the promise of brotherhood

Цзинь Лин, думает Цзян Чэн, выглядит в точности как его мать. Нежные наклоны его головы, тонкие уголки губ — всё то, что было у Цзян Яньли. То, что он обнимает своего племянника, впервые прижимает его к себе после событий в Безночном городе, так похоже на удар мечом в живот. Лань Сичэнь здесь, стоит чуть поодаль и бросает на него долгие взгляды. Лань Ванцзи стоит рядом с ним, нахмурив брови, многозначительно глядя вниз. Младший Нефрит клана Лань сжимает кулаки, Лань Сичэнь протягивает к нему руку, кладёт на плечо и нежно сжимает. Кажется, что-то сломалось внутри Лань Ванцзи. Его вгляд — холодный, словно лёд — устремлён на Цзян Чэна. Цзян Чэн встречает его взгляд, невольно стиснув зубы. Лань Ванцзи делает шаг к нему. — Ты. Это сказано с таким ядом, пропитано абсолютной ненавистью. Цзян Чэн не успевает одёрнуть себя и вздрагивает. Его руки бессмысленно сжимаются вокруг Цзинь Лина. — Ты мог спасти его, — рычит Лань Ванцзи. — Зачем мне его спасать? — немедленно отвечает Цзян Чэн. — Какого демона мне нужно было спасать его? — Он был твоим братом, — говорит Лань Ванцзи. И если бы взглядом можно было убивать, Цзян Чэн был бы уже мёртв. Когда-то они были союзниками. На краткий миг Цзян Чэн вспоминает то время, когда он и Лань Ванцзи сражались бок о бок, когда их связывала общая цель: найти Вэй Усяня. Выстрел В Солнце теперь кажется на расстоянии нескольких световых лет. — Он предал нас, — говорит Цзян Чэн. — Ты предал его. — Прошу прощения… — Он доверял тебе, — выплёвывает Лань Ванцзи. Цзян Чэн внезапно осознаёт, что его трясёт. Он стискивает зубы, его пальцы неистово трясутся. Он думает, что может случайно уронить Цзинь Лина, если так пойдёт дальше. Лань Сичэнь подходит к Лань Ванзци и берёт его за руку. — Ванцзи, — говорит он. Он бросает взгляд на Цзян Чэна, нежные черты его лица искажаются. — Идём. Идём домой. — Нет, — отвечает Лань Ванцзи, не двигаясь и пристально глядя на Цзян Чэна. Затем он резко поворачивается, стряхивая руку брата. И он уходит вот так, Цзян Чэн едва замечает, что Лань Сичэнь ничего не делает, чтобы остановить его. — Лань Ванцзи переворачивает всё на Луаньцзан. — Нелепица, — замечает один из глав мелкого ордена на ближайшем собрании, спустя несколько недель. — Верно Старейшина Лань позаботился об этом? Все взгляды устремляются на Лань Сичэня, который закрывает глаза, но не склоняет головы. Цзян Чэн пристально смотрит на него, и что-то ужасное растекается у него в груди. На несколько мгновении воцаряется тишина, и когда Лань Сичэнь наконец отвечает, его голос звучит глухо. За ним скрывается что-то ранящее. — Тридцать три удара дисциплинарного кнута, — говорит он. — Три года вынужденного затворничества. По комнате разносится одобрительный ропот. Цзян Чэн сжимает кулаки. Жестокое наказание, да, но недостаточно. Три года затворничества означают время одиночества, безмятежности. Время для скорби без необходимости принуждать себя вступать в беспокойную жестокую политику орденов. Это ничто, по сравнению с тем наказанием, которому подвергается Цзян Чэн — его кара в том, чтобы прожить всю свою жизнь как глава клана Цзян, лишённый своей семьи. А тридцать три удара дисциплинарным кнутом означают мучительную боль, но в сочетании с неизбежными душевными страданиями Лань Ванцзи и временем, проведённым вдали от остального мира, лишь давали ему дополнительное оправдание, чтобы иметь необходимое ему уединение. Уединение. Кажется таким эгоистичным мечтать о чём-то таком приземлённым в такое время. Цзян Чэн сжимает зубы и опускает голову. — Ему предоставлено право совместной опеки вместе с Цзинь Гуанъяо. Он не сражается за опеку. Он знает, что имеет право видеться со своим племянником в любое время, независимо от того, является ли он его законным опекуном. Первые несколько раз, когда Цзинь Лин остаётся на Пристани Лотоса, Цзян Чэн не может на него смотреть. Цзинь Лин одет в неярко жёлтые одежды клана Цзинь — неотъемлемое напоминание о том, кто отец ребёнка. Мысли о Цзинь Цзысюане никогда не бывают чем-то хорошим. Его мысли возвращаются к Вэй Усяню, который смеялся над павлином вместе с Цзян Чэном, который всегда сражался за честь их сестры, когда сталкивался с какими-либо трудностями из-за её помолвки. Но Вэй Усянь мёртв. Как и Цзинь Цзысюань. Как и Цзян Яньли. Ночные кошмары становятся регулярными. Он просыпается мокрый от пота, тяжело дыша. Пальцами он цепляется за лавандовые простыни, его взгляд без конца мечется из одного