Исполнение желаний

Впервые Джону показалось, что от праздничных ужинов семьи Холмс веет снобизмом, когда они сошли с поезда на загородной станции в канун Рождества. Вместо того чтобы подойти к веренице такси, как они всегда делали, Шерлок принялся кого-то высматривать в толпе встречающих, не обращая внимания на суетящихся вокруг пассажиров. — Ждёшь кого-нибудь? — Да, — Холмс нахмурился. — Паркер обычно весьма пунктуален в исполнении своих обязанностей, но я его не вижу. — Паркер? — притопывая на морозе ногами, Уотсон издал нервный смешок. — Ты шутишь. Как в фильме про шпионов? — Как где? — переспросил детектив, поглядывая поверх толпы и продолжая поиски. Доктор вздохнул. — Не бери в голову. Господи, поверить не могу, что у твоей семьи есть свой шофёр. Холмс обернулся и окинул Уотсона насмешливым взглядом. — Джон, о чём ты вообще говоришь? ************************************************************************ Когда Шерлок в немногих словах предложил соседу встретить рождество в кругу его семьи, Джон согласился немедленно. Гарри уже предупредила его о своём намерении провести этот праздник вдвоём с Кларой, и у Джона были развязаны руки. Он подумывал о возможности провести эти дни, помогая благотворительным организациям, но слишком много бездомных были бывшими военнослужащими, так и не приспособившимися к гражданской жизни. Глядя на небритые, помятые лица людей, слоняющихся по лондонским улицам, Уотсон слишком хорошо понимал, что такой могла быть и его участь, если бы Стэмфорд не узнал его в парке тем январским утром, и хотя это было малодушно, но Джон не вынес бы встречи лицом к лицу со своим альтернативным будущим. Поэтому он принял предложение Шерлока, постаравшись скрыть в своём голосе излишнюю радость. К немалому неудовольствию Холмса, из-за сильного снегопада их поезд отставал от расписания. Чтобы развеять скуку, сидящий напротив своего блоггера детектив всю дорогу строчил ему СМС, сообщая оскорбительные подробности о соседях по вагону, и Уотсону пришлось закусить губу, чтобы сдерживать хохот, от чего вокруг глаз Шерлока собирались морщинки, когда он наблюдал за попытками Джона умерить неуместное веселье. Когда они наконец добрались до дома, общество явно должно было покончить с обедом и перейти к коньяку и другим крепким напиткам. «Ну, назвать это домом было бы явным преуменьшением», — подумал Уотсон. Лучше бы подошло слово «особняк». Поместье занимало большую площадь, было ярко освещено и охвачено суетой. Джон испытал некоторое облегчение, обнаружив, что Паркер оказался не семейным шофёром, а владельцем местного таксопарка, явно неплохо заработавшим в этот вечер на членах семьи Холмс, прибывших по железной дороге. Но экономка всё же имелась в наличии, и, кратко переговорив с ней, Шерлок повёл Джона за собой по кажущимся бесконечными коридорам («Миссис Уоринг сказала, что молодёжь следует разместить в восточном крыле». — «Крыле? Нам выделили целое крыло?»), пока они не остановились перед дверью с дощечкой «Арабская комната», и у Уотсона мелькнула мысль, не знал ли тот, кто отвечал за распределение спален, о его афганском прошлом. — Это затея тётушки Октавии, — пояснил Шерлок, открывая дверь и бросая свою объёмистую сумку на кровать. — Этот дом принадлежит ей, и она подумала, что будет интересно оформить каждую комнату в индивидуальном стиле. Джон едва мог расслышать эти слова. Ему казалось, что он очутился в одной из волшебных сказок, которые Гарри любила читать ему в детстве. На стенах висели кованые ажурные светильники, в обстановке комнаты преобладали яркие насыщенные цвета. На полу в несколько слоёв лежали толстые персидские ковры, но главной достопримечательностью была огромная и с виду очень удобная кровать, на которой горкой лежали подушки и думки ярко-оранжевого, бирюзового и фиолетового цвета. Ширины и длины ложа хватило бы, чтобы Шерлок мог свободно раскинуть на нём свои длинные худые конечности — и ничего не свесилось бы. Но кровать в комнате стояла лишь одна. — Э, Шерлок… Холмс уже был в прилегающей к спальне ванной комнате, и его голос во время ответа звучал немного странно. — Да? Кровать была со столбиками, и Уотсон провёл рукой по тёмной полированной поверхности одного из них, прежде чем примоститься на краешке матраса. — Здесь… эм… здесь только одна кровать. Ответа не последовало, Джон непроизвольно выдвинул ящик украшенной искусной резьбой прикроватной тумбочки и обнаружил там множество самых разнообразных презервативов и смазки — их ассортимент мог бы дать фору витрине любого секс-шопа. — Что за хрень! В тот же миг детектив вернулся в комнату и обеспокоенно спросил: — Что случилось? — Здесь… здесь… — никак не мог выговорить доктор. — В ящике презервативы! И… смазка! Ароматизированная! — В самом деле? — чёртов Шерлок выглядел заинтересованным, его глаза сверкали. — С каким запахом? — Шерлок! Дело не в этом! А в том, что она вообще здесь делает? Увидев замешательство и лёгкую обиду друга, Джон понял, что тон его высказываний был чересчур резким, но как же иначе: неужели мало того, что все владельцы лондонских ресторанов с энтузиазмом делали намёки, из-за которых Уотсон начинал ёрзать и смущаться, и к этому веселью присоединилась ещё и тётушка Шерлока? Холмс пожал плечами с видом полного безразличия, высказав всё этим жестом. — У тётушки Октавии очень широкие взгляды. Она одна из первых хиппи. В былые времена она была знакома с Жермен Грир. Если ты заглянешь в ящик поглубже, то наверняка обнаружишь там «Камасутру для геев». Доктор не мог определить, была ли это одна из редких попыток детектива пошутить, но одного предположения хватило, чтобы немедленно со стуком задвинуть ящик. Лицо его пылало, а воображение самым подлым образом нарисовало Джону не менее полудюжины картин с соседом, источающим аромат лубриканта и принимающим позы из «Камасутры для геев». — Послушай, ты должен ей сказать, что она… что мы не… в таких отношениях. К величайшему сожалению. Он без труда представил чёрные волосы Шерлока и его белую кожу на ярко убранной постели. — Да-да, — голос друга прервал его похотливые мысли. — Я позже договорюсь насчёт второй спальни с миссис Уоринг, а сейчас мы должны присоединиться к обществу. Если ты не собираешься переодеваться, то нам лучше спуститься к остальным. Стоящий в дверях, плохо скрывающий нетерпение Холмс не оставил ему выбора, и Уотсону оставалось лишь разгладить складки на костюме и последовать за другом вниз по лестнице. *************************************************************************** Они вошли в большую залу, как показалось взволнованному доктору, битком набитую разговаривающими и смеющимися людьми с бокалами в руках. — Ты сказал, что будут только родственники! — пробормотал Джон в панике. Шерлок бросил на него удивлённый взгляд. — Это и есть моя семья. — Да здесь должно быть человек сто! Не хочешь же ты сказать, что все они состоят с тобой в родстве? — Не стоит так преувеличивать, Джон. Здесь лишь пятьдесят — от силы шестьдесят человек. Не желаешь выпить? — пока они перекидывались репликами, Шерлок прокладывал путь сквозь толпу к самому большому домашнему бару из всех, какие Джону доводилось видеть. — Джин с тоником? Виски? — Виски, благодарю, — Уотсону нужно было немного принять для храбрости, чтобы продержаться этот вечер. Он был смущён не столько количеством людей, заполнявших залу, сколько тем фактом, что все они, вероятно, являлись великосветскими снобами, с которыми у него не было ничего общего, и даже пятиминутная беседа могла закончиться лишь взаимной неприязнью. Напомнив себе, что это общество всё же лучше, чем одинокое Рождество на Бейкер-стрит, Джон отхлебнул добрую половину порции виски, которую только что вручил ему Шерлок, и начал прислушиваться к негромко звучащей классической музыке. — Здесь где-нибудь в углу играет струнный квартет? — спросил он с беспокойством. — Это стерео, Джон. Я полагаю, музыку выбирала тётя Октавия, хотя уверен, что репертуар изменится, едва поблизости окажется Эвандер, — детектив пристально посмотрел на своего спутника. — Ты в порядке? — Всё отлично, — пробормотал доктор. Шерлок хотел было что-то сказать, но посмотрел через плечо Джона и просиял. — Бабушка! — позвал он и кинулся через комнату, потащив друга за руку, как на буксире. Уотсон едва успел бросить взгляд на пожилую женщину, как Холмс заслонил её своей тощей длинной фигурой, целуя в обе щёки и сжимая в объятиях. Она ответила на его приветствие, крепко обняв, и когда разрумянившийся и счастливый Шерлок отступил в сторону, перед Джоном предстала прародительница большинства людей в этом помещении. Леди, по всей видимости, было далеко за восемьдесят, но её туалет был безукоризненным (Джон заметил фирменный знак «Шанель» на манжете жакета), а её серебристые волосы были уложены в элегантный узел. И теперь не осталось никаких сомнений, от кого Шерлок унаследовал свои скулы. Она приветливо улыбалась гостю, словно быть представленной неуклюжему человеку, неловко теребящему рукава своего костюма от «Маркса и Спенсера», было её заветным рождественским желанием. — Бабушка, — сказал Шерлок, — это Джон. Джон — это моя бабушка Евангелина. Не зная, как следует себя вести, Уотсон вежливо протянул руку, которая осталась незамеченной, потому что старая леди непринуждённо приблизилась и поцеловала его в щёку, лучась искренней симпатией. — Очень рада, — улыбнулась она. — Много слышала о вас и счастлива познакомиться. Шерлок, будь душкой, принеси мне бокальчик, пока я болтаю с Джоном. Бессчётное количество раз намёки доктора, просьбы и даже мольбы о чашке чая на Бейкер-стрит пропадали втуне, но теперь Шерлок лишь уточнил: «Как обычно?» — и исчез в направлении бара. — Итак, — Евангелина гипнотизировала его странными зелёными глазами, и Уотсону казалось, что она видит его насквозь, — вы знакомы друг с другом почти год, верно? — Э, да, — ответил Джон, с удивлением осознавший, что так оно и есть. С тех пор столько всего с ними случилось, будто прошло гораздо больше времени с того дня, как он зашёл в знакомую лабораторию Бартса. — Я передать не могу, как обрадовалась, что Шерлок наконец-то с кем-то съехался. Ему будет на пользу иметь кого-то рядом с собой, кто за ним присмотрит. Он милый мальчик, но всегда был таким… — она замялась. «Двинутым. Сумасшедшим. Конченым придурком», — подумал Джон, но осмотрительно промолчал. — … ветреным, — наконец ей удалось подобрать слово. — Но Белла говорит, что он изменился в лучшую сторону с тех пор, как повстречал вас. Доктор мысленно пробежался по событиям прошедшего года, стараясь не акцентироваться на коробке с образцами кожи, которая обосновалась в их холодильнике в последний месяц, и внутренне поёжился при мысли, что прежде детектив вёл ещё более беспорядочную жизнь, чем теперь. Евангелина понизила голос и продолжила: — Я знаю, что нехорошо делать из кого-то любимчика, да я и не делаю на самом деле — я нежно люблю всех их. Но Шерлок напоминает мне моего дорогого двоюродного дедушку. Он был замечательным человеком: очень наблюдательным, как Шерлок, и очень добрым. Я часто приезжала летом к нему и его другу в гости — они жили на меловых холмах в Суссексе — и он обычно разрешал мне ухаживать за его пчёлами. Их мёд был самым вкусным. Когда Белла попросила меня подобрать второе имя сыну, я сразу подумала о моём двоюродном дедушке, и должна сказать, что Шерлок действительно очень на него похож. Стараясь вникнуть в историю семьи Холмс, Джон отпил из бокала и поперхнулся, когда Евангелина продолжила прямолинейно и недвусмысленно: — К тому же оба они голубые, конечно. Или как вы, молодёжь, сейчас это называете? Простите, с вами всё хорошо? — Отлично, — выдавил доктор. На глаза ему навернулись слёзы, а носовые пазухи горели от виски. — Извините, что я вас перебил. Вы сказали, что ваш двоюродный дедушка был… был… — О, да, я практически уверена. Когда я выросла, то много размышляла о нём и его друге-вдовце, который поселился вместе с ним. Конечно, это уже было после их смерти — до того я была слишком молода, чтобы задумываться о таких вещах. А даже если бы мне и пришло это в голову, я ни за что не решилась бы спросить. Тогда это было табу. Но вы, молодые, сейчас гораздо более открыты. У Джона часто мелькали подозрения о сексуальных предпочтениях Шерлока, подпитываемые полным отсутствием его интереса к женщинам и подмеченными редкими пристальными взглядами на красивых мужчин, которые детектив позволял себе в тех случаях, когда внимание его блоггера должно было быть занято другим. Но он представить себе не мог, что тайные надежды подтвердит не кто-то, а шерлокова бабушка. — Понятно, — только и смог проговорить он. — Несколько лет назад, именно лет, он даже привозил сюда на Рождество своего молодого человек, и — боже мой! — я передать не могу, насколько тот был ужасен. Никому из нас не понравился, и ни в коей мере не подходил моему внуку, — она окинула Уотсона внимательным взглядом, полным приязни. — Но теперь Шерлок с вами, и я этому очень рада. Возможно, вам даже удастся заставить его избавиться от этого его опасного пристрастия. У детектива было много пристрастий, которые можно было описать словом «опасное», и доктор постарался сохранить непроницаемое выражение лица, когда тактично произнёс: — Я не вполне понимаю, о чём… — Как же — кокаин, разумеется! И не притворяйтесь, будто не понимаете, о чём я говорю, я вижу, что понимаете, хотя то, как вы его защищаете, очень мило. Знаете, даже будучи маленьким мальчиком Шерлок подвергался приступам невыносимой скуки: в дождливые дни мне приходилось занимать его загадками и головоломками, оставшимися от моего дедушки. Это недостойное пристрастие на самом деле ему не на пользу. Джон не нашёл, что ответить. Он был уверен, что раньше ему не приходилось вести беседы о тяжёлых наркотиках с пожилыми людьми, и тем более он не сталкивался с таким спокойным принятием того факта, что один из внуков действительно подсел. Евангелина рассмеялась над его замешательством и погладила его по руке. — Теперешние молодые люди склонны думать, что первыми делают все открытия. Но никто не говорил бы «Бурные двадцатые» на пустом месте, мой дорогой.* Осторожно нащупывая безопасный путь на минном поле, в которое превратилась эта светская беседа, Джон ухватился за ранее привлёкшую его внимание деталь: — Вы сказали, что Шерлок — его второе имя? — О, да. Вы не знали? — Нет, он никогда не говорил. — Держи, бабушка, — Шерлок выбрал этот благоприятный момент, чтобы появиться с бокалом томатного сока, украшенным веточкой сельдерея. — Благодарю, дорогой, — сказала она, принимая бокал. — Но Джон сказал мне, что ты никогда не называл ему своё полное имя! Только не говори, что до сих пор стыдишься его, спустя все эти годы. Холмс помрачнел, брови его нахмурились, и Уотсон вдруг отчётливо представил себе, как его друг выглядел малышом. — Оно нелепо. — Не глупи, дорогой, имя очень милое, в нём нет ничего дурного. Но я вижу твоих родителей. Твоя матушка интересовалась у Октавии, приедешь ли ты. Ты уже сообщил ей о прибытии? Шерлок покорно удалился, хотя упрямое выражение не сошло с его лица, и Джон едва выговорил: «Так какое…», — как Евангелина взяла его за руку и ловко повела его за собой сквозь толпу. — Я вижу моего брата. Естественно, он пожелает познакомиться с вами. Он проявил немалый интерес к вашей службе в армии. Уотсон ничего не успел на это ответить, как обнаружил, что стоит перед громадным мужчиной два на два метра, абсолютно лысым, но с роскошной седой бородой. — Джов, — представила его Евангелина, — это Джон, друг Шерлока. Джон — это мой брат Джов.