Тьма прошлого.

Голова раскалывалась. Я старался сосредоточиться над записями, но моё внимание постоянно ускользало. Я снова и снова смотрел влево. И вправо. Воспалённый мозг работал вовсю, порождая бредовые идеи, никак не желавшие облечься в слова. Смутные образы парили вокруг в тусклом свете единственной работавшей лампочки. Грязь была везде. Толстый слой пыли лежал на полках, телевизоре, повсюду в комнате. Относительно чистыми были только стул, на котором я сидел, и стол, на котором лежали потрёпанные бумажки и ручка. Я скомкал ближайшую бумажку и бросил за спину. Сердце в груди словно подпрыгивало туда-сюда, руки дрожали. Я взял в них ручку. Провёл длинную линию по столу, потом попытался черкнуть на бумажках закорючку. Ручка не писала. Я в ярости кинул её на стол и сжал руки в кулаки. Ничего не выходило, я не мог. Я не мог писать. Дьявол в моей голове смеялся надо мной. Ненавижу тебя, ненавижу. Я ненавижу себя. Почему я жив? Почему я жив, а она нет? Я кинул взгляд на рамочку с фотографией на полочке рядом с цветами. Фотография Джулии, моей жены. Мёртвой жены. Я люблю её. Как бы я хотел, чтобы меня убили вместо неё. Проклятые грабители, не стоящие одного взгляда Джулии. Я не заметил, как снова взял ручку в руки. Она хрустнула, ломаясь в моих руках, пластмасса поцарапала их. Я рассеянно взглянул на царапину. Потом встал и, скинув свои записи со стола, достал бутылку виски. Дьявол был мной доволен. Он смеялся надо мной. Я открыл бутылку и присосался к ней. Затем снова бросил взгляд на Джулию. Её фотография стояла на полочке рядом с тарелками. Мой мозг протестующе взвизгнул, но я снова глотнул виски, приказав ему заткнуться. Потом я посмотрел на виски в своих руках. Бутылка плясала, опасно раскачиваясь. Я поставил бутылку на стол. Проклятая клеёнка, никогда не любил её. Но надо продолжать. Слегка покачнувшись, я встал. Пошёл к коробке со всяким барахлом — мне нужна была ручка. Предметы слегка плыли, я замечал это краем глаза. Мне надо писать. Плевать, что думает дьявол. Я нашёл ручку, вернулся к столу. Положил на него ручку, взял бутылку и отхлебнул из неё. Затем с грохотом поставил на стол, пролив немного. У меня где-то была клеёнка, надо бы постелить её, а то на столе останутся следы. Джулия всегда ругала меня за них. Оперевшись на стол, я рассматривал свою квартиру. Чертовски грязное место. Единственная лампочка не позволяла осветить стены, они оставались темны. Как же я рад этому. Перевёрнутые стулья, разбросанная одежда, остатки еды на полу. В углах кто-то копошился, уверен. Мне не хотелось проверять это. Зазвучал дверной звонок. Опять кто-то припёрся. Наверняка безумная Марта опять пожаловала. Я поплёлся к двери, проклиная каждое живое существо на Земле, желая всем смерти, безумной, как моя боль. Голова чертовски болела. Руки дрожали до сих пор, выпивка не помогла. Я с трудом отпер дверь, такое ощущение, что её держали. Кто держал, зачем? Какая чушь. В дверях стояла Марта. Старуха, завёрнутая в тряпьё, умоляющим взглядом смотрела на меня. Её слезящиеся глаза должны были пробуждать жалость, но вызывали лишь отвращение. Я отступил на шаг, давая ей пройти. Какой-никакой, а собеседник. Она прошла в мою квартиру, покачала головой, увидев мой бардак. Критикует мой дом, когда у неё нет своего, жалкая старуха. Спутанные колтуны её волос качались при движении, создавая иллюзию жизни в них. Возможно, это была не иллюзия. Я прошёл к столу, глотнул виски, предложил ей. Она с недоумением посмотрела на протянутую ей бутылку, покачала головой снова. Я пожал плечами и пошёл разыскивать ей что-нибудь перекусить. За этим-то она и ходит. Марта заговорила: — Джерри, ты меня слышишь? Что за идиотский вопрос? Конечно, я её слышу! Голова заныла сильнее, дьявол в голове крикнул что-то в исступлении. — Разумеется. — Ты давно не выходил на улицу. Ты уверен, что она есть? Уверен, что это всё существует? Она