угла тёмной комнаты в другой, в поисках чего-то, ничего. Но когда наступает утро, он вновь собирает себя по кусочкам, как будто ничего не случилось. Он натягивает свою пурпурную мантию главы клана, поправляет её и всматривается в своё отражение в зеркале. Сейчас его брови почти всегда сведены — иначе он кажется слишком смиренным. Словно он сдался. Цзинь Лин растёт и всё больше становится похож на Цзян Яньли. Цзян Чэн замечает это с каждым ушедшим днём, его горло сжимается болезненно каждый раз, когда он замечает это. Он не может сердиться на ребёнка. Он знает, что не может сердиться на ребёнка. И всё же. — Цзю-цзю, — раздаётся тихий голосок Цзинь Лина. Он дёргает Цзян Чэна за мантию. — Цзю-цзю. — Что? — рявкает Цзян Чэн, глядя сверху вниз. Цзинь Лин тут же съёживается. Цзян Чэн вздыхает. Он опускается вниз, балансируя на носках, согнув колени и прижав колени к груди. Он смотрит на Цзинь Лина, плотно стиснув губы и качает головой. — Что? — снова спрашивает он на этот раз чуть мягче. Цзинь Лин смотрит на него снизу вверх, его нижняя губа дрожит. — Цзю-цзю, — говорит он, — где моя мама? Сердце Цзян Чэна пропускает удар. Цзинь Лин подходит ближе. — Мой папа? Цзю-цзю, люди в Башне Карпа говорят, что я… что я… Я — сирота. Взгляд Цзян Чэна становится жёстче. — Ты… А-Лин! Цзинь Лин издаёт негромкий звук, нечто среднее между вздохом и всхлипом. — А-Лин, — выдыхает Цзян Чэн, стискивая зубы. — Ты… Как ты смеешь позволять им говорить подобное? — он хватает Цзинь Лина за руки и крепко сжимает их. — В следующий раз, когда кто-то посмеет сказать тебе такое, ты уйдёшь. Понял? — Цзю-цзю… — Понял? — Да, Цзю-цзю, — Цзинь Лин опускает голову. Цзян Чэн глубоко вздыхает и закрывает глаза, пытаясь успокоиться. Он думает о своей сестре, которая наверняка знала бы, что сказать, чтобы утешить своего сына. Цзян Яньли знала бы, как нежно заключить Цзинь Лина в свои объятия, притянуть его ближе, вытереть его слёзы и поцеловать, отгоняя все печали прочь. Но Цзян Чэн не Цзян Яньли. Цзян Чэн никогда не будет Цзян Яньли. Цзян Чэн даже не Цзинь Цзысюань, который был бы в десять раз лучшим отцом для Цзинь Лина, чем Цзян Чэн может быть. Цзян Яньли, которая так сильно заботилась о Цзян Чэне, которая дарила ему свои любовь и привязанность — то, что их мать никогда не могла им дать. Цзян Яньли с самым чистым сердцем, которое только могло быть у человека. Любимая сестра Цзян Чэна. Прекрасная шицзе Вэй Усяня. Цзян Яньли, которая, несмотря ни на что, никогда не могла обвинить Вэй Усяня в том, что он сделал. — А-Чэн, — говорила она, укачивая в руках Цзинь Лина, Цзян Чэна трясло от ярости рядом с ней. — А-Чэн, это не вина А-Сяня. Цзян Чэн был так зол, что не сдержался и ударил кулаком стену. — А-Цзе, — выплюнул он. — Он убил твоего мужа. Он убил Цзинь Цзысюаня. Его тупая марионетка убила отца А-Лина, А-Цзе, он… — А-Чэн, — сказала Цзян Яньли, поднимая руку и нежно касаясь пальцами его щеки. В уголках его глаз скапливались слёзы, горе и тоска были явными и ясными словно день. — Я ни в чём его не виню. Я знаю моего А-Сяня и ты тоже его знаешь Но она же была неправа, ведь так? Цзян Чэн только думал, что он знал Вэй Усяня. Вэй Усянь, с которым он вырос, никогда бы его не предал так, как это сделал он: он никогда бы не пошёл против клана Цзян, защищая тех самых людей, которые стали причиной их бесконечной скорби. В конце концов, именно Вэй Усянь был тем, кому благоволил отец Цзян Чэна. Он был единственный, кто, видимо, понимал и кому были близки идеалы и мораль ордена. В глазах Цзян Фэнмяня Цзян Чэн таким человеком не был. Но в конце концов, разве не он защитил имя Юньмэн Цзян? Разве не Цзян Чэн заботился об ордене до самого конца? Интересно, гордился бы им отец теперь? Цзян Чэн сомневается. — Цзян Чэн никогда так и не заводит собак. Даже когда Цзинь Гуанъяо дарит Цзинь Лину Фею, ему даже в голову не приходит мысль о возможности завести собственную. А-Цзе, Он теперь с тобой? Позаботься о нём, Как я никогда не мог. — Через пять лет после смерти Вэй Усяня Цзян Чэн вновь сталкивается лицом к лицу с Лань Ванцзи. Лань Ванцзи уже два года как не в уединении, но он всё ещё едва двигается. Цзян Чэн задаётся вопросом, зажили ли шрамы от дисциплинарного кнута на его спине. Он задаётся вопросом, заживут ли они когда-нибудь вообще. Он в Гусу по делам. Ничего больше. Наткнуться на Второго молодого господина Лань не входило в его планы, когда он прибыл в Облачные Глубины. Он направлялся к Лань Сичэню. Встреча с Лань