** — Приятно познакомиться, сэр, — Уотсон на самом деле не собирался называть его «сэр», но сделал это под впечатлением от его представительной наружности. И имя соответствовало: доктор никогда прежде не видел никого более подходящего для того, чтобы восседать на облаке и метать громы и молнии. Рука Джона затерялась в огромной тёплой ладони, и он так старался не пялиться чересчур откровенно (казалось, весь Джов был скроен по богатырским меркам), что почти пропустил момент, когда Евангелина добавила к ранее сказанным словам — «дедушка Шерлока». — Простите? — Уотсон был уверен, что ослышался. — Дедушка Шерлока, — мило улыбаясь, повторила Евангелина. — О, хорошо. Извините, я запутался, раньше мне показалось — вы сказали, что приходитесь Шерлоку бабушкой. — Так и есть. — Но он ваш… — Джон не смог продолжить, почувствовав, что от смущения готов провалиться сквозь землю. Он предполагал, что семья Холмс очень необычна, но не до такой же степени… Господи, и как ему следует отреагировать… Глубокий голос Джова ненавязчиво остановил быстро растущий в докторе ужас. — Дети называют её бабушкой из уважения к почтенному возрасту, разумеется. Моя дорогая жена ушла в мир иной при рождении младшего ребёнка, и моя сестра помогла мне вырастить детей, а затем и внуков. — О, понимаю, — под приветливой улыбкой Евангелины Джон пообещал себе никогда не думать дурно о семье Шерлока. — Хорошо. Да. Уотсон ещё колебался, стоит ли ему извиниться или притвориться, что ничего не произошло, когда Евангелину увёл другой её внук, и Джов обратился к гостю: — Я слышал, вы служили в армии? — Да, недолго. В Афганистане. — Хм, я полагаю, именно там вас подстрелили, — мужчина указал своей большой рукой на левое плечо гостя, и тот кивнул. — Да, должно быть, Шерлок рассказывал… — Никогда не служил в действующей армии, — изрёк Джов дружелюбным тоном, — хотя меня немного привлекали для парковых работ во время войны. — О, — вежливо протянул Джон. Возможно, пацифистские убеждения не позволяли его собеседнику брать в руки оружие, и вместо этого ему пришлось пойти на общественные работы. — Хорошо. Понимаю. Это… замечательно. Вы работали… э… в заповеднике? Джов гулко захохотал, будто Уотсон выдал остроумнейшую шутку, и к ним повернулись несколько голов. Когда его собеседник ответил, Джон заметил адресованные им заинтересованные улыбки: несомненно, почти оперный тембр дедушкиного голоса был хорошо известен родственникам. — Силы небесные! Да-да, можно и так сказать. Вокруг глаз Джова собрались весёлые морщинки, и он стал похож на добрый Дух Рождества. Он быстро взглянул на что-то поверх плеча Уотсона и сказал неожиданно серьёзным тоном: — Я работал с курочками, несущими золотые яйца, но не квохчущими. Джон совершенно растерялся. — Извините, боюсь, что я не… — А, глядите-ка, вот и Шерлок. Привет, мой мальчик, как поживаешь? Детектив возник внезапно за спиной доктора, как джинн из сказки, и выступил вперёд, чтобы обменяться рукопожатием с родственником. — Привет, дедушка. Могу я ненадолго украсть у тебя Джона? Его хотят видеть мама и папа. — Разумеется. Вы оба можете идти. Джон, рад был приятному знакомству. — Взаимно, — ответил Уотсон уже через плечо, поскольку его компаньон взял его под руку и потащил прочь. — Какой милый человек твой дедушка, — сказал доктор. — Во время войны он работал в парке. Как он сказал, с курами. — С кем? — Джон увидел, как брови Шерлока в изумлении поднялись и затем опустились. Детектив остановился и повернулся, встав со своим спутником лицом к лицу. Его губы подёргивались так, когда неудачные попытки доктора применить дедуктивный метод вызывали не насмешку или раздражение, но веселье. Прежде чем дать разъяснения, Шерлок ловко подхватил два бокала с шампанским с подноса проходящего мимо официанта и вручил один из них Джону вместо его опустевшего стакана. — Не в каком-то там парке, — сказал Шерлок серьёзно, хотя глаза его лучились весельем. — Ему следовало бы говорить — в Блетчли-Парке. *** А ты, должно быть, знаешь, чем занимались в Блетчли-Парке во время войны, не так ли, Джон? — Вот же чёрт! — Будем считать это за положительный ответ. Поверь мне, он знает такие государственные тайны, от которых у тебя волосы на голове зашевелились бы, — Холмс взглянул на короткую военную стрижку Уотсона. — Образно говоря. Я убеждён, что он и Майкрофт посвящены в каждую из этих тайн. А теперь пойдём: если мы сейчас же не доберёмся до моих родителей, то Майкрофт окончательно уморит их разговорами о политике… — Шерлок вновь двинулся с места, и Джон пошёл за ним, стараясь не отставать. — Но твой дед сказал, что он работал с… — Курами, несущими золотые яйца, но не кудахчущими? Я знаю. Черчилль так называл дешифровщиков. Джон, твои знания истории оставляют желать лучшего. Я поверить не могу, что ты взял на себя смелость критиковать мои познания о солнечной системе. — Но это совсем другое дело! Ты даже не знал, что Земля вращается вокруг Солнца! Но послушай, — доктор замялся. — Я не уверен, но мне кажется, что твоя бабушка несколько заблуждается по поводу… О, добрый вечер. Шерлок внезапно остановился около ещё не старых мужчины и женщины и произнёс: — Мама, папа — это Джон. Джон — это мои родители, Арабелла и Гидеон. — Приятно познакомиться, миссис Холмс. Уотсон пожал руку приветливой женщине с пышной фигурой, от улыбки на её лице появились ямочки, и она произнесла: — Боже мой, пожалуйста, зовите меня Белла или Арабелла — и никак иначе. Думаю, пока рановато просить вас звать меня мамой. — Э… — затрудняясь с ответом, Джон посмотрел на Шерлока и увидел, что тот заметно вздрогнул. Высокий мужчина с непроницаемым лицом, которого доктор определил как отца Шерлока и Майкрофта, подался вперёд и протянул руку. — Как приятно наконец встретиться с вами, Джон.

[Иллюстрация 1]

Пока они приветствовали друг друга, Уотсон не мог избавиться от чувства, что он смотрит на друга, каким тот станет через тридцать лет: те же удивительные светлые глаза, те же черты лица, тот же рост и телосложение; тёмные кудри Шерлок унаследовал от матери — у его отца были прямые волосы, тронутые на висках сединой. Они оба обращались к нему с той теплотой, которую Джон не встречал ни у кого после смерти родителей, храни их господь. Белла спросила: — Итак, как вы поживаете, Джон? Шерлок рассказал мне, что вы доктор, и просто чудесно, что вам удалось получить выходные дни в это время года, чтобы провести их с нами. — Э, да. Сейчас у меня временная работа: по нескольку дней то там, то сям — так уж получилось. Она сочувственно кивнула. — Да, рынок труда до сих пор не может оправиться после кризиса кредитования. — Да, так и есть, — вторил ей Уотсон. Ему совершенно не хотелось рассказывать этой очаровательной женщине, что причиной его отказа от постоянной работы на полную ставку был её требующий постоянного внимания сын, склонный вызывать его и при этом настаивать, чтобы доктор немедленно бросил все дела и присоединился к нему на расследовании, причём Джон немедленно соглашался. Он не хотел рисковать и позволять детективу совать свою красивую гениальную голову в логово преступников или в Скотланд-Ярд, где он непременно перейдёт границы разумного и допустимого. — К счастью, — продолжила она, — нас с мужем это практически не затронуло. Мы люди свободных профессий: он композитор, как вы знаете, пишет прекрасную музыку. Шерлок унаследовал от отца его артистизм. Боюсь, на долю бедного Майкрофта пришлось не так много талантов. Шерлок отвлёкся от оживлённой беседы, которую вёл с отцом, чтобы вставить: — Не так много? Только не говори, что забыла то ужасное лето, когда он решил, что должен освоить флейту-пикколо. Джон не смог сдержать смех, представив солидного, облечённого властью Майкрофта Холмса, издевающегося над музыкальным инструментом, который и в лучших руках издавал визгливые ноты, а в худших был откровенно невыносим. Шерлок тоже ухмыльнулся. — В общем, да, так оно и было, — Белла тактично показала, что немного смущена. Она наклонилась и сообщила Джону по секрету: — Тогда он был совсем молод. Он бы никогда не признался, но думаю, что он ревновал к тому, что Шерлок и Гидеон часто играли дуэтом. Его попытки продолжались всего несколько недель, пока… — она замолчала, подыскивая вежливый способ закончить предложение, — он их не прекратил, по единодушному решению всей семьи. В самом деле, что за ребячество. Нельзя быть талантливым во всём. Шерлок самодовольно улыбнулся, повернулся к отцу и сказал: — Папа, Джон играет на кларнете. Уотсон не мог разобрать, почудилась ему или нет тень гордости в голосе друга. Лицо Гидеона осветилось неподдельным интересом, и он спросил: — В самом деле? Это замечательно. — Раньше играл, — торопливо поправил Джон. Энтузиазм Гидеона настораживал; казалось, тот уже планировал приватные семейные вечерние исполнения избранных опусов Грига, и доктор отнекивался, чувствуя, как подгибаются колени. — Я давно не держал в руках кларнет, пожалуй, со школы, и боюсь, что позабыл всё, чему меня учили. Почувствовав замешательство гостя, Гидеон обвил руку вокруг талии жены и тактично поменял тему разговора. — Кстати говоря, Джон, не позволяйте моей жене ввергнуть вас в заблуждение, что все свои таланты Шерлок получил от меня. Знайте — она художница. Прошлой зимой в Королевской Академии состоялась выставка её работ. — Ну что ты, — Белла покраснела, когда муж посмотрел на неё с улыбкой, совершенно преобразившей его суровое лицо. — Пустяки, ничего экстраординарного. Я выставляю работы под девичьей фамилией Чеверилл. — Так это вы Белла Чеверилл? — Уотсон был сражён. — Моя сестра любит ваши картины! Кажется, у неё дома есть копия одной из них. — О, Джон, вы слишком добры. Её ореховые глаза лучились, когда она пожала ему руку, и Джон обернулся, чтобы спросить: — Шерлок, почему ты не сказал мне, что… о! Но Шерлок снова испарился, и Белла с улыбкой сказала: — Опять исчез. Находясь в деятельной фазе, он просто не может оставаться на одном месте. Совсем как мой супруг, — Гидеон посмотрел на жену с нескрываемым обожанием, а затем кто-то отвлёк его внимание, похлопав по плечу. Одной рукой он по-прежнему обнимал жену за талию, а она охотно прижималась к мужу, продолжая беседу с Джоном. — Вы знаете, отец и сын очень похожи, даже в жестах и поведении. — Да, я вижу, — Гидеон стоял, чуть склонив набок голову, пристально глядя на собеседника и сохраняя непроницаемое выражение лица с тенью превосходства, совсем как Шерлок, выслушивающий клиента, которому удалось предложить необычное дело. — Мы счастливы, что вы с ним вместе, — шепнула ему Белла. — Я так переживаю за него. Он уже очень давно совершенно одинок, знаете ли. Когда мне сказали, что он снова с кем-то встречается, я никак не могла успокоиться, ведь после всех тех ужасных неприятностей с Себастьяном я ужасно волновалась, пока Майкрофт не сказал мне, что виделся с вами, и что вы ему понравились. Доктор услышал так много нового и поразительного, что не знал, за какую часть информации хвататься первым делом. Новость о том, что Себастьян некогда был близок с детективом, его не удивила: Уотсону это пришло в голову ещё в банке, когда Себастьян вёл себя демонстративно фамильярно. Но Джон совершенно лишился дара речи от новости, что действительно снискал расположение Майкрофта, тогда как раньше полагал, что тот его едва терпит лишь в качестве удобного посредника между собой и братом. Кое в чём родителей Шерлока следовало бы разубедить — в одном всеобщем заблуждении, но сейчас это казалось чрезвычайно неуместным. Они были такой очаровательной парой, так любили друг друга и так откровенно гордились обоими выдающимися сыновьями, что совесть не позволила Джону разрушить их веру, пусть и иллюзорную. — Благодарю, — пробормотал он, надеясь, что бессвязность его речи спишут на застенчивость. — Я… я действительно счастлив, что встретил его. Так и есть. Он не солгал, пожалуй, даже сказал правду. Он действительно был рад знакомству с Шерлоком Холмсом, потому что одному богу известно, во что бы превратилась его гражданская жизнь, если бы эта встреча не состоялась. — Майкрофт! — Здравствуй, мамуля. Белла обняла старшего сына. В окружении многочисленных родственников было весьма заметно, как Шерлок походил на отца, а в Майкрофте больше проявилась наследственность матери — те же глаза, лёгкая склонность к полноте, проглядывающая в формах Беллы и дающая почву непрестанным издёвкам детектива по поводу диеты брата. — Мел уже несколько раз спрашивала о Джоне. Ты не возражаешь? — Нет, конечно, нет! Вы пользуетесь популярностью, Джон. Надеюсь, вы не слишком ошеломлены. Помню, как впервые Гидеон привёз меня сюда на Рождество — было от чего испугаться. Такая большая семья, но… — она снова улыбнулась, — все они очень дружелюбны. «Было от чего испугаться — это слабо сказано», — подумал Уотсон, позволяя себя увести. Он был совершенно подавлен вереницей странных имён и необычных лиц — и все были искренне рады приветствовать его. И когда Майкрофт, изогнув бровь, поинтересовался, хорошо ли Джон себя чувствует, тот смог лишь кивнуть в ответ. Майкрофт едва заметно улыбнулся, ничуть не обманувшись и видя его насквозь, и сказал: — Боюсь, следующую беседу нам придётся сократить. Скоро наступит время идти к столу, а Эвандер настаивал на том, чтобы я представил вас ему ещё до ужина. Громкий оклик привлёк их внимание, и они дружно обернулись, чтобы увидеть развалившихся на диване и энергично машущих Майкрофту трёх молодых людей. Майкрофт поднял палец, попросив этим жестом подождать минутку, и продолжил путь в глубь залы. — Это тоже ваши двоюродные братья? — спросил Джон и получил в ответ кивок. — Да, тройняшки: Бедивер, Галахад и Ланселот. Они начали совместное дело — создают программное обеспечение. Не стану утомлять вас деталями, но первый миллиард они заработали в возрасте 22 лет. — Вы приложили к этому руку, — неуверенно предположил Уотсон. — Без вашего вмешательства точно не обошлось. Бесстрастная маска Британского Правительства на секунду дрогнула, явив искреннее удивление. — Во что? — Во что-нибудь. Во всё, — тихо произнёс Джон, прежде чем глубоко вздохнуть несколько раз, чтобы прийти в себя. — Разумеется, это не так, — медовым тоном ответил Майкрофт. — Ланселот чрезвычайно удачлив: если у него появится девушка, то это будет Моргана. До того, как Уотсону удалось придумать ответ на это заявление, его спутник заговорил: — Мел — это Джон. Джон — это моя кузина Меллифлуа. И сразу вслед за этим доктор обнаружил, что его немилосердно тискает девушка, выглядящая среди этой публики так же неуместно, как и он сам: волосы заплетены во множество косичек, на брови пирсинг — и никакой дизайнерской одежды. Однако она улыбнулась во весь рот, едва завидев Уотсона, как и все остальные, с кем он познакомился этим вечером. — Джон! Зовите меня Мел. Майкрофт поступил гадко, назвав меня полным именем. А знает ведь, как я его ненавижу. Майкрофт в ответ лишь поднял одну бровь, а затем скрылся в направлении троицы молодых программистов. Мел потянула к себе нового знакомого, усадив его рядом на пуф, появившийся словно ниоткуда и пахнущий пылью. — Джон, — сказала она с лучезарной улыбкой, — как я рада, что наконец познакомилась с вами, я так много о вас слышала. — Э, правда? Ну, это… мило… — Я даже приготовила вам рождественский подарок. — О, — доктор смутился. — Вы так добры, но боюсь, что я не… Она взмахом руки отмела все его попытки извиниться. — Не беспокойтесь, я ничего и не ожидала. Мне говорили, вы любите носить вязаные вещи, но у меня не было времени на свитер, и я связала для вас… Ну же, откройте и посмотрите. Заправив выбившуюся прядь волос за ухо, она протянула Уотсону мягкий свёрток и уселась, не скрывая своего нетерпения и теребя белый браслет защитников окружающей среды, пока гость распаковывал подарок. На его колени змеёй скользнул длинный кричаще-пёстрый кусок материи, и Джон едва сдержал смех. Это был шарф, связанный из ядовито-яркой пряжи с радугами по краям. Такую вещь мог бы надеть Джордж Майкл для съёмок клипа «Последнее Рождество», и доктор подумал, что позволил бы нацепить на себя нечто подобное только через свой труп. Он закусил стремящиеся расползтись в улыбку губы и произнёс со всей возможной искренностью: — Благодарю вас за хлопоты, вы так любезны. — О, мне самой было приятно. Я думаю, просто замечательно, что вы с Шерлоком вместе, хотя должна вам сказать, — на её лице отразилось сожаление, и она начала крутить серебряное кольцо, которое носила на большом пальце, — я была возмущена, когда узнала, что вы бывший военный. Я не сомневаюсь, что вы превосходный человек, Джон, но я бы предпочла, чтобы вы были… не знаю… танцором, скульптором или ещё кем-нибудь, правда. — Ну, на самом деле я… — И даже после выхода новых законов гомосексуализм в армейской среде по-прежнему не приветствуется, как вы полагаете? В голубых глазах Мел читалось