напряжено под ним хрупкое тельце, сотрясающиеся от рыданий, и испытывал совершенно непривычные для него эмоции. Извращённое удовольствие и непреодолимое животное желание.       Проведя пальцами между ног Анны, Ягер понял, что она абсолютно сухая. Плюнув на руку, он смочил её складочки и что есть сил шлёпнул по бедру, недовольный тем, что она попыталась свести колени вместе, зажимаясь от его прикосновений. Что ж, не хочет мягко, ей же хуже. Приспустив штаны, штандартенфюрер одним резким движением вошёл в неё почти до конца. Свободная ладонь тут же легла на искусанные девичьи губы, не позволив крику боли вырваться. Ягер замер на пару секунд, отмечая про себя, что хоть в чём-то Ярцева была с ним честна. Такая узкая, что даже больно. У неё действительно никого не было, от чего стало ещё приятнее.       Первые толчки были плавными. Клаус позволил себе немного привыкнуть, затем начал двигаться всё быстрее, небрежнее, вжимая Анну в столешницу. Она всеми силами пыталась прокусить ему руку, которой он зажимал её неугомонный рот, неосознанно комкала лежавшие на столе бумаги, за что получила несколько болезненных шлепков по бёдрам. Ярцева пыталась кричать что есть сил, надрывая горло, при очередном резком толчке, при каждом грубом касании его пальцев, от которых точно останется не один синяк. Все эмоции превратились в тугой ноющий комок, застрявший где-то в глотке, когда сил на крик больше не было. Ярцева лишь приглушённо скулила, совсем размякнув под ним.       Минуты казались ей часами. Она даже не стразу осознала, когда всё закончилось. Лишь ощутила, что по бёдрам стекало что-то тёплое, а руки, удерживающие её, исчезли. Сил на слёзы больше не было. Только холодная пустота внутри, перебиваемая лишь ноющей болью внизу живота. Анна медленно сползла на пол, облокотившись спиной об стол, и отстранённо стала наблюдать за плавными движениями штандартенфюрера. Он уже успел набить трубку новым табаком и расслабленно пускал облачка дыма в потолок, развалившись в кресле напротив шахматной доски. Ягер вёл себя настолько обычно, словно ничего не было, и, казалось, вовсе забыл о существовании переводчицы. Ярцева же так и сидела на полу, не смея двинуться, и обнимала свои коленки, пока на её голову не легла тяжёлая ладонь. Она не обратила внимания, когда он успел к ней подойти. — Я надеюсь, вы усвоили урок? — это был не столько вопрос, сколько утверждение. — Да, штандартенфюрер, — с хрипом ответила Анна, ведь горло всё ещё болело от криков. — Хорошая девочка, — улыбнулся Ягер, убирая руку с её макушки. — А теперь посмотрите на меня.       Ярцева послушно запрокинула голову, встретившись взглядом с ледяными глазами. Клаус был счастлив. Он добился желаемого. Теперь Анна смотрела на него с той самой покорностью и смирением, которой он так ждал. Выпустив изо рта очередное облачко дыма, штандартенфюрер прошёл ближе к столу и достал из ящика карту, небрежно бросив её у ног Ярцевой. — Будем считать, что вы добыли её без моего ведома, — улыбнулся он, снова сев в кресло. — Можете идти.       С трудом поднявшись, Анна натянула на себя болтавшиеся на одной ноге трусы и подштанники, спущенные чуть ниже колен. Вещи тут же прилипли к телу. Мерзко. Хотелось отмыться от липкого нечта, размазавшегося по бёдрам, но придётся ждать до утра. Никто не пустит остарбайтера в душ в такое время. Скорее, ещё влетит за опоздание. Одёрнув платье и подняв с пола карту, Ярцева медленно поплелась в сторону двери. — Анна, — прилетело ей в спину, когда тонкие пальцы практически коснулись ручки.       Глубоко вздохнув, она повернулась. Наблюдавший за ней в своей привычной манере Ягер так же небрежно, как это было с картой, кинул на шахматную доску ключ от двери, сбив с доски белого короля. Ему доставляло определённое удовольствие смотреть на этот парад унижения. Волоча ноги, Ярцева подошла ближе. Подняв с пола сбитую шахматную фигуру, она поставила её на стол рядом с доской, взяла ключ. Оставив его в замочной скважине, она наконец покинула кабинет.       Смотря на закрывшуюся за ней дверь, Клаус расслабленно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Вечер прошёл просто чудесно, а главное, теперь штандартенфюрер был как никогда уверен в своей победе. Анна не посмеет рассказать о случившемся своему герою, а значит, для Ивушкина будет большим сюрпризом то, что задумал его извечный противник.       Через двадцать минут после ухода переводчицы к Ягеру в дверь постучали и, получив разрешение войти, перед ним появился его адъютант. — Вы просили зайти к вам после отбоя, — произнёс он после положенного партийного приветствия. — Да, Тилике, ты вовремя, — Клаус поднялся с кресла, направляясь в сторону двери, полный уверенности, что собеседник последовал за ним. — Мне срочно нужны четыре солдата. Необходимо проверить захоронение русских танкистов. — Разве не лучше взять для этого кого-то из лагерных? — уточнил шагающий рядом с ним адъютант, не совсем понимая, что задумал его командир. — И не поздно ли для этого? — Вот сейчас и узнаем, Тилике, — воодушевлённо произнёс штандартенфюрер. — Сейчас и узнаем.