Ванцзи — несчастливое совпадение. Он не ожидает, что его присутствие признают, но всё же. — Глава ордена Цзян. Цзян Чэн останавливается, по спине пробегает холодок. Он смотрит на Лань Ванцзи, который стоит, заложив руки за спину. Он впивается взглядом в Цзян Чэна, и Цзян Чэн понимает, что не может ничего прочесть в этом взгляде. Не то чтобы он когда-нибудь мог. Не так, как мог Вэй Усянь. — Хангуан-цзюнь, — говорит он, кланяясь едва ли из уважения. Лань Ванцзи возвращает поклон, не отводя взгляда. И прежде чем Цзян Чэн успевает остановить себя, у него вырывается: — Вижу вы покинули уединение невредимым. Лань Ванцзи не реагирует. Абсолютно раздражающе. Левая бровь Цзян Чэна поднимается вверх. — Я здесь, чтобы встретиться с Цзэу-цзюнем. И снова Лань Ванцзи молчит. Он скользит взглядом по фигуре Цзян Чэна, и ему требуются все его силы, чтобы оставаться в вертикальном положении. После Лань Ванцзи отворачивается, мрачный и отстранённый. Цзян Чэн принял это за намёк, чтобы уйти, и быстро проскользнул мимо, не сказав больше ни слова. Цзян Чэн совсем не глуп. В этом мире не осталось больше никого, кто назвал бы Вэй Усяня его настоящим именем. Никто не обращался к нему иначе, как по вежливому имени, или, позже, его называли только Старейшиной Илина. Даже для Цзян Яньли, которая думала о нём не меньше, чем о собственном брате, он никогда не был А-Ин. Он был Усянь. А-Сянь. Вэй Усянь. Сянь-Сянь. Цзян Чэн, знавший Вэй Усяня большую часть собственной жизни, отославший своих драгоценных щенков ради брата, так и не смог произнести Вэй Ин. Никогда. Ни разу. И всё же, несмотря на то, что они едва ли были знакомы хотя бы дней пять, Вэй Усянь был Вэй Ином для Лань Ванцзи. Лань Ванцзи был Лань Чжанем для Вэй Усяня. Так что нет, Цзян Чэн совсем не глуп. У него есть глаза. Вэй Усянь был его братом, самым близким ему человеком, не считая старшую сестру. Цзян Чэн никогда не был для Лань Ванцзи чем-то большим, чем просто знакомым, и однажды союзником во время кампании «Выстрел В Солнце», но Цзян Чэн был бы глупцом, если бы не заметил, как эти двое смотрят друг на друга. То, как Лань Ванцзи смотрел на его брата. Цзян Чэн не может ничего поделать с тем, что его интересует, что же произошло за три года уединения Лань Ванцзи. Он не хочет этого знать, действительно не хочет, но где-то в глубине его сознания всё ещё живёт колющее любопытство. — Глава ордена Цзян, — говорит Лань Сичэнь после того, как они обмениваются приветственными поклонами. — Вам известно, почему я попросил вас сегодня присутствовать здесь? Цзян Чэн отрицательно качает головой, его глаза широко распахнуты. — Сегодня, — начинает Лань Сичэнь, — юные ученики клана Лань получат свои налобные ленты и вежливые имена. А я здесь зачем? думает про себя Цзян Чэн. Но задать этот вопрос вслух он не смеет. Когда речь заходит о политике внутри кланов, Лань Сичэнь ведёт себя вполне рационально. Если он хочет, чтобы глава ордена Юньмэн Цзян находился здесь в такой день, значит на это есть причины. Час спустя Цзян Чэн сопровождает Лань Сичэня во внутренний двор, где выстроилась длинная очередь юных учеников, одетых в белое. Они выглядят несколько встревоженными, заметив Цзян Чэна, но всё равно почтительно кланяются ему. Гусу Лань, с горечью думает Цзян Чэн, всегда очаровательны. Первыми в очереди стоят два мальчика, и именно они привлекают внимание Цзян Чэна. Мальчик слева бессовестно шепчет что-то на ухо своему соседу. Мальчик справа смотрит прямо перед собой, его щёки надуты от сосредоточенности. Глаза Цзян Чэна широко раскрываются, когда он чувствует слабый проблеск узнавания. Взглядом он находит Лань Сичэня, который смотрит на него выжидающе. Цзян Чэн чувствует, как что-то горячее закипает в его груди. Появляется Лань Ванцзи, и ученики вновь склоняются в поклоне. Цзян Чэн знаком с практикой вежливого наречения, он знает, что Лань Ванцзи, как учитель, может дать имя любому из учеников, чьи родители не могут это сделать. Он также знает, что адепты клана, непосредственно связанные родословной Лань, получают их первыми. Цзян Чэн резко выдыхает, когда видит, что Лань Ванцзи подходит к мальчику в начале ряда. Мальчик кланяется и закрывает глаза, когда Лань Ванцзи берёт идеально вышитую белую ленту и перебирает между пальцами. Лань Ванцзи повязывает полоску ткани на лбу ребёнка, затем делает шаг назад. — Лань Юань, — говорит он, и уши Цзян Чэна горят, — вежливое имя — Сычжуй. Лань Юань… Нет… Этого не может быть… А-Юань? Цзян Чэн каким-то