уважение и немного — сострадание к новому родственнику-гею, к перенесённым им испытаниям, и Джон понятия не имел, как ответить на её вопрос. Он попытался вернуть разговор к менее скользкой теме. — Вы знаете, в армии я был доктором, а теперь вернулся в Лондон и занимаюсь тем же самым. А вы? — О, Джон! — в первое мгновение показалось, что она снова заключит его в объятия. — Это замечательно, вы целитель! Совсем как моя сестра Минерва. На несколько секунд Уотсоном овладела циничная мысль, что его служба в Афганистане едва ли подходила под данное Мел определение: военно-полевая хирургия, умирающие у него на руках друзья и невозможность предотвратить эти смерти, что бы он ни предпринимал, — всё это не походило на следование призванию свыше, как показалось Мел. Но он всё же заставил себя посмотреть туда, куда она указала: на невысокую темноволосую женщину, внимательно прислушивающуюся к оживлённому спору между другими тремя людьми. — В самом деле? — Джон почувствовал огромное облегчение, предвкушая нормальную беседу с коллегой-медиком. Уйти от острых социальных вопросов и подробно обсудить симптомы заражения отвратительными тропическими паразитами определённо казалось более предпочтительным, чем выслушивать слова одобрения по поводу их несуществующего романа с Шерлоком. — В какой области медицины она специализируется? — Это невероятно захватывающе! Она только что обнаружила редкий ген, отвечающий за одну из форм рака. Она очень умна, — с гордостью добавила Мел. — Э, да, думаю, так и есть, — пробормотал Джон. Внезапно жизнь врача общей практики, пусть и начавшего карьеру в качестве военного хирурга, показалась скучной и глупой при таком сравнении. Мел взяла его за ту руку, в которой не было стакана, и стиснула. — Я уверена — мы подружимся, — сказала она торжественно. — Тем более что вы кажетесь гораздо более милым, чем тот отвратительный Себастьян. — Да, об этом, — Уотсон немедленно ухватился за эту возможность. — Что между ними было? Шерлок… никогда о нём не упоминал. — Ох, он был ужасен. Вам лучше спросить об этом у Шерлока. Лично я не понимаю, что он вообще в нём нашёл. — Но что… — Джон, — к нему снова подошёл Майкрофт и посмотрел внимательным взглядом. — Боюсь, мне придётся оторвать вас от Мел и её сумбурных представлений об умении элегантно одеться. Мел встретила его выпад весёлой улыбкой, и доктор постарался не показать чересчур откровенно, что он испытал некоторое облегчение от того, что не его одного приводит в замешательство этот связанный руками Мел подарок. Уотсон встал и начал комкать в руках шарф, который, казалось, был длиной не менее трёх метров. — Если я не представлю вас Эвандеру до ужина, — продолжил Майкрофт, — его брюзжанию не будет конца и края. Мел вдруг начала покашливать, и когда отняла руку от лица, чтобы вновь заговорить с Джоном, её глаза искрились весельем. — Спросите о нём у Эвандера — он вам с удовольствием расскажет, причём намного лучше, чем я. Ступайте! Она махнула на прощание, и к Джону с невиданной прежде учтивостью обратился Майкрофт: — Я приношу свои извинения за то, что задержался с беседой дольше, чем ожидал. Я должен был поговорить с дядюшкой Николаем и тётушкой Лукрецией, — он вежливо указал на стоящую неподалёку пару: высокого властного мужчину и блондинку, будто сошедшую с киноэкрана. Они разговаривали с Шерлоком, и Джон заметил, что тот чувствует себя с ними несвободно. — Это представители российской ветви нашей семьи. Мы редко видимся. Я всегда подозревал, что они связаны с госбезопасностью. По правде говоря, оба немного странные. Эти слова имели большой вес в устах Майкрофта Холмса — искусного мастера светских бесед, проходивших на пустых лондонских автостоянках. У доктора невольно вырвался смешок, прежде чем он взял себя в руки. — Прошу прощения? — переспросил он, поколебавшись, но всё же продолжил. — Они кажутся странными вам? Майкрофт прочёл все его невысказанные мысли. Элегантно вздёрнув бровь, он коротко ответил: — Поверьте мне, Джон, я знаю, о чём говорю. Когда собеседник отвернулся, Уотсон позволил рвущейся на волю улыбке широко расплыться. Он начал подозревать, что под безупречной наружностью Майкрофта Холмса и под его тончайшим чувством юмора скрывается человек, во многом похожий на него самого. Майкрофт внезапно остановился. — Эвандер, мне наконец удалось привести Джона ещё до того, как ты сам отправишься его искать. Джон — это наш кузен Эвандер. Когда Майкрофт отступил в сторону и оставил доктора стоящим лицом к лицу с Эвандером, тот с трудом подавил в себе настойчивое желание поправить манжеты рубашки в попытке улучшить свой внешний вид. Эвандер был одного роста с Джоном, но обладал непринуждённой элегантностью, создаваемой малозаметными деталями, так что сдержанный чёрный костюм выглядел на нём как творение знаменитого модельера. Он крепко стиснул Уотсону руку и улыбнулся; Джон постарался вернуть рукопожатие со всей возможной вежливостью, пытаясь заглушить внутренний голос, настойчиво твердящий, что с таким ростом, телосложением и особенно в таком костюме этот представитель семьи Холмс почти неотличим от Мориарти. «Это просто смешно, — уговаривал себя Джон, чувствуя, как волосы на голове невольно зашевелились от ужаса. — Нельзя так реагировать на каждого невысокого хорошо одетого человека». Но открытая и приветливая улыбка Эвандера постепенно помогла изгнать из головы неприятное сравнение, более того, она вселяла убеждение, что кузен за всю жизнь не пожелал зла ни одному существу, не считая дизайнера, выбравшего одежду для модели на обложке августовского номера мужского журнала GQ. — Что это было? — в его хрипловатом голосе слышалось огорчение. — Горчично-жёлтый? При его цвете кожи? Господи, это так отвратительно, его костюмера надо было казнить на месте, — затуманенные синие глаза прояснились, взгляд сфокусировался на Джоне, с трудом скрывающем смущение. — Что касается вас, уверен, вам бы тот оттенок вполне подошёл, хотя вы бы лучше смотрелись в синем или зелёном. Конечно, не с этой невнятной безликой рубашкой, которая сейчас на вас. — Эм… спасибо, — доктор постарался, чтобы в его ответе не чувствовалось обиды. Благодаря почти годичному соседству с детективом ему это удалось практически без усилий. — О, нет, я совсем не это имел в виду, — Эвандер примирительно положил руку на предплечье нового знакомого. — Я хотел сказать… ну, посмотрите же на себя. Вы скрываете все свои лучшие стороны. Повернитесь, пожалуйста, — мужчина покрутил указательным пальцем, и Джон, сам не зная, как и почему, начал послушно поворачиваться. Когда он сделал пол-оборота, недоумевая, присуще ли всем носителям холмсовской крови умение отдавать обязательные к исполнению приказы, Эвандер внезапно поднял полы пиджака Джона и пробормотал восхищённым тоном: «О да». — Эй! — Уотсон быстро повернулся к нему лицом. — О, Джон, — без тени смущения произнёс Эвандер. Понятия о личном пространстве у кузена тоже не было — доктор отчётливо различил запах его одеколона, когда тот придвинулся и, поправляя отвороты пиджака гостя, продолжил говорить. — Вы обязаны позволить провести вас по магазинам. Это преступление — прятать себя под такой одеждой. — Послушайте, — в замешательстве проговорил Джон. В его мозгу пронеслись картины заигрываний в примерочной или навязывания ему предельно откровенных костюмов. — Ваше предложение весьма любезно, однако я не думаю, что… — Доверьтесь мне, — прервал его Эвандер с излучающей уверенность улыбкой, откидывая упавшие ему на глаза тёмно-русые пряди. Его волосы ерошились в художественном беспорядке — в стиле «только встал с кровати», но Джон в глубине души был твёрдо уверен, что укладка заняла не менее 15 минут самых тщательных усилий перед зеркалом. — Ничего экстремального, лишь подчеркнуть имеющиеся достоинства. Думаю, элегантная небрежность в стиле… Джеймса Бонда. — Ну… — Обещаю не распускать руки. Слово скаута, — Эвандер поднял три пальца в подтверждение клятвы. — Кроме того, Шерлок сломал бы мне обе руки, если бы я позволил себе это. Даже если допустить, что вы бы сдержались. Мне говорили — вы бывший военный. В улыбке Эвандера проступило сладострастие, и Уотсон поспешил сменить тему. — Кстати, о Шерлоке — я только что говорил с Мел… — Да, я вижу, — мужчина скользнул глазами по накрученному на руку Джона шарфу, всем видом выразив своё мнение, но воздержавшись от словесных комментариев, и доктор подумал, что такая тактичность едва ли была обычно присуща его собеседнику. Джон ухмыльнулся. — Ага, мнение Майкрофта не расходится с вашим. Как бы там ни было, мы начали говорить о Себастьяне, но нас прервали, а она… ну, она сказала, что мне следует спросить о нём у вас. Тонкие брови Эвандера полезли на лоб: — Шерлок вам не рассказывал? — Не было на это времени, так что — нет. Я бы хотел узнать, если вы не возражаете… Джон умолк. Он осознавал, что ведёт нечестную игру, но оправдывал себя тем, что все средства хороши на войне, в любви и при защите семейных ценностей. А Эвандер уже начал говорить, закатив глаза. — О, я не против вам рассказать. Хотя Шерлок склонен набрасывать покров тайны, но всё это не является великим секретом, и я не устаю ему повторять, что тут нечего стыдиться. По правде говоря, это было стихийное бедствие. Позвольте! — Эвандер прервался, остановив стройного темноволосого официанта с подносом. Он ловко изъял из руки доктора опустевший бокал, заменив его на коктейль в высоком стакане с кубиками льда и ломтиками лайма. Пока Уотсон делал осторожный глоток, ощущая сладость, вкус лайма и изрядную долю алкоголя, Эвандер оценивающе осмотрел официанта с ног до головы, задержавшись пытливым взглядом на отдельных частях, и посланная в ответ призывная улыбка показала, что интерес не остался незамеченным. Джон ухмыльнулся про себя, прикидывая, будет ли возможность у клана Холмсов пообщаться с Эвандером после ужина. Когда официант двинулся дальше, Эвандер обратил к собеседнику сияющий и искрящийся взгляд, который показался доктору очень знакомым, хотя обычно так Шерлок выглядел, получив СМС от Лестрейда, а не оторвавшись от разглядывания привлекательного мужчины. — Кайпиринья, — сказал Эвандер, отпив большой глоток из своего стакана и кивнув на стакан Джона. — Появился после мохито; он великолепен. — Ага, — согласился Уотсон, раздумывая, должен ли он из вежливости притвориться, что раньше предпочитал мохито, но теперь о нём и не помышляет. — Итак, Себастьян… Эвандер наклонился к Джону, и тот повторил движение, понимая, что язык их тел кричит всем и каждому о секретности их разговора. — Случилось это, когда Шерлок учился в универе. Я думаю, они сошлись к концу первого курса, но Шерлок привёз его домой на Рождество, когда они уже были на втором. Боже, он был ужасен. Никто из нас не понимал, что Шерлок в нём нашёл. Если честно, — здесь Эвандер несколько смутился, — я полагаю, что все двоюродные братья и сёстры поддразнивали Шерлока по поводу отсутствия у него пары. Всего лишь в шутку, понимаете ли. Раньше у него не было друга или подружки, и он никогда не проявлял ни к кому интереса, так что он мог привезти с собой кого угодно, только чтобы показать, что способен на такое, если захочет. Но Себастьян был отвратителен и высокомерен. Обычно он называл дедукцию Шерлока «мелким трюкачеством». Боже мой, он говорил о Шерлоке как о дрессированном пуделе! Всем видом показывал, что делает Шерлоку огромное одолжение, показываясь вместе с ним на людях, и крайне нетерпимо относился к шерлоковой эксцентричности. Я считаю его позицию необоснованной: в каждом человеке можно найти какую-либо странность. «В этой комнате? В каждом», — чуть не сказал Джон, но придержал язык и кивнул в знак согласия, когда Эвандер нетерпеливо взмахнул рукой, забросив все локоны на одну сторону. — Все мы, включая Майкрофта, пытались тактично намекнуть Шерлоку, что он заслуживает лучшего, но вы же знаете, как Шерлок реагирует на советы: начинает ещё больше упрямиться. Особенно если совет исходит от его брата. — Я знаю, — пробормотал доктор с чувством, и Эвандер понимающе ему улыбнулся. — Готов биться об заклад, что знаете. В любом случае, он никого бы не стал слушать, если бы Майкрофт не решил, что пора положить этому конец, и не взял дело в свои руки. — Позвольте сделать предположение, — прервал его Уотсон, не в силах более сдерживаться. — Майкрофт тайно встретился с Себастьяном, предложил ему денег, чтобы тот докладывал о том, чем Шерлок занимается, и Себастьян согласился. — Да, — удивлённо произнёс Эвандер. — Точно. Как вы узнали? — Просто догадка, — пожал плечами Джон, — продолжайте. И что произошло потом? — Майкрофт сделал запись их первоначальной встречи, а также первый раз, когда Себастьян пришёл отчитаться. Он не вмешивался в их отношения до тех пор, пока впервые не перечислил деньги на счёт Себастьяна, и затем послал Шерлоку копии записей и документы о состоянии банковского счёта его друга. Уотсон мысленно застонал, поморщившись, и Эвандер, заметив, сказал: — Да, это не было слишком этично, но Шерлок ничего другого не понял бы. Думаю, вы представляете себе последствия. Шерлок и Себастьян расстались в тот же день, и я слышал позднее, что Себастьян пытался сделать вид, что именно он бросил Шерлока, будто кто-то хоть на секунду поверил бы ему, а Шерлок долгое время не разговаривал с Майкрофтом — это ужасно расстроило тётушку Беллу. Прошло несколько лет, прежде чем Шерлок начал постепенно признавать, что Майкрофт был прав по поводу Себастьяна, и с тех пор их отношения заметно улучшились. — Ну, если это можно так назвать, — проговорил доктор с сомнением в голосе, вспоминая, какое напряжение каждый раз повисает в воздухе, едва стоит Майкрофту появиться на Бейкер-стрит. — Лично я не уверен, нравился ли Шерлоку Себастьян на самом деле. Я бы не удивился, если бы Шерлок связался с ним, лишь бы самоутвердиться, так как его гораздо больше огорчила правота Майкрофта, чем сам разрыв. Ну, стоит упомянуть нечистого… Привет, Шерлок, рад тебя видеть. Мы с Джоном как раз беседуем. Шерлок материализовался у локтя Джона. Он непринуждённо улыбнулся двоюродному брату, но Уотсон ясно видел по напряжённым плечам и поджатым губам Холмса, что тот чем-то обеспокоен. Оставалось лишь надеяться, что причиной не является присланное Лестрейдом СМС с просьбой срочно вернуться в Лондон. Против всех своих ожиданий, Джон наслаждался этой вечеринкой в кругу семьи Холмс, все представители которой оказались весьма обаятельными и чрезвычайно любезными, чего обычно нельзя было сказать о его соседе по квартире. — Привет, Эв, — сказал Шерлок преувеличенно радостно. — Надеюсь, ты не рассказал ничего такого, о чём мне стоит волноваться. Боюсь, мне нужно поговорить с Джоном наедине. — Не беспокойся, — с улыбкой произнёс Эвандер, — я всего лишь рассказал Джону о Себастьяне, твоём отвратительном бывшем бойфренде. Улыбка Шерлока тут же поблекла, и он отчеканил: «Нет». Нюхавшие порох офицеры полиции корчились, как опавшие листья на холоде, едва заслышав этот тон, но Эвандер сохранил полную непринуждённость, и мнение Уотсона о нём немедленно подскочило на несколько пунктов. Возможно, двадцать с чем-то лет близкого общения с Шерлоком помогли кузену выработать нечувствительность к таким проявлениям темперамента. — Шерлок, я поверить не могу, что ты не рассказал ему всё раньше. — Остановись, Эв. — Но тебе совершенно нечего стыдиться, — упорствовал Эвандер, подняв бровь и глядя двоюродному брату в лицо. — Богу известно: и у меня были отношения, вспоминая о которых, я понимаю — они были откровенно ужасающими. — Замолчи. Джон, нам нужно поговорить. Избегая дальнейших объяснений, Шерлок схватил Джона за запястье и повлёк за собой. Доктор оглянулся, чтобы послать Эвандеру извиняющийся взгляд «было приятно познакомиться, простите вашего кузена за грубость», но тот подмигнул, явно полностью проигнорировав недовольство Шерлока, и исчез в том направлении, в котором скрылся темноволосый официант. Холмс, не ослабляя хватки, тащил Уотсона за собой через комнату, а тот со всем возможным тактом попытался заговорить. — Послушай, кажется, у твоих родственников возникло ложное представление о… — Нет, — отрезал Шерлок, но затем смягчил высказывание. — Пожалуйста. Нет. Не здесь. — Хорошо, — вырвавшееся