махнула рукой, обводя всю квартиру. — Уверен ли я? Чёрт тебя дери, уверен! Как уверен в нас с тобой. Она уставилась в моё лицо, когда я вернулся с какими-то сухарями, найденными в хлебнице. Я поморщился. Видок у Безумной Марты был ещё тот. Головная боль ослабла, стал слышен чей-то далёкий голос, произнёсший пару слов и исчезнувший. Марта дёрнула головой, продолжая рассматривать меня. Я всучил ей сухари и закрыл лицо руками. В голове звучал набат из тысяч маленьких ножек, безостановочно топающих в едином ритме безумия. Дьявол плясал в такт им, отыгрываясь за недавний испуг. Он боялся голоса. Когда топот стал чуть ослабевать, я открыл лицо и посмотрел на Марту. Эта косорукая умудрилась рассыпать сухари! — Проклятье на твою старую шею, кошёлка! Ни черта не можешь, даже удержать еду в руках! Я стал собирать сухари. Марта с недоумением глядела на меня, явно не понимая, что я делаю. Проклятая невменяемая дура. Я собрал сухари, всучил ей и стал подталкивать к выходу. Зря я её впустил. — Постой, Джерри, ты не понимаешь! Ты не писатель! Этой квартиры нет! Ничего этого нет! Пойми! Я указал ей на выход. Она послушно поплелась на выход с моими сухарями в руке. Я закрыл за ней дверь и опёрся на неё, отдыхая. Я устал. Потом вернулся к столу. Лампочка над ним раскачивалась. Я отпил ещё виски. Ничего этого нет. Ха. Я подошёл к фотографии Джулии, взял её с полочки, на которой лежала пара книг. Я давно не читал книг. На фотографии Джулия смотрела на меня в свадебном платье, молодая, счастливая, светлая. Она спокойно улыбалась, даруя счастье миру, в котором жила. Такая чистая… Дьявол в моей голове, не дававший мне ранее покоя ни на секунду, умолк. Фотография вернулась на полку. Я сел за стол и начал писать, но ощущение спокойствия быстро прошло. Ничего этого нет. Сумасшедшая Марта. Так её прозвали жильцы этого дома. Возможно, она права. Ничего нет. И Джулии тоже. Среди гор хлама было тяжело разыскать пистолет. Наконец, я нашёл его и взял в руки. Револьвер, заряженный крупнокалиберными. Он приятно холодил кожу. Рифленая костяная рукоятка чувствовалась продолжением руки. Защита от грабителей. Надо было купить её раньше, до того, как Джулии не стало. На пистолет упали первые капли. Слёзы боли, стыда, горечи и отчаяния. Дьявол играл во мне, грохот в голове усилился. Сердце окаменело. Меня разрывало на части, голова была горячей, как адская печь, а тело — ледяным. Трясущимися руками я взвёл курок. Ничего нет. Никого нет. Я один. Дуло упёрлось мне в висок. Прости меня, Джулия. *** Женщина вышла из комнаты. Оглядела себя, замечая, что она до сих пор держит в руках пустоту, которую ей “дал” Джерри. Она с раздражением разжала руку и обратилась к мужчине, стоящему рядом: — Скажи мне, Стив, я как-то не так выгляжу? Каждый раз, когда захожу в эту палату, он пялится на меня так, будто я помойная крыса. — Расслабься, Элизабет, кто знает, что за роль у него для тебя в его безумном мирке? Посмотри, что он там делает? Элизабет открыла смотровую щель. Заглянула туда, не обнаружив ничего интересного: Джерри стоял посреди помещения, обитого мягкими одеялами, держа в руках пустоту. Видимо, какую-то вещь в "своём" мире. — Пялится на что-то. Интересно, он сможет поправиться? Стив покачал головой: — Это вряд ли. Чересчур проработанный мир. Он ведь вообразил себя писателем, верно? У него должна быть хорошая фантазия. Элизабет закрыла щель. — Он до сих пор не может признать, что убил свою жену. Он даже не понимает, что находится в больнице. Ладно, что у нас дальше по списку? — Далмер из 115 сегодня буянил. Надо проведать. Странно, он вроде бы проявлял признаки улучшения самочувствия. Элизабет хмыкнула. — Все они здесь безнадёжны, Стив. И мы тоже в какой-то степени. Врачи направились к развилке коридора прочь от укрепленной двери с надписью “102” на её верхней части. Они почти дошли до поворота, когда прозвучал оглушительный выстрел.