чудом умудряется не отшатнуться назад. Вэнь, думает он. Вэнь Юань. А-Юань Вэй Усяня. Цзян Чэн почувствовал что-то тяжёлое на своей ноге. Он посмотрел вниз и увидел, что к нему подкрался маленький ребёнок и безо всякого стеснения вцепился в его ногу. Ребёнок вздёрнул подбородок, и на Цзян Чэна уставились тёмные круглые глаза. Цзян Чэн сморщился с отвращением и повернулся к Вэй Усяню. — Откуда здесь взялся ребёнок? Убери его. Вэй Усянь наклонился и взял ребёнка на руки. — Что значит — убери? Ты с людьми общаться умеешь? А-Юань, ну почему ты обнимаешь каждого, кого встречаешь? Беги! Не грызи ногти после того, как поиграл с грязью. Ты знаешь, что это за грязь? Убери руки! Не трогай моё лицо руками, А-Юань! А-ха-ха-ха-ха! А где бабушка? Теперь это всего лишь старое воспоминание. Он отворачивается от открывшейся ему сцены, прикусывая губу до крови. Если Лань Сичэнь и замечает, то никак не комментирует. — — Зачем вы попросили меня присутствовать здесь? — Я думал, что вы должны его видеть. — Кого? — Вашего племянника. — Он… Он мне не племянник. И он никогда не назовёт меня дядей. Он мне никто. — Но он был всем для молодого господина Вэя. — Замолчите… Замолчи… Нет… Я… — Глава ордена Цзян. Вы — — Лань Ванцзи забрал его? Лань Ванцзи забрал его? Он — Вэнь. Он может уничтожить вас. Ваш орден. Я не понимаю, почему вы защищаете Вэнь? — Ванцзи любил молодого господина Вэя, глава ордена Цзян, как и вы. — — Любой, кто ступит на тот же путь, что Вэй Усянь, должен быть наказан. Любой, кто посмеет высказать какой-либо интерес к делам Старейшины Илина, должен быть доставлен сюда, в Юньмэн. — Да, глава ордена Цзян! — — А-Цзе, А-Цзе… во что превратился этот мир? А-Цзе, Его и правда больше нет? — Лань Ванцзи удерживает кого-то. Цзян Чэну требуется мгновение — несколько мгновений — чтобы по-настоящему понять насколько это странно. Он отбрасывает эту мысль в сторону, полностью сосредоточившись на Цзинь Лине. — В какие неприятности ты вляпался на этот раз? — он нахмурился. — Зачем ты так храбришься? А ну, иди сюда! Цзинь Лин следует приказу, низко наклонив голову. — Ты сам велел мне поймать её, — бормочет он. — Не огрызайся! — Взглядом он скользит по адептам клана Лань, внутри него всё замирает, когда он видит, что группу возглавляют Лань Сычжуй и Лань Цзинъи. Цзян Чэн хмурится. — Что здесь произошло? — Это был Вэнь Нин! — кричит кто-то в толпе. У Цзян Чэна кровь стынет в жилах. Вэнь Нин? — Вэнь Нин вернулся в этот мир! — Вздор! — прошипел Цзян Чэн, делая шаг вперёд. — Но это правда! Мои глаза мне не лгут! Никакой ошибки быть не может! — Невозможно. Эту тварь повергли на глазах у всех тринадцать лет назад! — рявкает Цзян Чэн, игнорируя дрожь, которая появилась в его руках. — Это он призвал его! Цзян Чэн смотрит туда, куда указывают пальцем, его взгляд останавливается на фигуре мужчины, того самого, что крепко удерживает Лань Ванцзи. Слишком много эмоций вспыхивает внутри Цзян Чэна. Он искал Вэй Усяня повсюду. Он выслеживал каждого мелкого заклинателя, что пытались следовать по пути Старейшины Илина. Он знал, что никто из этих людей не был Вэй Усянем. Те, кто кричали, моля о пощаде, не могли быть им. Сейчас же Цзян Чэн сразу понял, кто перед ним. Он чувствует, как Цзыдянь потрескивает на кончиках пальцев. Он идёт вперёд, не сводя глаз с мужчины. — Так значит, ты вернулся. — — О, вы никогда не догадаетесь, что произошло прошлой ночью! Глава ордена Цзян совсем сошёл с ума, носился с мечом, принадлежащем Старейшине Илина, и приказывал каждому встречному вынуть его из ножен! Цзян Чэн смотрит вниз на Цзыдянь, духовное оружие скользит по его руке. Суйбянь — в углу комнаты, одинокий и давно забытый. Цзян Чэн скрипит зубами. Его глаза непроизвольно темнеют, когда он смотрит на последний подарок его матери. Цзыдянь, которыми могли управлять Юй Цзыюань, Цзян Фэнмянь, и теперь… он. Когда-то давно он передал право владения ещё и своему племяннику, хотя и сомневается, что Цзинь Лин действительно понимает, какое это имеет значение. — Почему… Почему я? Почему я? О чём ты говоришь? Что это значит — принял меня за Вэй Усяня? Как это? Почему? Как? — Потому что Золотое Ядро, которое приводит в движение духовные силы в вашем теле, принадлежит… ему! Цзян Чэн падает на колени, Саньду с грохотом падает рядом с ним. Он закрывает лицо руками, едва замечая сильную дрожь, сотрясающую его тело. Слёзы. Должны быть слёзы. Почему нет слёз. Почему он не плачет? Почему он не плачет? Почему он не может перестать