у детектива непривычное «пожалуйста» заставило Джона рискнуть и сказать ещё что-нибудь. Что-нибудь нейтральное: он почувствовал, как похолодели пальцы Шерлока, обхватившие его запястье, и как они подрагивали от нервного возбуждения. — Знаешь, Эвандер хочет прогуляться со мной по магазинам. Взглянув искоса на друга, доктор заметил, что его губы приподнялись в улыбке, и лицо стало не таким напряжённым. — Можешь попробовать. Он организует модные дефиле, и Карл Лагерфельд проводит свои показы только при его участии. — Знаешь, я понятия не имел, что у тебя такая большая семья. И такая замечательная. Шерлок кинул на Джона взгляд, в котором читались радость и немного — удивление, но ответил привычным сдержанным тоном: — Что ж, кажется, восхищение взаимно: никто не упустил возможности остановить меня и сказать, как сильно ты понравился. Конечно, они милы — не волки же меня взрастили. Или ты ожидал увидеть викторианских родителей, которые в качестве наказания запирали меня и Майкрофта за малейшую провинность в угольный погреб? — Но ты никогда не рассказывал о них. Ни о ком. — Трудно описать их тому, кто с ними не встречался, — пожал Холмс плечами. — Но ты мог рассказать хоть что-нибудь. Я полагаю, все они невероятно богаты и успешны, у некоторых из них достаточно денег и власти, чтобы заправлять делами всей Западной Европы. Или… Господи, возможно, именно этим они и занимаются, только никто этого не замечает… У Шерлока был такой вид, будто он едва сдерживал смех, хотя напряжение не покинуло его полностью. — Ты понимаешь, что говоришь это вслух? — спросил он, выводя за собой Джона из переполненной шумной комнаты в другую, безлюдную. Они оказались в большом зимнем саду, заполненном самыми разными растениями, вдоль стен и в центре были установлены каменные скамьи. По углам из подвесных кашпо свешивались зелень и цветы, после жары и духоты гостевой залы здесь царила приятная прохлада. Бросив шарф и пристроив опустевший стакан на скамью, Уотсон едва успел отметить, что окна были со вкусом украшены гирляндами, светившими белыми огоньками, и подумать, что это сделала Мел — это было бы как раз в её духе, как Холмс отпустил его запястье, будто кожа Джона его обжигала, и быстро проговорил: — Послушай, извини меня. — За что? — доктору казалось, что он уже знает ответ, но если когда ему и была нужна полная ясность перед трудным разговором, то именно теперь. Шерлок махнул рукой в сторону комнаты, которую они только что покинули. — За то, что вся моя семья, кажется, думает, что мы… мы… — Что мы трахаемся? — Да, именно так. Прости. Если ты хочешь уехать, то всё в порядке. Я вызову такси, и ты ещё успеешь на последний поезд в Лондон, а я придумаю причину, почему тебе пришлось… — Шерлок, постой, — Уотсон почти лишился дара речи, сначала оттого, что услышал, как Холмс извиняется, а затем — как планирует за него остаток вечера, но теперь он взмолился. — Притормози, пожалуйста. У меня от тебя голова раскалывается. Почему бы мне хотеть вернуться в Лондон? — Потому что все, — Шерлок снова взмахнул рукой, указывая на залу, заполненную ужасно умными, слегка странными, но очень милыми людьми, составляющими семью Холмс, — все без исключения в той комнате думают, что мы пара. На самом деле даже ты должен был заметить этот очевидный факт. Когда такое происходит в Лондоне, тебе обычно становится неловко, и ты часто разубеждаешь тех, кто так считает. Я решил, что тебе покажется грубым, встать посреди залы и объявить всем присутствующим, что они заблуждаются, и слишком смущающим — притвориться, что их ошибочное предположение верно, поэтому я решил, что ты захочешь уехать. И ты можешь это сделать, ты не обязан оставаться. — Ну, начнём с того, что я не хочу уезжать. И, чёрт возьми, разумеется, я заметил, спасибо тебе большое. Оскорбляя меня, ты не решишь проблему, знаешь ли, — вздохнул доктор. — Господи, да расслабься ты. На скулах Холмса загорелись пятна румянца, резко контрастирующие с его обычной бледностью; Уотсон вдохнул полной грудью прохладный, насыщенный ароматами воздух. Шерлок развернулся и принялся возбуждённо прохаживаться туда-сюда. Глядя на это, Джон отчётливо вспомнил запах хлорки и то, как детектив чесал голову дулом заряженного пистолета, а доктор смотрел на него, хотел забрать оружие, но слабые, как переваренные спагетти, ноги ему отказали. — Так почему все думают, что мы вместе? Я бы ещё понял, если бы в заблуждение впали один-два человека, но вся твоя семья? Кто-то рассказал другим что-то такое? — Холмс не ответил, и Уотсон решил повторить. — Шерлок, мог кто-нибудь… — Я и в первый раз тебя услышал, — детектив прекратил метаться, но никак не осмеливался встретиться с Джоном глазами. — Майкрофт, конечно. Говнюк Майкрофт, которому нечем больше заняться, как совать повсюду свой дрянной нос и всё портить. — Шерлок. Холмс очень редко использовал ругательства, и не потому, что стремился быть вежливым или соблюдать правила хорошего тона, но он всегда считал брань признаком обеднённой лексики, так что Уотсона шокировали не сами грубые слова (в армии он и не такое слышал), а то, из чьих уст они прозвучали. И теперь Шерлок уставился в дверной проём с таким возмущённым и решительным видом, словно намеревался пойти и проткнуть старшего брата его собственным зонтиком. — Шерлок, — ещё раз произнёс Джон, встав с другом лицом к лицу и заставив его посмотреть на себя. — Если допустить, что это не одна из его слишком тонких и малопонятных шуток, то зачем Майкрофт сказал всей семье, что я твой бойфренд? — Потому что, — проговорил Холмс с горечью, всё ещё поглядывая на брата поверх головы Уотсона, — он уже несколько месяцев наседает на меня с этим. Потому что он лукавый, коварный, бессовестный толстяк, и я прикончу его. Джон поймал Шерлока за руку и остановил, когда тот дёрнулся по направлению к двери. — Ну, это как раз примерно то, что пытается сделать большинство людей на общесемейном праздновании Рождества; разумеется, это не отсылка к моему собственному опыту. Но прежде чем ты его убьёшь, не мог бы ты пояснить, с чем именно он на тебя наседает? Просто чтобы я знал, по какой причине мне придётся вносить за тебя залог в полицейском участке? Шумно выдохнув, Холмс освободил руку и выпрямился во весь рост с видом, будто идёт на казнь. — Ты помнишь первый вечер, когда мы встретились и расследовали дело таксиста, которому ты в своём блоге дал нелепое название «Этюд в розовых тонах»? — Да, — ответил Джон, не позволяя отвлечь себя от сути разговора проскользнувшей критикой его писательских талантов. — Тогда в ресторане ты выспрашивал меня о моих сексуальных предпочтениях, как будто налепляемые обществом однозначные ярлыки способны классифицировать людей и тем самым делать их более понятными. — Шерлок. — Ну, так о чём я… Я ответил тебе, что повенчан с работой и не заинтересован в том, чтобы вступить с тобой в сексуальную связь. — Именно так, — Джон помнил, как его задел тот ответ, пусть и совсем немного. Ведь Уотсон даже словом не обмолвился ни о чём подобном, хотя надо было быть слепым, чтобы не заметить, как новоявленный сосед пялится на детектива, — а Шерлок сразу выбил почву у него из-под ног, заверив Джона, что тот его ни в коей мере не привлекает. Но теперь за теми же словами крылось нечто иное, и Уотсон надеялся докопаться до истины. И если эта сбивчивая исповедь, которую приходилось из детектива клещами вытягивать, вела к тому, о чём думал доктор, то… что ж, это было бы отлично. На самом деле замечательно. Шерлок откашлялся и снова посмотрел через голову Джона. — В то время положение дел казалась именно таким, но последующие события принесли мне понимание, что я мог изначально рассматривать всю ситуацию в ложном свете, как порой случается при расследованиях. Когда Джону было пятнадцать лет, он почувствовал себя королём мира, получив от самой красивой девочки класса, Дженифер Томсон, открытку на Валентинов день. Два упоительных месяца они были неразлучны, пока она не бросила его ради новенького, который был наполовину испанцем и обладал экзотичной наружностью. С тех пор Уотсон не помнил такого, чтобы всё тело покалывало, и восторг кружил голову от признаний, что о нём кто-то мечтает. Даже если этот кто-то выглядел совершенно несчастным из-за своих слов. — Итак, ты пытаешься сказать, что я тебе нравлюсь, — проговорил Джон, чтобы убедиться окончательно, прежде чем он сделает что-нибудь такое, о чём придётся впоследствии пожалеть. Шерлок вздохнул с видом мученика. — Разумеется, ты мне нравишься. Я терпимо отношусь к твоей нелепой навязчивой привычке наводить в квартире порядок и к тому, что ты почти год пишешь в своём кошмарном блоге о моём «удивительном невежестве в некоторых вопросах». Слушая эту отповедь, Джон с удовольствием убедился, что он на верном пути, и вернулся к главной теме: — Я имею в виду, ты мечтаешь обо мне? — Бог мой, можно подумать, нам обоим по тринадцать лет. — Шерлок! — Да-да, хорошо. Именно так. Мечтаю о тебе, как ты выразился. Так что с того? С высокой степенью вероятности можно утверждать, что взаимностью ты не ответишь, а возможно — почувствуешь отвращение, хотя последнее маловероятно, поскольку ты оказался в общем и целом человеком терпимым. Пожалуйста, прими мои уверения, что тебе ничто не угрожает. Я успешно противостоял твоему обаянию до сих пор и не предвижу никаких проблем в будущем. Избегая зрительного контакта, Шерлок произнёс недовольным тоном: — Майкрофт месяцами побуждал меня признаться тебе: этот болван сентиментален, как викторианская незамужняя тётушка. Понятно, что семейное празднование Рождества показалось ему подходящим событием, чтобы спровоцировать нас на этот разговор, и я уверен: он в восторге от того, что ему это удалось. — Ты сказал, — медленно заговорил Джон, пытаясь сосредоточиться, в то время как его внутренний голос нашёптывал «он сказал — месяцами.. его чувства длятся уже несколько месяцев», а фантазия рисовала губы Шерлока, прижавшиеся к его губам, — что с высокой степенью вероятности… — Ты не ответишь взаимностью, а затем — что тебе не следует опасаться моих домогательств, да-да, я помню. Что скажешь? Этих заверений недостаточно? Никогда бы не подумал, что отставной военный может… Обличительная сентенция оборвалась на полуслове, когда Уотсон подступил к Холмсу так близко, что тот мог почувствовать тепло тела, и тихо спросил: — А как насчёт маловероятного сценария, при котором твои чувства взаимны? Шерлок посмотрел на Джона, который его не касался, но, несомненно, вторгся в личное пространство, в которое детектив обычно никого не допускал. Но теперь, когда его блоггер решился пересечь эту границу, разрешение было дано лишь ему — и никому другому. — В том случае, — произнёс Холмс с незнакомой интонацией, — тебе действительно есть чего опасаться. И опасность весьма серьёзна. От Шерлока пахло свежей рубашкой и едва уловимым ароматом лосьона после бритья, который он использовал, когда приводил себя в порядок перед важными мероприятиями. Уотсон любовался впадинкой между ключицами у основания белой, как сливки, шеи, маленькой родинкой на горле, которая вздрогнула, когда Холмс от волнения сглотнул. — Шерлок, — прошептал Джон, не владея более своим голосом, — поцелуй меня. Немедленно. Иногда доктор позволял себе пофантазировать о том, как он целует своего соседа. По правде говоря, скорее часто, чем иногда. Теперь же им овладела мысль, что полные, идеально очерченные губы Шерлока будто созданы для того, чтобы их целовать часами напролёт, сидя в обнимку на диване и тиская друг друга, как подростки. Но следом он представил, что будет, если долговязый и неприступный Холмс не позволит поцеловать себя, а для этого ему достаточно стоять прямо с высоко поднятой головой — и Уотсон в таком случае остался бы стоять на цыпочках, как полный идиот. Но Шерлок не вытянулся в полный рост, напротив, он наклонился, не оставив и воспоминаний о горделивой осанке: спина его согнулась так, что Джон лишь немного приподнял лицо — и их губы встретились. Первая попытка прижать один рот к другому была немного неловкой: они столкнулись носами, склонив головы в одну сторону, и поцелуй пришёлся не столько в губы, сколько в подбородок, после чего Шерлок нетерпеливо зарычал, обхватил прохладными руками лицо Джона и со второй попытки поцеловал его как следует. Губы Шерлока были тёплыми и мягкими, мягче, чем могло показаться на глаз, а доктору слишком часто приходилось наблюдать, как они сжимаются в узкую кривую полоску, когда детектив жаловался на заполонившие мир скуку и глупость. Джон осторожно втянул край нижней губы Шерлока, и тот немедленно приоткрыл рот ему навстречу, мимолётно скользнув кончиком языка по джоновым губам, сразу впустившим изучающий и поддразнивающий язык. Уотсон тихо застонал, Холмс оторвался от него, анализируя вкус. — Что ты пил? Шерлок обвил одной рукой его талию, привлекая партнёра к себе, и Джон поддался искушению прижаться щекой к ладони, всё ещё касающейся его лица, прежде чем ответить: — Кайпиринья. Со слов Эвандера, все на него переключились после мохито. — Пожалуйста, не упоминай Эвандера хотя бы сейчас, — проворчал Холмс и наклонил голову, чтобы ещё раз поцеловать Уотсона, но тот заговорил: — Я думал, ты сам всё определил по моему стакану. Шерлок бросил взгляд через плечо Джона на его наполовину забитый тающим льдом и ломтиками лайма стакан, оставленный на одной из каменных скамеек. — Я… нет, я не заметил. Такая рассеянность могла сказать о многом, а затем Шерлок вновь прижался губами ко рту Джона и закрыл глаза. Детектив был так поглощён их разговором, что перестал наблюдать и замечать — и это говорило об очень-очень многом, но доктор не собирался портить момент, занимаясь отвлечённым анализом. На этот раз губы обоих раскрылись ещё до соприкосновения, и поцелуй получился откровенно жадным: жарким, глубоким, нетерпеливым, недвусмысленно обещающим секс, порождающим в воображении яркие картины, из-за которых колени Уотсона задрожали. Он вслепую попытался нащупать стену или скамью, чтобы к чему-нибудь прислониться. Внезапно Шерлок двинулся на Джона, и на мгновение тот испугался, что Холмс пытается его оттолкнуть, но потом понял, что его вынуждают отступать, крепко удерживая за бёдра, пока зад не упёрся в край одной из скамеек. Джон охотно прислонился к ней, одной рукой обхватил своего соседа за шею и, наслаждаясь подрагиванием его ресниц, заставил наклониться за ещё одним жадным поцелуем, запустив другую руку Шерлоку под пиджак и комкая его рубашку. Когда Холмс передвинулся, чтобы прикусить Уотсону мочку уха и покрыть горячими поцелуями его шею; доктор откинул голову, подставляя под жаждущий рот как можно больше обнажённой кожи и жалея, что он недостаточно высок. С тех пор как они с детективом съехались, ему часто приходилось убеждать себя, что он вовсе не коротышка. Да бога ради, 175 см — средний рост британского мужчины, а он всего лишь чуточку ниже, и не его вина, что он живёт с длинноногим жирафом, чья худоба заставляет его казаться ещё выше, чем он есть на самом деле. Застигнутый этой мыслью, Джон ухватился за край скамьи и начал приподниматься, чтобы усесться на её спинку. Очевидно, Шерлока посетила та же идея, потому что он крепко сжал задницу Джона и попытался ему помочь, но вместо этого столкнулся зубами и получил от партнёра случайный удар коленом в бедро. Только мгновенная реакция и гибкость Холмса помогли уберечь более чувствительную часть тела от выведения из строя на весь остаток вечера, и когда Уотсон выдохнул с раскаянием в голосе: «Прости! Господи, извини, я не хотел…» — Шерлок издал смешок, придвинулся ближе, разведя колени Джона в стороны и втиснувшись между ними. Боже, это было прекрасно. Казалось, руки Шерлока успевают повсюду: хватают за плечи, гладят волосы, придерживают задницу, устраивая партнёра на скамье таким образом, чтобы их тела были тесно прижаты друг к другу. Джон сделал открытие, что высокий рост его соседа был обязан в основном ногам. Теперь, когда Уотсон сидел на уровне бёдер Холмса, их лица были идеально расположены для поцелуев. Джон вдруг понял, что во внутреннюю поверхность его бедра упирается возбуждённый член Шерлока. Тому для наступления эрекции хватило нескольких беспорядочных поцелуев, и доктор, подавшись навстречу и обхватив детектива ногами, услышал свой собственный тихий стон. Скулы Холмса больше не горели негодованием — теперь его щёки и даже нос порозовели от желания и возбуждения. Частое прерывистое дыхание касалось лица Джона, когда Шерлок целовал его ухо и лихорадочно нашёптывал: — Видел бы ты себя. Боже, ты понятия не имеешь, чего я от тебя хочу. Лицо Уотсона вспыхнуло румянцем, одна его рука выпуталась из мягких тёмных кудрей и опустилась на задницу Холмса. — Не имею. Но что бы это ни было — я готов, мой ответ — да, — тихо проговорил Джон чуть охрипшим голосом. Сжимать бёдра Шерлока ногами было невыносимо возбуждающе; после сказанных Уотсоном слов Холмс поцеловал его ещё раз, тесно прильнул к любовнику так, чтобы их возбуждённые члены соприкасались, пусть и через несколько слоёв одежды, и этим самым заставил Джона издать звук, подозрительно похожий на хныканье. Раздалось нарочитое покашливание, и доктор вздрогнул и от неожиданности едва не укусил Шерлока за губу. Холмс резко повернул голову, и Уотсон увидел Мел и Эвандера, стоявших в дверном проёме. Девушка от волнения слегка покраснела, а молодой человек расплылся в улыбке. — Извините за беспокойство, — в тоне Эвандера не было ни тени сожаления, — но Майкрофт попросил найти вас и передать, что ужин подан. Сам он не захотел, сказав, что есть такие вещи, которые ему лучше не видеть. И хотя Джону больше всего хотелось провалиться сквозь землю от смущения, что его застукали за тем, как он лапает Шерлока за его великолепную задницу, он не мог не улыбнуться, представив Майкрофта, произносящего последнюю фразу строгим высокомерным тоном. Когда Холмс попытался сделать шаг назад, Уотсон в безотчётном страхе ещё крепче сжал коленями его бёдра. После того, чем они тут занимались последние десять минут (а может, пятнадцать или двадцать — он потерял счёт времени), мощная эрекция туго натянула его брюки, и он действительно не мог позволить родственникам Шерлока это увидеть, даже если Эвандер и не стал бы возражать. На самом деле, по большей части именно потому, что Эвандер был бы не прочь взглянуть. Шерлок посмотрел на Джона и коротко сказал: — Мы будем через минуту. Эти слова были недвусмысленным предложением выйти, но Эвандер задержался, чтобы сказать: — Знаете, вы такие милые — вы оба. Столько месяцев быть вместе и по-прежнему целоваться так, будто это происходит впервые. — Чёрт тебя подери, Эв. Здесь что, нет официантов, чтобы ты мог сбросить сексуальное напряжение? Эвандер подмигнул. — Уже договорился, дорогой: у меня будет небольшое свидание после ужина. И если мне повезёт хотя бы наполовину так, как этому шарфу, я буду доволен. Уотсон едва успел осознать, что сидит на чём-то мягком, когда Мел подхватила бойкого родственника под руку и потащила прочь из зимнего сада, смущённо хихикая, а Холмс изо всех сил пытался сохранить сердитое выражение лица, хотя едва сдерживал смех. Когда они вновь оказались наедине, Шерлок посмотрел на Джона. — Как ты себя чувствуешь? Вопрос этот прозвучал до нелепости любезно из уст того, кто минуту назад едва не задушил партнёра поцелуями, да к тому же выглядел совершенно растрёпанным и утратившим свою обычную бесстрастность. Джон не сдержался и захихикал, наслаждаясь лёгким удивлением, отразившимся на лице Шерлока. — Хорошо, — выговорил он наконец, глупо ухмыляясь, — на самом деле — чертовски великолепно. Только что я блеснул перед двумя твоими кузенами, у меня был лучший поцелуй за многие годы, и теперь мне предстоит провести рождественский ужин в кругу твоей семьи с таким стояком, какого у меня за всю жизнь не было. Мало того, — Джон потёрся о Шерлока, заставив того невнятно застонать и крепче стиснуть руки на талии доктора, — так я ещё и сижу на шарфе, подаренном мне Мел. Он вытащил шарф из-под себя и предъявил его детективу, который посмотрел на этот вязаный предмет одежды с уничижительным пренебрежением, но воздержался от комментариев, явно стараясь не выйти за рамки вежливости. — Мне он очень даже нравится, — добавил Джон словоохотливо, — думаю, буду надевать его, когда нас вызовут на место преступления. Больше сдерживаться Шерлок был не в состоянии. — Ты ни в коем случае так не поступишь. Этот шарф сам выглядит как место особо тяжкого преступления. — Тогда, возможно, я буду носить его дома. — Если ты думаешь, что я хоть раз поцелую тебя, пока на тебе этот… — Может быть, я сберегу его до того момента, когда захочу полностью раздеть тебя, усадить на кухне и связать твои запястья за спинкой стула. Затем я опущусь перед тобой на колени и отсосу тебе. Тебе придётся смотреть на меня всё время, но… — Джон взял паузу, а затем неторопливо продолжил, — ты не сможешь касаться меня. Хотя для полной уверенности мне, возможно, придётся привязать к стулу и твои щиколотки, ведь ты очень изобретателен. Уотсону было немного неловко произносить вслух такие вещи, но стоило преодолеть смущение, чтобы увидеть лицо абсолютно сражённого Холмса. — Я был бы не против, — Шерлок быстро пришёл в себя и наклонился, чтобы зарычать любовнику в ухо, одновременно слегка сжав его возбуждённый член через ткань брюк, — я был бы не против, ты догадывался об этом? От дыхания Шерлока по всему телу Джона побежали мурашки; длинные пальцы детектива осторожно поглаживали ширинку доктора, который едва смог сказать: — Ты совсем не помогаешь мне привести себя в порядок перед ужином. — Извини. Но ничуть не было заметно, что Холмс действительно извиняется, когда он отступил, позволяя другу спрыгнуть со скамьи. Отряхивая пыль с брюк, Уотсон постарался выровнять дыхание и от всей души надеялся, что прохладный воздух сгонит с его щёк румянец, а жар желания на время схлынет. — Знаешь, ты не должен ужинать, если ты не голоден, — не глядя на Джона, произнёс Шерлок, когда застёгивал пиджак и приглаживал волосы. — Я уже говорил тебе, что рождественский ужин с моей семьёй может немного… затянуться, и мы могли бы пропустить его, захватив еду на подносе в свою комнату. Всё, что пожелаешь. Голова Джона всё ещё оставалась затуманенной поцелуями, и к этому прибавилось новшество, что детектив ждёт указаний доктора, как им лучше поступить, а не отдаёт ему нетерпеливые приказы. Но Уотсон справился: — Что? Шерлок, разумеется, я хочу поужинать с ними. Я нахожу их милыми: немного сумасшедшими, невероятно одарёнными, возможно, собирающимися захватить мир, но — милыми. — Ну, хорошо, — Холмс улыбнулся, поправляя манжеты рубашки. — Это… хорошо. Великолепно. Внезапно Джона посетила страшная мысль, которую он высказал в полушутливом вопросе: — Боже мой, на ужин подадут что-нибудь ужасное, вроде телятины или жаворонков, не так ли? И я не смогу это есть так, как полагается по этикету? — Нет, Джон, — Шерлок закатил глаза и направился к выходу из зимнего сада.— Не могу понять, что вселило в тебя уверенность в моём аристократическом происхождении. Ресторану дяди Джаспера недавно была присвоена категория двухзвёздочного****, так что могу тебя заверить: он с командой помощников заведует кухней, и всё меню зависит от его вдохновения. Не сомневайся — тебе понравится, что бы это ни было. Когда они пересекали залу, в которой теперь не было гостей — только официанты, занятые болтовнёй и убирающие стаканы, Джону в голову пришла мысль о человеке, который описывал семью Шерлока как «довольно состоятельную», и он спросил: — Тогда в банке, в марте прошлого года… зачем ты взялся расследовать дело для Себастьяна, если вы так плохо с ним расстались? Отводя глаза, Холмс небрежно пожал плечами. — Нам нужны были деньги. «Имеется в виду, что мне нужны были деньги», — подумал Уотсон, взглянув на внезапно застывший и ставший загадочным, как у сфинкса, профиль Шерлока и припоминая, что именно тем утром он спросил у соседа смущённым и неуверенным тоном, не мог бы тот одолжить немного денег. И детектив моментально взялся за расследование, предложенное его бывшим, к которому, несомненно, относился с презрением, чтобы быть в состоянии дать взаймы Джону. По крепко стиснутым зубам Уотсон понял, что Холмс не намерен обсуждать эту тему — ни сейчас, ни когда бы то ни было потом, и тогда задал другой, мучающий его вопрос: — Если у тебя так много преуспевающих кузенов, почему тебе пришлось искать соседа? — Никто бы из них не согласился, — сказал Шерлок с досадой, и Джон широко улыбнулся, стараясь не рассмеяться и сохранить серьёзный тон: — В самом деле? Господи, поверить не могу. Какая ужасная неприятность. — Да, верно, спасибо, — взгляд детектива был полон едкой иронии, но уголки губ слегка приподнялись. — Я прекрасно осведомлён о том, что со мной невозможно ужиться, и я сказал об этом Стэмфорду. — И ещё кое-что: если «Шерлок» твоё второе имя, то какое же первое? Шерлок открыл дверь в холл и посторонился, пропуская Джона вперёд, а когда доктор с любопытством оглянулся, чтобы поймать взгляд друга, блуждающий в районе своей талии, тот тяжело вздохнул и спросил: — Ты расцениваешь наш поцелуй как разрешение задавать любые вопросы, какие тебе только в голову взбредут? — Возможно, — ухмыльнулся Джон, ухватившись за эту мысль. — Так что скажешь? Когда Холмс открыл рот, чтобы ответить или уклониться (Уотсон считал равновероятными оба исхода), откуда-то из недр дома донёсся гонг. — О, — сказал Шерлок со вздохом, — а вот и ужин. ************************************************* Для Уотсона было огромным облегчением обнаружить, что его опасения по поводу чопорного пышного ужина, сервированного фамильным серебром и проходящего в мертвой тишине, не оправдались. За столом в полный голос велось несколько оживлённых разговоров, и Шерлок незаметно подтолкнул Джона к двум свободным местам с краю. Их опоздание прошло почти незамеченным, лишь Мел наградила их дружеской улыбкой, способной посрамить самого Чеширского Кота, а полный любви и снисхождения взгляд бабушки детектива заставил доктора нервничать куда больше, чем усмешка Мел. Стол был заставлен множеством блюд; официантов в галстуках-бабочках, вселявших в Джона страх, не наблюдалось — каждый брал что хотел, и то и дело были слышны просьбы: «Не могли бы вы передать овощи в этот конец стола?» и «Лэнс, передай картофель дедушке». Доктор мог думать только о руке соседа, почти всё время трапезы покоившейся на его бедре, о его голосе, нашёптывавшем в самое ухо об особенностях различных блюд. Джон был рад, что его румянец можно было оправдать воздействием нескольких бутылок вина, обошедших стол. Он постарался сосредоточиться на том, чтобы поужинать, как цивилизованный человек, а не утащить Шерлока в их комнату, чтобы изнасиловать. Детектив тоже едва скрывал нетерпение: он ненадолго убирал руку с бедра Джона, чтобы передать требуемую приправу или вино, но сразу возвращал её на место, как будто опасаясь, что Джон растворится в воздухе или уйдёт, если его постоянно не придерживать. В этом было своё странное очарование, хотя отнимало у доктора возможность связно отвечать на вопросы, сыпавшиеся от родственников Шерлока, с которыми они соседствовали за столом, когда те пытались включить Джона в общую беседу. Когда подошло время кофе и присутствующие начали разбиваться на небольшие компании, отодвинув стулья от стола, чтобы отыскать тех членов семьи, с кем ещё не успели поговорить, тётушка Октавия подошла, чтобы познакомиться с Джоном и осведомиться, понравилась ли ему предоставленная им с Шерлоком спальня. Октавия была высокой и элегантной женщиной в идеально сидящем на ней костюме, в котором она смотрелась, как глава многомиллиардной корпорации; и когда она настойчиво спросила: «У вас обоих точно есть всё необходимое?» — доктор попытался не покраснеть слишком заметно, потому что вспомнил содержимое прикроватной тумбочки. — Всё прекрасно, — едва проговорил он. Шерлок, чёрт его возьми, куда-то ушёл, и Джон едва сдержался, чтобы не начать искать его и умолять о помощи. — Напомните мне, в какой комнате вы устроились? — Эм… в Арабской. — О, да, отлично, — она улыбнулась, припомнив. — От всей души надеюсь, что она вам придётся по вкусу. Я помню, как её обустраивали; мне она особенно нравится. Каждая комната посвящена своему персонажу, и я обожаю комнату Шехерезады. Я подумала, что она подойдёт вам обоим, и особенно вам как писателю. Она слегка улыбнулась, но изумление не позволило Уотсону ответить тем же. — Простите, вы лично разработали интерьер для всего особняка? — Да, создание интерьеров и восстановление исторических зданий всегда были чем-то вроде моей слабости. Непременно внимательно рассмотрите потолок в вашей комнате — это одна из моих любимых деталей. Моментально в воображении Джона возникла красочная картина, как он лежит на спине на огромной двуспальной кровати, невидящим взглядом упираясь в потолок и постанывая под поцелуями Шерлока, спускающимися всё ниже по его животу. Октавия привела его и без того разыгравшееся воображение в полное замешательство, добавив радостным тоном: — Особенно та его часть, которая расположена прямо над кроватью. Потребовалось очень много времени, чтобы добиться совершенства. — Да, хорошо, — ответил Джон, надеясь, что его голос не звучит, как полузадушенный писк. Октавия казалась ему такой утончённо-изысканной, что не было никакой возможности увязать образ этой женщины с презервативами и смазкой, заботливо оставленными в их спальне, и только Уотсон решился извиниться и спастись бегством, как Холмс вернулся. Он встал прямо за Джоном, поглаживая кончиками пальцев его шею, так что по коже доктора побежали мурашки, а щёки запылали. — Привет, тётушка Оу, — сказал Шерлок с безупречной вежливостью; в его голосе не было и следа грубости, заставившей Андерсона совсем недавно всерьёз угрожать придушить детектива голыми руками. — Спасибо, что пригласила нас. — О, не за что, я была рада вновь тебя увидеть, — и Октавия с теплотой улыбнулась племяннику, а Джон в этот момент подивился (не в первый раз за этот вечер), что у Шерлока — самого одинокого и независимого человека из всех ему известных — такая большая и приветливая семья. — Мальчики, чем собираетесь заняться? — Думаю, мне следует показать Джону дом, — вежливо ответил Шерлок, осторожно скользнув кончиками пальцев под воротник рубашки доктора и погладив позвонок. — До ужина у нас не было такой возможности. — Замечательная мысль, — согласилась Октавия. — Мы как раз говорили на эту тему. Убедись, что потолок в вашей спальне не будет обойдён вниманием. Неожиданно она широко улыбнулась, и когда Уотсон обернулся, то с удивлением обнаружил, что лицо его друга залила краска. — Так и поступлю. Пойдём, Джон, — Шерлок быстро овладел собой, и они направились в центральный холл. — Да что с тобой случилось? В Лондоне о нас постоянно ходили разговоры, и это никогда тебя не беспокоило. Холмс глубоко вздохнул. — Ну, да. В Лондоне ведь я не знал… — он начал теребить пиджак, в голосе появились глубокие нотки, — я не знал, каково это — целовать тебя. Или каков ты на вкус. Теперь… всё изменилось. — Хочу спросить. Послушай, Шерлок, когда она сказала… она ведь не имела на самом деле в виду… — О, возможно. Кто знает? С тётушкой Оу никогда до конца не понятно: она никогда не говорит открытым текстом, но отец всегда полагал, что у неё извращённое чувство юмора. Ты сам видел содержимое прикроватной тумбочки. Эв с ней в прекрасных отношениях — он ей первой из всей семьи рассказал о своей ориентации, даже его родители узнали позже. Они остановились посреди холла, пол в котором был выложен чёрной и белой плиткой, а стены обшиты полированными деревянными панелями. Шерлок спросил: — Ну, с чего начнём? Подняв взгляд, Джон понял, что в глубине души тётушка Октавия так же придерживается рождественских традиций, как и он сам. Холмс развернулся к парадной двери и начал было: «Изначально на этом месте было построено…» — но оборвал рассказ, почувствовав, что его обняли за шею. Наслаждаясь новыми возможностями, Джон притянул Шерлока ближе и заставил наклониться, чтобы нежно и целомудренно поцеловать, лишь слегка соприкоснувшись губами. — Не то чтобы я возражал, — тихо сказал Шерлок в губы Джону, — но что это было? Всё ещё слегка придерживая детектива за шею, доктор указал взглядом наверх, и тот фыркнул, увидев блестящий зелёный пучок листьев, усеянный белоснежными ягодами.