дрожать? Почему ему так… Чёрт тебя дери, Вэй Усянь. Цзян Чэн должен его ненавидеть, разве он не должен его ненавидеть? Он должен ненавидеть Вэй Усяня и всё, что с ним связано. Он должен презирать Вэй Усяня до самого своего ядра, но нет, он не может даже произнести это. Это не его ядро. Демоны. Демоны. Он должен ненавидеть его. Вэй Усянь — тот, кто не принёс в его жизнь ничего, кроме горя и смерти. Вэй Усянь — тот, чьи действия принесли смерть всей его семье. Его матери, его отцу, его сестре, его зятю. Вэй Усянь, который умер ради всех остальных, а потом просто вернулся, как ни в чём не бывало. Вэй Усянь, который вернул свою жертву, пожертвовав самим собой. Вэй Усянь — его бывший брат, которого он так сильно любил. Вэй Усянь, который посмел явиться в зал предков семьи Цзян и поклониться отцу, матери и сестре Цзян Чэна вместе с Лань Ванцзи. Цзян Чэн просто в ярости от этого. Цзян Чэн в ярости от самого себя. Как он мог не заметить? Вэй Усянь, независимо от того, кем он был в прошлой жизни — и в этой тоже — он никогда намеренно не пытался разрушить репутацию их ордена. Он перестал носить с собой свой меч. Боги, Цзян Чэн должен был знать. Он должен был знать. Неужели ему действительно нравилось слушать обвинения за свои действия? Конечно, нет. Каким же идиотом был Цзян Чэн. Он должен ненавидеть его. Как он посмел отдать Цзян Чэну своё Золотое Ядро? Как смел он слушать о бесконечных страхах Цзян Чэна, что он не будет достаточно хорош, что он никогда ничего не сможет добиться после потери Золотого Ядра, и после этого пойти и совершить это дерьмо. Как он смел не сказать ему? Вэй Усянь, этот самоотверженный маленький придурок. Вэй Усянь — его любимый, любимый старший брат. Цзян Чэн убирает руки от лица, поднимает лицо вверх и кричит. И наконец появляются слёзы. Чёрт возьми, Вэй Усянь Как ты посмел, Вэй Усянь А-Цзе, Ты это имела в виду? Цзян Чэн знает, он знает, что будь он на месте Вэй Усяня, он не смог бы сделать то же самое. Или, по крайней мере, не тогда, когда он был подростком. Может быть, случись это сейчас, у него хватило бы мужества отдать своё Золотое Ядро ради кого-нибудь. Его Золотое Ядро. Не Ядро Вэй Усяня. Он никогда бы не отдал Вэй Усяня. Не сейчас. Никогда. Но его брат прошёл через это. Вэнь Цин прошла через это с ним. Вэй Усянь смог убедить раздражительную доктор Вэнь провести такую опасную операцию. Цзян Чэн задаётся вопросом, каковы были шансы. Ему интересно, через что прошёл Вэй Усянь в процессе пересадки ядра. Цзян Чэн не хочет знать. Он смотрит вниз на Цзыдянь, сжимая кулак. Он щурится, глядя на искры, перед взором вновь возникает образ матери. Мама, думает он спокойно, надеюсь ты не против, но я должен сделать это. Он должен ненавидеть его. Он должен. Но он не может. Он задаётся вопросом, узнает ли когда-нибудь Вэй Усянь, что теперь и у него есть право владения пурпурной молнией. — Вэй Усянь не сообщает никому о своём плане путешествия, кроме Лань Ванцзи. Это не должно так сильно беспокоить Цзян Чэна, как беспокоит. В конце концов, во второй жизни Вэй Усяня Цзян Чэн был для него всего лишь раздражающим фактором. Что сделал Цзян Чэн, чтобы заслужить слова Вэй Усяня о том, кем он видит его в новой жизни? Цзян Чэн слышит это от Лань Ванцзи. Верховный заклинатель, сейчас, конечно. Конечно. — Что? — рявкает он, нахмурившись. — Куда пошёл Вэй Усянь? — Вэй Ин скоро вернётся, — говорит Лань Ванцзи. Цзян Чэн грозно смотрит на него. — И ты просто позволил ему уйти? После всего? Лань Ванцзи, похоже, поражён этим. От этого по спине у Цзян Чэна пробегает холодок, ужасно близко похожий на удовлетворение. — Вэй Ин не обязан оставаться там, где ему совсем не хочется находиться, — отвечает Лань Ванцзи. — Ни я, ни глава ордена Цзян не можем удержать его. И это… это немного злит Цзян Чэна. Всё ещё. — Отлично, — выплёвывает он. — Напиши, когда он вернётся. Потому что он знает, что когда Вэй Усянь вернётся, он не посетит Пристань Лотоса. Он вернётся прямиком в Гусу, в Облачные Глубины, к Лань Ванцзи. Он не придёт в Юньмэн. Он не придёт к Цзян Чэну. Вэй Усянь всегда предпочтёт ему Лань Ванцзи. И он не может ничего сделать, чтобы изменить это. — Цзян Чэн думает о том, что это за отвратительное чувство растёт в нём, направленное на Лань Ванцзи. Ему никогда не нравился Второй Нефрит ордена Лань. Он не знает почему, потому что, когда они были детьми, Лань Ванцзи был тем, кем стремились стать все молодые заклинатели их поколения. Возможно, Цзян Чэн и восхищался им