[Иллюстрация 2]

— Языческий предрассудок, — изрёк Холмс, но привлёк партнёра к себе, чтобы поцеловать ещё раз — медленно, лишая опоры под ногами, заставляя губы Джона гореть; их прервало нарочитое покашливание. Уотсон обернулся с виноватым видом и увидел Майкрофта, наблюдавшего за ними с практически не скрываемым удовольствием. — Джон, вы определённо положительно влияете на моего брата. Год назад он высмеивал рождественские традиции. Шерлок, я так и понял, что следует предупредить тебя: люди вот-вот начнут покидать столовую. Я уверен, что тебе не хотелось бы выставлять себя на обозрение. Не ожидая ответа, Майкрофт кивнул доктору и проследовал в гостиную. — Боже, теперь он будет несносным много месяцев, — проворчал детектив. — Ага. Но он это заслужил, ты не думаешь? Вместо ответа Холмс раздражённо фыркнул, но Уотсон понял, что это знак согласия. Во время ужина Джон видел, как Шерлок не только подливал вино старшему брату без просьб с его стороны и передавал десерт без единого едкого замечания, но даже слегка улыбнулся, думая, что на них никто не смотрит. По стандартам братьев Холмс это было гораздо больше, чем горячие объятия и многословные благодарности. Отведя пристальный взгляд от удаляющейся спины Майкрофта, Шерлок будто только заметил, что рука Джона всё ещё обвита вокруг его талии, и неуверенно произнёс: — Знаешь, обычно при осмотре дома начинают с верхних этажей и постепенно спускаются вниз. Джон даже представить не мог, что Шерлок может быть таким застенчивым, но спрятал улыбку и многозначительно ответил: — Ну, мы не будем нарушать эту традицию, верно? Веди меня. Поднимаясь по лестнице позади Шерлока, Уотсон не пытался сдерживать себя и во все глаза смотрел на его стройные ноги и задницу. Когда они очутились на верхней площадке, Шерлок тихим, слегка задыхающимся голосом спросил: — Итак, с чего бы ты хотел начать? С ванной в стиле эпохи Возрождения или с комнаты, стилизованной под… Голос Шерлока оборвался, когда Джон взял его за руку и переплёл их пальцы, поглаживая костяшки. Он запрокинул голову, притворяясь, будто серьёзно обдумывает вопрос, в то время как детектив пристально и жадно смотрел на его рот, и наконец проговорил: — Ну, я полагаю, мы могли бы начать с нашей… — Хорошо. — Я имею в виду, что твоя тётя велела… — В самом деле. — Тогда отлично. Уотсон почувствовал, что Холмс почти коснулся грудью его спины, когда они подошли к двери своей спальни. Как только оба вошли в комнату, Шерлок приблизился, прижал Джона к себе, обхватил одной рукой его лицо и принялся благоговейно касаться его губами, прослеживая линии бровей и носа и, наконец, позволив их губам встретиться. Несколько часов спустя Джон медленно вынырнул из сна и открыл глаза. Он лежал почти на самом краю кровати, а Шерлок тесно прижимался к нему сзади, сопя в шею. Повернув голову, доктор поверх его плеча увидел почти полностью пустующую постель и ухмыльнулся. Он бы никогда не подумал, что Холмсу могут нравиться объятия, и это было так мило, действительно мило. Джон дождаться не мог, чтобы сказать это Шерлоку вслух и посмотреть на выражение его лица. Одну ногу Шерлок закинул на Джона, прижав его к матрасу, рука была обвита вокруг талии, удерживая его так крепко, будто во всём мире разом исчезли все табачные корпорации, и лишь у его доктора осталась в запасе последняя упаковка никотиновых пластырей. Худощавый Шерлок был жаркий, как печка, и Джон попытался не разбудить его, когда осторожно откинул с себя толстое пуховое одеяло, пока его не хватил тепловой удар. Хотя Холмс и не думал просыпаться, его бёдра были плотно прижаты к ягодицам любовника, и Уотсон снова прикрыл глаза, наслаждаясь воспоминаниями о прошлой ночи. Секс был… ну, откровенно говоря, далеко не лучшим в его жизни. Он не был плох — они оба достигли оргазма, и то, что он был с Шерлоком, уже делало его изумительным, но всё произошло так быстро. Выглядело, словно Шерлок не может поверить во взаимность желаний Джона, пока не разденет его и лично не доведёт до кульминации хотя бы один раз. Впрочем, доктор и не думал возражать. Он тоже безумно желал Шерлока. Он полагал, что несколько месяцев бросаемых украдкой взглядов и мучительной жажды обладания соседом по квартире вполне могут сойти за длинную прелюдию. Холмс буквально набросился на Уотсона, едва за ними закрылась дверь спальни. Через несколько секунд Джон уже лежал, распластанный поверх покрывала с не до конца спущенными и болтающимися на одной ноге трусами, закинув голени на плечи партнёру. Голова Шерлока оказалась между ног Джона; он отсасывал, глубоко впустив член в горло, приглушённо и жадно постанывая, от чего пальцы на ногах доктора поджимались и вдавливались в обнажённую спину любовника. Через головокружительно короткое время Шерлок крепко провёл костяшками пальцев по промежности Джона, прижав их к яйцам, и тот едва успел предупредить: «Шерлок, Ш’рлок, я… я…» — как кончил, комкая покрывало, чтобы не схватить за волосы и не потянуть на себя партнёра. Он был совершенно уверен, что во время оргазма очень сильно вдавил пятку ему в плечо, но если и так, то Шерлок не обратил на это никакого внимания: когда он поднялся и посмотрел на задыхающегося Джона, вид у него был поразительно самодовольный. Когда наступила его очередь, Уотсон хотел проделать всё гораздо медленнее: водить носом и тереться лицом между ног Шерлока, вдыхая запах его белья, упиваясь мускусным ароматом, наслаждаясь жаром и упругостью твёрдого члена под мягким хлопком и влажным пятнышком смазки, впитавшейся в ткань. Когда он наконец достал член Шерлока через прорезь на боксёрах, то долго поддразнивал губами и языком самый кончик, прежде чем совсем стянуть бельё и взять его в рот, слушая беспомощные стоны и чувствуя, как трепещут бёдра любовника, отчаянно пытающегося лежать неподвижно. Смоченными слюной пальцами Джон водил между ягодиц Шерлока, воодушевлённый сбивающимся дыханием и тем, как тот охотно развёл ноги шире. Когда бёдра партнёра начали невольно подаваться навстречу ласкам, а дыхание совсем сбилось, став коротким и прерывистым, Уотсон протолкнул скользкий палец внутрь и крепче сомкнул губы вокруг члена Холмса. Джон провёл языком под головкой, а затем ускорил темп до максимума, когда большие ладони неистово, до боли и выступивших слёз, потянули его за волосы, пытаясь отстранить его голову от содрогающегося члена. Это единственное, что смог сделать Шерлок, не успевая предупредить словами о приближающемся оргазме, после чего застонал сквозь стиснутые зубы и излился в рот Джона, стиснув мышцами погружённый в его тело палец. Глубоко вздохнув, Уотсон почувствовал, как от таких воспоминаний напряглись его соски и отяжелел член, и, будто читая его мысли, Шерлок крепче сжал руку на его талии и промурлыкал, что видел его во сне. Джон закусил губу и задумался, действительно ли хорошо, что их отношения перешли в другую плоскость. Пожалуй, было глупо предаваться запоздалым душевным терзаниям и психоанализу. Но хотя он смог привыкнуть к частям тел в холодильнике, мысль о том, что его спальня станет их общей (ему казалось, что его сосед хотел бы расширить пространство для своих экспериментов), вселяла тревогу. Потому что Шерлок Холмс был удивительным, блестящим, великолепным, но теперь, когда он лежал рядом, прижимался к спине Джона и щекотал пробивающейся щетиной его шею… что ж. Шерлок стремился целиком овладеть интересующими его предметами, не удовлетворяясь, пока он не исследует с неустанной энергией все возможности и комбинации, а затем переключал интерес на следующий объект изучения. Так что Уотсон немного беспокоился, что может столкнуться с подобной проблемой. Возможно, что теперь, когда они наконец оказались в одной постели, он стал для Холмса временным увлечением, головоломкой, которую можно повертеть, разобрать на части, сложить, а затем отбросить. Детектив был подобен магниту — доктор видел, как это работает на местах преступлений, и хотя лестно было попасть в сферу его притяжения, он не знал, сколько это продлится и что с ним будет, когда Шерлок потеряет к нему интерес. Тонкая рука сжалась вокруг талии Джона, Шерлок заворочался и потёрся лицом о шею любовника и заговорил хриплым голосом человека, которого разбудили, по меньшей мере, на час раньше положенного. — Если ты собираешься себя накручивать, то сначала хотя бы кофе выпей, — проговорил Шерлок сонно, обиженно и немного разочарованно. — Ночью мне показалось, что тебя не беспокоит твоя сексуальная ориентация. — Не беспокоит, — когда хватка Холмса ослабла, Уотсон поймал его руку, не позволяя её отнять, и удержал на месте. — Слава богу, я не переживаю кризис самоидентификации. — Может, рецидив? Не надо использовать обычную отговорку «всё в порядке»: твои мускулы напряжены, дыхание затруднено. В чём дело? «Ты удивительный, потрясающий и бесподобный», — подумал Джон. — «Ты как непреодолимая сила, как прилив или ураган, который поглощает всё на своём пути, кружит, а затем отшвыривает добычу. Я никогда не смогу отказать тебе, не после того, что произошло, но что со мной будет, когда я наконец тебе наскучу?» Они стали любовниками не более двенадцати часов назад. Он не мог заставить себя произнести мысли вслух, так что покачал головой и пробормотал: «Ничего». Матрас прогнулся, когда Холмс, не поверив ему, приподнялся на локте и склонился над Уотсоном, пытаясь заглянуть ему в лицо. Длинная изящная линия шеи и плеч завораживала, и даже мучимый сомнениями Джон не смог удержаться от улыбки, когда увидел Шерлока со слипающимися глазами и мягким беззащитным выражением лица.

[Иллюстрация 3]

— Доброе утро, — прошептал доктор. — Доброе. Шерлок не двигался и продолжал пристально изучать Джона, пока тот в свою очередь не заворочался и не пробормотал: «Прекрати», — потянувшись к соблазнительным губам. Некоторое время они целовались, и, оторвавшись от этого занятия, Уотсон осознал непреложный факт, что они оба обнажены и что возбуждённый член Холмса зажат между их телами. — Поможет ли, — рука Шерлока пропутешествовала ниже, и у Джона сбилось дыхание, когда она добралась до его паха, — тому, в чём ты не хочешь признаться, если мы опять займёмся сексом? Волна похоти омыла тело доктора, заставив его член дёрнуться под рукой любовника, а Шерлок улыбнулся и промурлыкал: — Не трудись с ответом, — он наклонился за новым поцелуем, легко лаская пальцами возбуждённый член Джона. Уотсон задохнулся, а потом застонал, предвкушая развитие событий: как он без стеснения передаст Холмсу один из тюбиков со смазкой, достав его из прикроватной тумбочки, и Шерлок коленом сдвинет одну ногу Джона, смажет пальцы и… Тяжело дыша, Джон отодвинулся, пытаясь восстановить самоконтроль и умерить вожделение в голосе: — Я передам тебе… Я имею в виду, ты ведь хочешь… — Взять тебя? На самом деле — нет. Доктора словно ледяной водой окатило, и он порадовался, что Шерлок целовал его в висок с закрытыми глазами и не мог видеть его лицо. — Ну, ладно. Почувствовав внезапную неловкость, он почесал нос. Господи, он и раньше не был слишком самоуверенным, ещё до службы в армии, после которой вернулся домой с расползшимся по плечу уродливым багровым шрамом и с большим количеством морщин, чем у людей его возраста, поэтому он сказал себе, что глупо обижаться. Подняв голову и слегка хмурясь, Шерлок заглянул Джону в лицо, с лёгкостью прочёл его мысли и запоздало понял, что сказал что-то не то. — Я хотел сказать — не сейчас. В другой раз — да, это было бы неплохо. — Всего лишь неплохо? — Уотсон никак не мог решить, радоваться ему или обижаться. — Сегодня утром, после того, что ты сделал ночью… пальцем… Я думал… на самом деле — надеялся… что ты сделаешь это со мной. — При последних словах вибрирующий голос Шерлока тёк, как горячий шоколад. — Да, — зарычал Джон, немедленно забыв обиду. — Чёрт, да. Шерлок втянул его в требовательный поцелуй, тесно прижав любовника к своей груди и потираясь членом о его бедро. Ягодица Холмса удобно легла в ладонь Уотсона, и когда тот нежно сжал её, Шерлок замычал от удовольствия, не разрывая поцелуя. Через секунду он перекатился на Джона так, чтобы их эрегированные члены соединились, и достал смазку из ящика. — Держи, — Шерлок вложил тюбик в руку Джона и вернулся к поцелуям, предоставив доктору срывать целлофановую упаковку, в то время как сам нежно покусывал его губы и лениво скользил своим членом по коже любовника, уперевшись одной рукой в подушку около головы Джона, а большим пальцем другой изучающе потирая его левый сосок. Когда Уотсон наконец-то открыл тюбик, он выдавил немного розового геля на пальцы, но не успел отвести руку вниз, как Холмс поймал её за запястье и коснулся языком кончиков пальцев. — Вкус малины, — пробормотал он, тщательно принюхиваясь, и — боже, теперь у доктора всегда будет вставать при виде детектива, пользующегося своим методом, или… при поедании малинового варенья. — Ага, — глупо проговорил Джон, наблюдая, как Шерлок медленно вылизывает подушечки его указательного и среднего пальцев. Уотсон осторожно высвободил руку из захвата и заставил Холмса наклониться, чтобы снова поцеловать, одновременно начав скользить пальцами между его ягодицами. Джон затаил дыхание и надавил кончиком пальца на вход. Шерлок был горячим и тесным, и Джон медленно протолкнул палец дальше, услышав внезапное тихое «ох…» Через мгновение Холмс двинулся назад, навстречу руке любовника, побуждая его добавить средний палец к указательному. — Не спеши, — прошептал Джон, ухватив Шерлока за запястье. — Ты сломаешь мне пальцы, если не будешь осторожным; они не могут не согнуться, когда ты так наседаешь. Уотсон подумал, что хотел бы чаще видеть такого нетерпеливого и жаждущего Холмса, и втиснул второй палец, вызвав ещё один стон партнёра, тяжело уронившего голову на подушку. Джон запустил одну руку в волосы на кудрявом затылке, путаясь пальцами в удивительно мягких локонах. — Расслабься, — тихо выдохнул Джон, когда Шерлок вцепился зубами в его здоровое плечо. — Расслабься, я уже внутри. Пальцы другой руки без сопротивления проникли в тело Холмса, и Уотсон слегка согнул их, нащупав кончиками маленький бугорок. Шерлок застонал, впившись ртом в кожу Джона, бёдра его подрагивали. Доктор восхищёно улыбнулся: — Да… вот так. Вместо ответа Шерлок смог лишь шумно втянуть воздух носом, не скрывая растущего желания, и снова застонал. Пока Джон осторожно поглаживал его простату, Шерлок раздвинул ноги шире и поставил колени около бёдер любовника, а локти слева и справа от плеч. Уотсон помог Холмсу приподнять голову и поцеловал его закрытые глаза и разрумянившиеся щёки. Пригнув голову Шерлока, чтобы она снова удобно устроилась в изгибе его шеи, Джон зарылся носом в тёмные кудри и глубоко вдохнул, одновременно коснувшись пальцами завитков вокруг покачивающегося над ним члена Шерлока, налившегося тяжестью. Джон позволил скользнуть ему в свой неплотно сжатый кулак раз, другой, одновременно трепещущими пальцами поглаживая чувствительную точку внутри любовника, выгнувшего спину дугой. В ту же секунду Холмс намертво вцепился рукой в запястье Уотсона, попытался заставить извлечь пальцы наружу, громко и с наслаждением застонал в самое ухо Джона — Нет, — мычал он сквозь зубы, — нет, не надо. Или я — о! — я… Холмс не закончил предложение, но Уотсон понял, о чём тот пытался предупредить. Шерлок отпустил руку Джона, после чего его внутренние мышцы сжались вокруг пальцев партнёра сильнее; Шерлок потянулся, чтобы с несвойственной ему неуклюжестью добраться до прикроватной тумбочки. Он уронил на грудь Джона презерватив и сказал заплетающимся языком: — Думаю, довольно. Доктор слышал несколько раз, как детектив притворялся пьяным, чтобы вытянуть информацию из подозреваемых, а сейчас Уотсон дрожал от восторга, вслушиваясь в тягучие переливы глубокого голоса, вызываемые тем, что Джон не останавливаясь трахал его пальцами всё время, пока тот копался в ящике. Джон вытащил пальцы, нанёс на них ещё смазки, снова проник ими внутрь и тихо сказал: — Ещё совсем немного. — Дьявольщина! — раздражённо зашипел Шерлок. Костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в подушку. — Я сказал, что готов. Это для меня не первый раз, ты не должен медлить, и в любом случае, это абсолютная выдумка, что… Холмс сбился на стон, закусив губу, когда Уотсон развёл внутри него скользкие пальцы, раскрывая вход и надавливая подушечками по обе стороны от простаты. Повернув голову, доктор увидел, что волоски на руках любовника встали дыбом. — Я знаю, что ты готов, — Шерлок опять опустил отяжелевшую голову на плечо партнёра, и Джон повернулся, чтобы раздвинуть носом тёмные кудри, упавшие на ухо Шерлока. — Но мне это так нравится. Ему нравилось, господи, как же ему нравилось! Его самого всегда заводило ласкать пальцами партнёров изнутри, поддразнивать их хирургически точными касаниями, но теперь в его руках был Шерлок: сводящий с ума, великолепный, раздражающий, эгоцентричный друг-коллега-любовник, — и Джон был на седьмом небе от счастья, когда видел трепетание век, вызванное движениями его пальцев. Наконец, когда Холмс взмолился ломающимся, полным похоти голосом: «Джон, пожалуйста», — Уотсон с трудом выдавил: — Да, хорошо. Две пары рук — одна трясущаяся и скользкая от пота, другая уверенная и твёрдая — разорвали шуршащую упаковку, раскатали презерватив по члену Джона и нанесли на поверхность дополнительную смазку. Возможно, самостоятельно доктор управился бы быстрее — Холмс больше мешал, чем помогал, и всё же не позволил Уотсону оттолкнуть свои дрожащие руки, — но он наконец устроился, поёрзав, раздвинул ноги ещё шире и начал опускаться на член Джона, выстанывая в потолок: «Господи!». Уотсон с трудом сглотнул, глядя на свои более тёмные руки, лежащие на белой коже Шерлока. Ему мучительно хотелось податься навстречу и толкнуться внутрь; он почувствовал, как вес партнёра тяжело опустился на его бёдра, но это не имело значения. Шерлок так крепко сжался вокруг его плоти, что Джон забеспокоился, не причинил ли он боль; он устроился так, чтобы освободить одну руку, и принялся успокаивающе поглаживать худое бедро. — Расслабься. Ты в порядке? — Конечно. Я уже сказал тебе — у меня это не в первый раз. Потрясающий баритон Холмса стал ещё глубже, приобрёл от возбуждения хрипотцу и всё ещё был чуть сонным, и когда Шерлок принялся покачивать бёдрами вперёд и назад, Джону пришлось впиться зубами в губу, чтобы не закричать и не натянуть любовника на себя, крепко стиснув его талию. Когда Холмс повторил движение, Уотсон не смог сдержаться и прерывисто задышал. Шерлок наблюдал за ним с лёгкой тенью интереса на лице. — Ну, давай уже. Я думал, ты столько не продержишься. Джон провёл пальцами по слишком сильно выступающим бедренным косточкам и осторожно толкнулся вверх одновременно с тем, как Шерлок двинулся вниз. Он судорожно вздохнул, едва не потеряв сознание из-за тугого жара, заскользившего по его члену, а Холмс застонал: — Да, давай, ты можешь делать это сильнее, чем сейчас… И Уотсон повиновался. Он крепче взялся за бока партнёра и толкнулся снова, установив удобный для обоих ритм — доставляющий, как он надеялся, удовольствие Шерлоку, но не позволяющий Джону слишком быстро кончить. Уотсону за всю жизнь пришлось овладеть многими умениями — в армии, в старой команде по регби, за время учёбы и медицинской карьеры — и одним из них он гордился, считая себя исключительным любовником. Он любил секс не из-за возможности в конце испытать оргазм, но он любил весь процесс: прикосновения, поцелуи, объятия, поиск того, что заставит партнёра задыхаться и закрывать глаза. Ему нравилось разговаривать с партнёрами, лёжа в постели, улыбаться, целовать кончик носа. Ему нравилось слышать «да, вот так» или «медленнее» или «немного сильнее», прислушиваться к страстным стонам, когда удавалось сделать всё в точности как надо. Можно назвать это пережитком рыцарства, но Джону на самом деле нравилось, чтобы его партнёры достигали оргазма раньше него, хотя прошлой ночью из-за страстной атаки Шерлока получилось иначе. Это не было чистым альтруизмом — Уотсон считал невероятно сексуальным слушать, какие звуки издают его любовники на краю оргазма, и чувствовать под собой их сладострастные содрогания. И когда он ловил на себе их счастливые расфокусированные взгляды, затуманенные экстазом, оставаясь всё ещё стойким, он начинал чувствовать себя гигантом. Так что когда Шерлок оседлал его, Джон не позволял пелене сильных ощущений застелить свои глаза и упивался видом любовника. Через несколько минут он понял, что эта поза не даёт должного наслаждения партнёру. Она была не то чтобы плоха — Шерлок был возбуждён, но угол был не совсем удачным, так как Джон не задевал простату при каждом толчке. Холмс смотрел через полуприкрытые веки исступлённым страстным взглядом. — Ты как? — спросил Джон, затаив дыхание. — Прекрасно, — Шерлок закрыл глаза и продолжил двигаться. Раньше, в уединении своей спальни, доктор раздумывал, не считает ли Шерлок секс предсказуемым и скучным занятием, или, напротив, избыток ощущений перегрузил бы его удивительный мозг информацией, так что было бы слишком сложно расслабиться и получать удовольствие. Однако, удерживая в руках извивающегося и умоляющего любовника, Джону безумно хотелось увидеть, как у этого потрясающего человека потемнеют глаза и собьётся дыхание. Джон потянулся за поцелуем и, когда Шерлок склонился ему навстречу, воспользовался возможностью, чтобы перекатить его под себя. Получилось не так ловко, как Уотсон рассчитывал. Холмс напрягся, неожиданно потеряв точку опоры, в результате они столкнулись ногами, острые бедренные косточки Шерлока впились Джону в живот. Доктор про себя отметил, что надо серьёзно поговорить о том, что несколько плотных трапез, подобных вчерашнему ужину, пойдут детективу на пользу, а следом обнаружил, что лежит на Шерлоке, глядя в его удивлённое лицо. — Могу ведь я немного побыть сверху, — коротко пояснил Джон, улыбнувшись про себя тому, как его партнёр начал хмуриться из-за потери контроля над ситуацией. Непроизвольно ноги Шерлока поднялись и обхватили любовника за талию, а Джон, придерживая рукой член, начал осторожно входить, заново давая ему привыкнуть. Нахмуренные брови Холмса разошлись, и на лице разлилось удовольствие; он протяжно выдохнул, когда Уотсон на пробу резко толкнулся внутрь. — Хорошо, — прошептал Джон, дрожа от предвкушения. — Давай попробуем вот так. Он осторожно взял Шерлока за лодыжку, передвинул ногу с талии и устроил на здоровом плече, чтобы бёдра любовника приподнялись и можно было входить глубже. При следующем толчке Уотсон постарался найти нужный угол; глаза Холмса расширились, и он принялся ловить ртом воздух. — Так лучше? — спросил Джон, повернув голову, чтобы влажно и жадно поцеловать прижатое к его щеке колено и ощутить, как жёсткие волоски щекочут его губы. — Д-д-да, — Шерлок дышал с трудом. — О, боже, Джон… это… о, да… Со счастливой и чуточку самодовольной улыбкой Уотсон начал медленно наращивать скорость, вбиваясь в Холмса, пока тот сквозь всхлипывания и стоны не начал давать сбивчивые инструкции, впившись пальцами в задницу партнёра: — Подожди, медленнее… сильнее… Боже, да, вот так… — Коснись себя, — проговорил Джон прерывающимся голосом, чувствуя, как упирающиеся в матрас и поддерживающие вес тела руки начинают деревенеть. — Давай, дотронься до себя. Шерлок повиновался: он обхватил свой член и без тени элегантности или изящества начал водить по нему рукой; его прерывистое дыхание быстро переходило в короткие резкие вздохи, и Джону пришлось прорычать: — Господи, Шерлок, дыши, иначе отключишься. — Джон… о, господи, Джон… это… Сжав зубы, Уотсон позабыл о накопившейся в мышцах усталости и подстегнул себя «быстрее-быстрее-быстрее». Едва с губ Холмса сорвалось последнее слово, Джон принялся с силой вколачиваться в его тело — и Шерлок поплыл; красивое лицо исказилось, белая шея выгнулась на пёстрых подушках, и доктор почувствовал горячую влагу на своём животе и то, как Шерлок, громко воя, стиснул внутри себя его член. Этот вой был весьма откровенным, и смутившийся Уотсон, глядя на корчащегося в оргазменных судорогах любовника, глухого и слепого ко всему на свете, зашипел: «Замолчи!» — и наклонился, чтобы заткнуть рот Холмса страстным поцелуем, попытавшись хоть немного приглушить его стенания. Конечно, это ему не удалось, но, господи, как сексуально было чувствовать дрожь губ Шерлока на своих губах, когда стоны наслаждения вырывались из его горла, а костяшки длинных пальцев задевали живот Джона, двигаясь в липком тепле, размазанном между их телами. Чёрт возьми, кто бы мог подумать, что Шерлок окажется таким шумным. Наконец беспомощные невнятные повторения имени Уотсона перешли в жалобные хныканья, и доктор с трудом сглотнул. Господи, он был на грани оргазма, всё тело требовало не останавливаться, толкаться, довести дело до конца, но он стиснул зубы и отодвинулся, боясь сделать Шерлоку неприятно. Лицо и шея Холмса были покрыты ярким румянцем, и Уотсон поймал себя на неуместной мысли, что по цвету они почти полностью слились с ярко-розовой подушкой, которая ночью свалилась на пол. Затем Шерлок глубоко вздохнул и открыл глаза, слегка приподняв уголки губ, и доктор больше не мог думать ни о чём другом. Улыбки Шерлока были столь разнообразны, как сам Лондон, и Джон не был уверен, что видел все их версии. Была у детектива улыбка одержимого, когда он брался за новое расследование и полностью в него погружался; ещё была искусственная улыбка одними губами, предназначенная для