в какой-то момент своей жизни, возможно. Возможно, до того, как они действительно встретились. И затем. — О, Лань Чжань рассказывал мне об этом недавно! — Цзян Чэн, посмотри на Лань Чжаня! — Что? Конечно мне не нравится проводить время с Лань Чжанем в библиотеке! Это так жестоко, Цзян Чэн! Лань Чжань так плохо ко мне относится! — Цзян Чэн, не надо так волноваться! Видишь! Даже Лань Чжань знает, как улыбаться! Эй! Эй! Лань Чжань, улыбнись! Да ладно тебе! Ревность. Цзян Чэн не имел никакого права ревновать к Лань Ванцзи. В конце концов, Лань Ванцзи никогда не покидал стороны Вэй Усяня со времён кампании «Выстрел В Солнце». Он пытался спасти его в Безночном городе. И Цзян Чэн… Нет. Он не будет думать об этом. Он не хочет думать об этом. Это больно. Иногда. Цзян Чэн не винит никого, кроме самого себя. В конце концов, ему больше некого винить. У него никого больше нет. Он просто молится, что, может быть, может быть, когда-нибудь ему удастся вернуть хотя бы часть его брата. Часть целого, что принадлежит Лань Ванцзи. — Глава ордена Цзян, Ученики ордена Лань пригласили главу ордена Цзинь Цзинь Жуланя на ночную охоту. Цзинь Жулань, похоже, потерял достаточное количество духовной силы во время охоты, и поэтому не может вернуться в Ланьлин на мече. Он просит Вас приехать и забрать его. Вэй Ин вернулся пять ночей назад. С уважением, Лань Ванцзи Цзян Чэн комкает письмо и швыряет его через всю комнату. Он усмехается, потому что знает. Он знает, что Лань Ванцзи не сообщил бы ему о возвращении Вэй Усяня так скоро, если бы не маленький инцидент с Цзинь Лином. — — Ты просто не можешь держаться вдали от неприятностей? — упрекает Цзян Чэн, подходя к племяннику. Цзинь Лин опускает голову, крепко сжимая рукоять меча. Ученики Гусу Лань выстроились позади него, и они почтительно кланяются, увидев Цзян Чэна, поднимающегося в Облачные Глубины. — Прости, цзю-цзю, — говорит Цзинь Лин, — Но это не моя вина! Гуль, с которым мы сражались… — Ты должен быть уже способен справиться с гулем, — говорит Цзян Чэн, сузив глаза. Цзинь Лин скрещивает руки на груди и отворачивается. — Глава ордена Цзян, — голос откуда-то издалека. Цзян Чэн моргает, встречаясь взглядом со знакомыми карими глазами Лань Сычжуя. — Цзинь Лин очень помог нам сегодня, пожалуйста, не будьте слишком суровы с ним, — его вежливая улыбка такая яркая. Она удивительно напоминает ему Вэй Усяня. Он ничего не говорит. — Цзян Чэн! Ах. А вот и он. Цзян Чэн оборачивается и видит, что Вэй Усянь идёт к нему, приветственно подняв руку. Лань Ванцзи уверенно шагает рядом с ним, его взгляд острый и расчётливый. За эти годы Цзян Чэн научился не бояться его. В конце концов, что ещё может сделать Лань Ванцзи, чтобы сделать его жизнь более несчастной, чем она есть? Что ещё? Эти двое останавливаются перед ним, слегка кланяясь. Цзян Чэн бледнеет. Вэй Усянь никогда раньше не кланялся ему. Это раздражает. Цзян Чэн напоминает себе, что если не возьмёт себя в руки в ближайшее время, то ему, возможно, придётся начать привыкать к этому. — Вэй Усянь, — говорит он, сжимая губы в тонкую линию. Он не обращает внимание на то, что Лань Ванцзи становится между ними, защищая. — Ты что, забыл дорогу до Юньмэна? Почему же не отправился с Цзинь Лином в Пристань Лотоса? Конечно, он знает почему. Но он всё ещё хочет слышать, что скажет Вэй Усянь. Вэй Усянь бросает взгляд на Цзинь Лина и заметно расслабляется. Он протягивает руку, ероша волосы Цзинь Лина, игнорируя хмурый взгляд, который получает в ответ. — Я знаю, что мне не следует злоупотреблять своей свободой, — говорит Вэй Усянь. — Не волнуйся. Я буду держаться как можно дальше от Пристани Лотоса. И это… Это совсем не то, что ожидал Цзян Чэн. Он ожидал, что Вэй Усянь скажет, что его новое Золотое Ядро ещё не готово к таким духовным испытаниям, как долгое путешествие на мече. Он ведь не… что? — Что. — Что? — Вэй Усянь вопросительно поднимает бровь. — Что значит, злоупотреблять своей свободой? Во дворе стоит напряжённая тишина. — Цзян Чэн, я… — Неужели, ты и в самом деле о себе такого высокого мнения? — спрашивает Цзян Чэн. Вэй Усянь замирает. — Ты выше того, чтобы прийти в Пристань Лотоса? После всего, Вэй Усянь? Так вот почему ты до сих пор не пришёл? Вэй Усянь смотрит на него, приоткрыв рот, явно удивлённый. Лань Ванцзи хмурит брови в едва заметном беспокойстве, глядя на своего…. В самом деле кто они теперь друг другу. Он хочет знать, но какое теперь у него есть право, чтобы спрашивать? — Не будь