полицейских, влезших с глупыми замечаниями; была и такая, которую Джон впервые увидел прошлым вечером в зимнем саду после того, как похвалил семью Шерлока — самодовольная и счастливая, и прячущая лёгкое смущение. Но улыбка, которой он любовался сейчас, была прекрасной, поразительно невинной и абсолютно непохожей ни на какие другие. Уотсон вспомнил, как впервые увидел ночное небо посреди пустыни и был ошарашен подавляющим великолепием созвездий, рассыпанных по бархатистому мраку, в которых было столько звёзд, сколько он и представить себе не мог. Не сдержавшись, Джон открыл рот и выдохнул: — Господи, ты великолепен. Сияющая улыбка превратилась в хищный оскал, Холмс схватил Уостон за задницу и сказал: — Давай, покажи мне, как это делается. — Что? — растерянно спросил Джон. Шерлок притянул его к себе, начав ритмично приподнимать бёдра и побуждая любовника двигаться в нём, и Уотсон отчётливо понял, что долго не продержится и сейчас кончит. — Если ты такой скромный, — продолжал допытываться Шерлок, теперь улыбаясь, как одержимый, и едва сдерживая смех, — так покажи мне, как это делается. Знаешь, на самом деле ужасно грубо говорить своему партнёру во время секса «замолчи». Я в шоке от тебя, Джон. Не имея сил сдерживаться, Уотсон толкнулся вперёд, и его тихий смешок перешёл в стон удовольствия. — По правде говоря, — Джон сам не понимал, что говорит, поскольку все его мысли были заняты невнятным «о-боже-сильнее-да-да-да», — могли подумать, что я здесь тебя убиваю. Если и последовал ответ, Джон его не услышал. После оргазма Шерлок был расслаблен и податлив, и Уотсон сделал всего несколько движений, прежде чем ритм сломался, превратившись в беспорядочные отчаянные толчки; его яйца поджались, мышцы напряглись, и когда Шерлок подтолкнул его и крепко прижал к себе, Джон, содрогнувшись, наконец шагнул за край. Ему не удалось пережить экстаз беззвучно, хотя его стон был почти заглушён плечом любовника, к влажной коже которого доктор прижал лицо. Когда Уотсон начал хватать ртом воздух, его сжали сильные руки Холмса, и он почувствовал дрожь во всём теле, будто его колотил озноб: такое с Джоном случалось после изнурительного матча по регби. Сердце стучало в груди молотом, он слегка повернул голову, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть, и почувствовал, как губы Шерлока скользят вдоль линии его волос, беззвучно нашёптывая слова и оставляя на коже влажные поцелуи, в то время как язык пробует на вкус выступившие на висках капли пота. Повернув голову, чтобы запечатлеть на пылающей щеке любимого целомудренный поцелуй, Джон наконец понял, что всё ещё удерживает на локтевом сгибе ногу Шерлока, подняв её под почти невозможным углом. Уотсон с изумлением подумал, что Холмс, должно быть, практиковал йогу — до сих пор он представить не мог, что забросить обе ноги за голову для кого-то могло быть обычным делом. Шерлок всё ещё прижимался к Джону так, что чувствовалось быстрое и неровное биение его сердца, но доктор попытался отодвинуться, не в силах избавиться от мысли, что его партнёру должно быть очень неудобно. Едва почувствовав это движение, Шерлок немедленно ослабил хватку и подтолкнул Джона в плечо, неправдоподобно простонав: — Слезай. Ты тяжёлый. Выпутавшись из его объятий, Уотсон откатился на край, чтобы снять презерватив, а когда попытался вернуться обратно, то обнаружил, что Холмс уже тут как тут — подполз под бок и почти улёгся сверху, мурлыча в плечо Джона, как кот-переросток. — Ты такой же тяжёлый, как и я, — заметил Джон, крепко обняв забросившего на него ногу Шерлока. Он решил, что такой Шерлок ему очень нравится: оставляющий пустовать почти всю большую удобную постель, чтобы спать на крошечном пятачке около Джона; любящий уютно обниматься после секса, хотя из-за разницы в их росте позиция, при которой ступни Уотсона были зажаты едва не между коленями Холмса, казалась немного нелепой. — Но ты служил в армии. Ты привык к трудностям, — пробормотал детектив, прижавшись лицом к шее своего доктора, из-за чего его слова звучали несколько невнятно. Джон с ленивым удовлетворением прислушивался к этому мурлыканью и пальцами расчёсывал влажные кудри, щекочущие его лицо, думая при этом, что физические неудобства — это одно, но как он справится с неизбежным унижением за предстоящим завтраком? Шерлок вздохнул, с лёгкостью прочитав мысли партнёра. — О, расслабься. В соседней спальне всего лишь Эвандер. Он не против, — Джону показалось, или в приглушённом голосе Шерлока послышалось смущение? — Может, он ещё спит. В любом случае, тебе должно быть лестно. По правде говоря, возражения Холмса были малоутешительными, хотя он несомненно предпочёл бы вынести пытку, чем признать это. Уотсон сдержал смех, коротко ответив: — Я бы удивился, если бы он не проснулся после такого. Несколько успокаивал тот факт, что Эвандер был самым свободомыслящим представителем клана Холмсов, даже больше, чем милая бабушка Шерлока, которая, к несчастью, была их соседкой по спальням с другой стороны, но мысль о понимающих глазах бойкого кузена, устремлённых на них обоих поверх чашечки кофе, не могла не тревожить. Когда на прикроватной тумбочке завибрировал мобильный доктора, Шерлок выругался. Уткнувшись в обнимающую его руку Джона, он проворчал: — Если это Лестрейд, пусть отцепится. Даже если это шесть серийных самоубийств или неподдающаяся расшифровке тайнопись. Уотсон протянул другую руку и схватил телефон. На дисплее было оповещение о текстовом сообщении от неизвестного абонента. Открыв его, Джон рассмеялся и прочёл его вслух: С Рождеством, Джон. На случай, если вам когда-нибудь надоест мой проблемный кузен, я оставляю свой номер. Обязательно мне позвоните! ЭХ — Боже, твоя семья невыносима, ты сам понимаешь это? Откуда у него, чёрт возьми, мой номер? — с быстрой усмешкой взглянув на Шерлока, Джон увидел, как на его лице борются недовольство и смех. — Господи, Эв совсем стыд потерял, — и Холмс собственнически обнял своего мужчину за талию, что доставило Уотсону безмерное удовольствие. — Он не должен тебя получить. Ты бы умер с ним от скуки через неделю. — Возможно. Хотя не знаю, иногда иметь немного мира и покоя было бы неплохо. Только Шерлок открыл рот для категоричного «скукота», как его прервал новый сигнал входящего СМС; открыв сообщение, Джон прочёл: PS. Передайте от меня поздравления с Рождеством и Дэйву. ЭХ Доктор был озадачен, но вдруг почувствовал, как напряглось тело его партнёра. Он с недоверием посмотрел на детектива. — Дэйв — это ты? — На самом деле Дэвид, — Сказал Шерлок предостерегающим тоном. — Дэвид Шерлок Холмс. Майкрофта дразнили в школе из-за его имени, и родители решили дать мне возможность быть обычным. Сбитый с толку нотками недовольства в голосе Шерлока, Джон спросил: — А что не так с именем «Дэвид»? Нормальное имя. У меня была пара приятелей в университете с таким именем. — Вот именно! Оно глупое! Скучное! В Британии невозможно выйти из дому, чтобы не столкнуться с десятком Дэвидов. Не будучи уверенным, буквально или фигурально высказался Холмс, Уотсон заметил: — Ну, могло быть и хуже. — А Майкрофт и кузены обычно называли меня «Дэйв». Дэйв, — Шерлок отлип от Джона и сел, выплюнув это имя с накопившимся за многие годы отвращением, и посмотрел с вызовом, будто ожидая, что друг засмеётся. — Господи, оно омерзительно. Приложив нечеловеческие усилия и призвав на помощь всю выдержку военного, Уотсон не позволил себе расплыться в улыбке и потянул Холмса за руку, пытаясь уложить его обратно. Поворчав, Шерлок подчинился, и когда его голова вновь устроилась в изгибе шеи Джона, тот ладонью огладил его плечи, помогая расслабиться, и прошептал в тёмные кудри, как бы пробуя имя на вкус: «Дэвид Шерлок Холмс». Шерлок подскочил как ужаленный и угрожающе прорычал: — Даже не вздумай… — Я не буду писать об этом в блоге, — поспешил заверить его Джон, пытаясь предупредить неминуемый взрыв. — Обещаю. Это будет нашей тайной. Постепенно Шерлок успокоился под ласково поглаживающей ладонью, и Джон лежал, бездумно улыбаясь и глядя в потолок. Наконец он смог его рассмотреть, и надо было признать, что потолок был действительно необычным: золотые шестиконечные звёзды были вкраплены в сложный геометрический узор, который повторялся тут и там в отделке всей комнаты, напомнив Джону посещение его классом Альгамбры в Испании в рамках культурного обмена. Дыхание Шерлока замедлилось и совсем успокоилось, и доктор подумал, что детектив задремал. Небесам было известно, как сложно было Холмсу уснуть даже в самых хороших условиях, и когда Уотсон осторожно набросил одеяло на полулежащую на нём фигуру, он подумал, что, возможно, с этой задачей наконец удалось справиться. Закрыв глаза, Джон вспоминал, как отчаянно и едва дыша Шерлок цеплялся за него после оргазма; вспоминал его безнадёжный тон во время их разговора в зимнем саду прошлым вечером; слова, которые беззвучно шевелили волосы Джона — Шерлок не хотел быть услышанным; и Джон подумал, что, возможно, не понимал всей глубины чувств Шерлока к нему. В нём зародилось подозрение, что он один из немногих, если не единственный человек в Великобритании, ради которого Шерлок Холмс был готов снять броню, как бы невероятно это ни было. Потому что если Шерлока можно было сравнить с непреодолимой силой, то Джона — с непоколебимой скалой, и бог свидетель, как всегда говорила его мать, он всегда был несговорчивым упрямым камнем, если ему доводилось вбить себе что-то в голову. Джон Уотсон стал для Шерлока Холмса точкой опоры, чем-то, что не давало потерять себя, когда мысли в его мозгу вертелись, как слепящий сверкающий фейерверк. Обняв Шерлока покрепче и чувствуя прилив радости, Джон спрятал своё лицо в копне тёмных кудрей и больше не пытался сдержать рвущиеся из него слова. Слова, которые вертелись на кончике его языка с того момента, как Шерлок открыл глаза и ослепительно улыбнулся ему какую-нибудь четверть часа назад, но жили глубоко внутри него уже несколько месяцев, с тех пор, как он осознал, что лучше сам умрёт, чем увидит друга убитым, поэтому тогда он схватил Мориарти и велел детективу бежать. Он тихо прошептал: — Думаю, я люб… — Нет. Не произноси это. Холмс вынырнул из дремоты в бодрствование в мгновение ока, и Уотсон ошарашено подпрыгнул. — Господи, я думал — ты спишь. Что ты сказал? — Не произноси это, — Шерлоку парадоксальным образом удалось обнять своего доктора ещё крепче и при этом полностью разрушить романтику момента, разве что он надеялся остановить слова Джона, не давая ему дышать. — Не сейчас, в более подходящее время. Так что это не считается. — Но сейчас идеальное время, — начал горячо настаивать Уотсон, немного уязвлённый таким резким и незамедлительным отпором. — Мы наконец стали парой после многомесячных ухаживаний друг за другом, мы только что занимались сексом, чёрт возьми, сейчас грёбаное Рождество, а ты говоришь мне, что… Шерлок поднял одну руку, чтобы жестом прервать этот поток, и тут же снова крепко обхватил Джона за талию. — Что бы ни говорили люди сразу после секса — это не считается. Потому что, — тон его голоса стал небрежным, — за них говорят гормоны и эндорфины. Таково правило. — Значит, когда я сказал, что ты был великолепен… — Верно. Не считается. Но в любом случае я оценил твоё отношение. — Ты оценил моё отношение? — Да. Благодарю. Это прозвучало так, словно сосед по квартире благодарил его за чашку чая, и, вспылив, Джон сказал: — Это глупое правило. Шерлок наклонил голову и внимательно посмотрел на него. — Не имеет значения. Это моё правило. — Ну, откровенно говоря, я думаю, что твоё «правило» высосано из… — Уотсон спохватился и сдержал своё недовольство, так как Холмс, сильно хмурясь, начал расплетать их ноги и отодвигаться, что предвещало вселенскую обиду. Он подумал, что, может, эта размолвка даст детективу серьёзные основания не доверять постельным разговорам любовников. Он схватил Шерлока за руку. — Хорошо, хорошо. Отлично, это твоё правило. Я не буду говорить те слова. А теперь иди ко мне и ложись, ненормальный. Слишком ранний час для таких споров. Шерлок не торопясь снова умостился под боком у Джона, и тот осторожно спросил: — А будет считаться, если я скажу это в другое время? Холмс помолчал несколько секунд и коротко ответил: — Да. Будет. Если ты скажешь. — Отлично. Больше всего детектив любил сюрпризы, и пока его блоггер думал, в каком неожиданном месте он повторит своё признание (В такси? Но как только он произнесёт те слова, они, должно быть, немедленно накинутся друг на друга, так что лучше бы сделать это дома), ему внезапно пришла в голову другая мысль, такая навязчивая, что он не смог ей воспротивиться. Он коснулся лба Шерлока лёгким поцелуем, заранее извиняясь про себя за то, что он собирается сделать, и прошептал с озорством в самое ухо: — Весёлого Рождества, Дэйв. Матрас скрипнул и прогнулся под резко развернувшимся Холмсом, и Уотсон не прекратил хихикать, даже когда ему в голову прилетела бирюзовая шёлковая подушка. Прежде чем Шерлок смог повторить атаку, Джон раскинулся на кровати, ухватив любовника за талию и повалив на постель, и их короткая схватка за доминирование закончилась тем, что доктор уселся верхом на Шерлока, удерживая его запястья прижатыми к матрасу над головой. — Извини, — задыхаясь, проговорил Джон, заметив в глазах партнёра опасный блеск. — Прости меня, я больше не буду, обещаю. Это… ну, это надо было сделать один разок. Он наклонился для примирительного поцелуя, и хотя серые глаза сверкали яростью, губы Шерлока раскрылись, и он тихо застонал от удовольствия. Прошло несколько упоительных минут, прежде чем Джон услышал колокола местной церкви. Издалека донёсся их звон, возвещая наступление рождественского утра. Когда он приподнялся, разорвав поцелуй и ожидая от Шерлока новой порции насмешек в сторону своей сентиментальности, он увидел, что глаза напротив потемнели от расширившихся на всю радужку зрачков и расфокусировались, а слова застряли в горле. — Я думаю, — сказал Джон охрипшим голосом, ещё немного отклонившись и почувствовав, как наполовину возбуждённый член любовника слегка толкнулся между его ягодиц, — ты захочешь меня в этой позе. Он отпустил запястья Холмса, и тот немедленно огладил Уотсону бока, спину и сжал его задницу. — Думаю, да, — проговорил Шерлок пряным, как корица, бархатистым голосом. Привлекая к себе Джона, чтобы ещё раз поцеловать его, он прошептал: — Отдышался? Джон улыбнулся, не разрывая поцелуя, и подумал: «Да, определённо, — это лучшее Рождество из всех возможных». Конец ___________________________________________________ ПРИМЕЧАНИЯ * Дух «бурных (ревущих) двадцатых современниками воспринимался как радикальная модернизация и разрыв с традиционными ценностями викторианской эпохи. ** Джов — Юпитер, верховное божество древних римлян. *** Блетчли-Парк (англ. Bletchley Park), также известный как Station X — особняк, расположенный в городе Блетчли в историческом и церемониальном графстве Бакингемшир в центре Англии. В период Второй мировой войны в Блетчли-Парке располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании — Правительственная школа кодов и шифров (англ. Government Code and Cypher School, GC&CS), позже получившая имя Центр правительственной связи (англ. Government Communications Headquarters, GCHQ). Здесь взламывались шифры и коды стран Оси, и, что более значимо, именно здесь была спланирована операция «Ультра», нацеленная на дешифровку сообщений «Энигмы». **** Michelin Stars: одна звезда — очень хороший ресторан в своей категории; две звезды — прекрасная кухня и хорошие цены для посетителей. Заведение первого класса в своей категории; три звезды — исключительная кухня для требовательных посетителей; очень высокие цены и обширная карта вин. *****Альгамбра (исп. Alhambra, от араб. قصر الحمراء‎‎ каср аль-хамра — «красный замок») — архитектурно-парковый ансамбль, расположенный на холмистой террасе в восточной части города Гранада в Южной Испании.