идиотом, — вместо этого резко обрывает Цзян Чэн. В тишине гусуланьской ночи отчётливо слышен выдох Вэй Усяня. Затем он улыбается. — Хорошо. Цзян Чэн смотрит на него. — Хорошо? — повторяет он. Вэй Усянь кивает. — Хорошо. Я приду в Пристань Лотоса. Ох. У Цзян Чэна пересыхает в горле. Он судорожно сглатывает, на секунду отводя глаза. Затем он хватает Цзинь Лина за руку, и его племянник вскрикивает от неожиданности. Он свирепо глядит на Цзинь Лина сверху вниз, вытаскивает Саньду из ножен и становится на него. Он бросает последний долгий взгляд на Вэй Усяня, прежде чем поставить Цзинь Лина рядом с собой на меч и улететь. — Вэй Усянь стоит перед воротами в Пристань Лотоса. Цзян Чэн быстро-быстро моргает при виде этого зрелища, что-то горячее скручивается у него в груди. Вэй Усянь нахально улыбается, наклоняет голову и приветливо машет ему рукой. Цзян Чэн хмурится. — Зачем ты здесь? — Оу, — Вэй Усянь демонстративно потрясённо выдыхает. — Разве так обращаются с гостями, Цзян Чэн? Глаза у Цзян Чэна сужаются, когда он рассматривает маленькую фигурку. Он ещё не привык видеть тело Мо Сюаньюя. — Я не ожидал увидеть тебя сегодня. Вэй Усянь делает глубокий вдох, раскачиваясь на цыпочках. — Мне потребовалось несколько дней, чтобы убедить Лань Чжаня позволить мне приехать сюда. Конечно, так оно и было. Лань Ванцзи не позволит своему любимому Вэй Усяню даже близко подойти к Цзян Чэну. Честно говоря, Цзян Чэн удивлён, что Вэй Усянь здесь один. Поэтому: — Так где же блистательный Хангуан-цзюн? Вэй Усянь надулся. — Лань Чжаня вызвали по официальному делу, Верховный Заклинатель и всё такое, — он машет рукой перед своим лицом. — Ты же знаешь, как это, — Цзян Чэн не знает. — Кстати, я могу войти? — А когда тебе нужно было разрешение? — Хм. Справедливое замечание. Они молча идут по залам Пристани Лотоса, Вэй Усянь вертит в руках свою дурацкую флейту. Цзян Чэн на автомате поглаживает Цзыдянь, вспышка знакомого тепла пробегает до кончиков пальцев. Ученик подходит к ним, чтобы поприветствовать, останавливается и склоняется в поклоне. — Подготовьте комнату Вэй Усяня для него, — говорит Цзян Чэн, и ученик быстро утвердительно кивает, прежде чем поспешить прочь. Цзян Чэн недовольно кривит губы, оглядывается через плечо на Вэй Усяня и видит, что тот недоверчиво смотрит на него. — Что? — рычит он. Вэй Усянь трясёт головой. — Ничего. Просто… — он улыбается своей дурацкой улыбкой. — Я не ожидал, что здесь всё ещё есть моя комната. — А кто захотел бы использовать её? — усмехается Цзян Чэн. — Хм. Они заходят в одну из гостиных, Вэй Усянь подпрыгивает и усаживается за стол. Он скрещивает ноги, садится прямо и жестом указывает на место напротив него. Цзян Чэн подозрительно смотрит на него, а затем садится. На столе стоит кувшин с вином, и Вэй Усянь берёт две глиняных чаши и разливает для них напиток. Цзян Чэн неохотно принимает чашу, но не делает сразу глоток. — Так ты скажешь мне, почему ты здесь? Он игнорирует тот факт, что это он пригласил Вэй Усяня. Ну или не спрашивал бы вовсе. Вэй Усянь облизывает губы, постукивая теперь уже пустой чашей по виску. — Цзян Чэн, — говорит он, — как думаешь, мне пойдут клановые одежды Гусу Лань? Цзян Чэн молчит. — Что? — Клановые одежды Гусу Лань, — повторяет Вэй Усянь и снова берёт кувшин с вином, наливая себе ещё одну чашу. — Как думаешь, они пойдут мне? Помнишь, мы носили их, когда учились в Облачных Глубинах? — напевает он задумчиво. — Я всегда думал, что мне идёт белый. А ты как считаешь? Что-то щёлкает в мозгу Цзян Чэна. — Вы женитесь, чёрт возьми, да? Это не вопрос. Это не должно быть вопросом. Вэй Усянь широко распахивает глаза. — Что? О, нет. О — боже, нет! — потом он ухмыляется. — Нет, по крайней мере пока. — Отвратительно. Почему ты здесь? Вэй Усянь мямлит себе под нос, поглаживая подбородок. Он пристально смотрит на Цзян Чэна, который моргает под пристальным взглядом. Затем Вэй Усянь вскакивает на ноги, лениво улыбаясь, смотрит сверху вниз. — Допивай уже. Пошли прогуляемся. Цзян Чэн не допивает. Они бродят снаружи, по всей пристани. Из-за прогулки их затягивает в стремительный поток воспоминаний, некоторые из них болезненны, некоторые — нет. Вэй Усянь усаживается на краю пристани, Цзян Чэн вскоре следует его примеру, и их ноги болтаются над прозрачными водами Юньмэна. — Цзян Чэн. Цзян Чэн опирается на руки, смотрит вниз, разглядывая лотосы на воде. Они красивого розового цвета в это время года. — Что ещё? — Ты знал про А-Юаня? Цзян Чэн оглядывается и бросает встревоженный взгляд на Вэй Усяня. — Что? — Лань Сычжуй, — уточняет Вэй Усянь, и Цзян Чэн не успевает сказать ему, что в этом нет необходимости. — Адепт Гусу Лань. Воспитанник Лань Чжаня. Его… — он сглатывает и замолкает. Цзян Чэн хмурится. — Цзэу-цзюн пригласил меня на его имянаречение. Глаза Вэй Усяня комично расширяются. — Что? — Тогда он был совсем маленьким, — продолжает Цзян Чэн, игнорируя его. — Конечно, я узнал его. Я был бы полным идиотом, если бы не узнал. У него глаза Вэнь Цин. Вэй Усянь выглядит поражённым. Затем черты его лица смягчаются. — Да, это так, — кивает он. — Ты… Ты знал, что он — Вэнь. Цзян Чэн вспыхивает от гнева. — Неужели ты думаешь, что я что-то сделаю? — Нет, — Вэй Усянь качает головой. — Конечно, нет. Я просто… ты так непредвзято к нему относишься. Это просто… странно, мне так кажется, — он наклоняется вперёд, кладёт подбородок на ладонь, а локоть на колено. — О, Цзян Чэн, мы, кажется, повзрослели, не правда ли? Я не знаю, правда ли? — Почему ты спросил меня о клановых одеждах? Вэй Усянь моргает. — А? — Клановые одежды, — Цзян Чэну удаётся сменить тему. — Клановые одежды Гусу Лань. Если ты не планируешь свадьбу с Лань Ванцзи, тогда…? — А, да! — немедленно отвечает Вэй Усянь. — Я проведу с ним остаток своей жизни, неважно, поженимся мы или нет. Я не могу оставить его вновь, А-Чэн. Я не могу заставить его пройти через это ещё раз. Цзян Чэн сглатывает горечь во рту. Отворачивается. — Хм. И даже не комментирует, что Вэй Усянь назвал его А-Чэн. — Я всё ещё размышляю, стоит ли мне носить клановые одежды Гусу Лань или нет, — говорит Вэй Усянь, откинувшись на руки. — Хм. Однажды я выйду замуж за Лань Чжаня и тогда, полагаю, я стану частью ордена Лань, — он надувается и ухмыляется. — Давненько я не был частью какого-нибудь ордена, да? Полагаю, мои деньки бродячего заклинателя подходят к трагичному концу. Ты можешь поверить, что в конечном итоге я присоединюсь к ордену Гусу Лань? Помнишь, как мы шутили об этом, когда были детьми? Его тон намеренно лёгкий, но Цзян Чэн чувствует в нём подавляющее чувство вины в этих словах. Подавляя остатки своего эго, он поворачивается так, чтобы оказать лицом к лицу с Вэй Усянем. — Вэй Усянь, — его тёмные глаза сосредоточенно и внимательно следят за расслабленной позой Вэй Усяня. — Ты же знаешь, что тебя всегда примут здесь. Вэй Усянь немедленно поворачивается к нему. — Цзян Чэн? — Но может быть… может быть, к лучшему будет твоему мужу держаться подальше отсюда, — говорит Цзян Чэн, кусая губы. — По крайней мере, некоторое время. Думаю, он терпеть меня не может. — Это не так, — говорит Вэй Усянь. Цзян Чэн фыркает. — Ладно. Надеюсь, что он знает, что это чувство абсолютно взаимно. — Я передам ему, — кивает Вэй Усянь. Цзян Чэн бросает на него испепеляющий взгляд. — Ты! — Я? — повторяет Вэй Усянь, невинно моргая. — Не заставляй меня жалеть о моём великодушном гостеприимстве! — Великодушном гостеприимстве? — Вэй Усянь моргает. — Если я правильно помню, ты, мой дорогой маленький Цзян Чэн, когда я прибыл сюда, ты даже не поприветствовал меня должным образом! Всё, что ты сделал, так это продемонстрировал мне своё самое глупое лицо и спросил, почему я здесь. Хотя ты сам пригласил меня сюда! — Я этого не делал! — Нет худа без добра, — говорит Вэй Усянь. — Я не ожидал, что ты придёшь так скоро, — говорит Цзян Чэн. — Ты даже не прислал письмо заранее. Откуда мне было знать, что ты придёшь? — О? — отвечает Вэй Усянь. — Тогда мне следует уйти? — он гаденько ему улыбается — знакомое выражение на незнакомом лице. И сколько же усилий требуется Цзян Чэну, чтобы не нахмуриться в ответ. — Нет, — отвечает он вместо этого. Вэй Усянь долго разглядывает его. — Ладно. — Да? — Да. — Ладно. — Ладно. Они смотрят друг на друга, и уголки губ Вэй Усяня начинают дрожать. Губы Цзян Чэна изгибаются сами по себе, и он ничего не может с этим поделать. Мгновение — и они улыбаются. Цзян Чэн улыбался впервые за долгое время. Что-то незнакомое на его щеках, но не такое уж некомфортное. — Хочешь суп? Вэй Усянь мигает, глядя на него и краснея. Его ухмылка становится шире. — С корнем лотоса и свиными рёбрышками? — Я работал над усовершенствованием рецепта А-Цзе, — отвечает Цзян Чэн. — Для А-Лина. — Хм, — хмыкает Вэй Усянь. — Мелкому определённо стоит попробовать знаменитый суп шицзе. Хочешь, помогу тебе приготовить его? И Цзян Чэн, несмотря ни на что, невольно кивает. — Тогда идём. . . . А-Цзе, Увидь ты нас сейчас, была бы ты счастлива?