Страх

      Я не могу спать по ночам. В который раз открываю глаза от скуки, грызущей мои щиколотки подобно крысе. Магия внутри мечется загнанным зверем, хочет выбраться из пальцев, волшебной палочки, горла, и я не в силах её обуздать. Скууука! — вырывается изнутри насквозь фальшивая трель. Она, как ребёнок, жестокий ребёнок, которому никто не позволил умереть задолго до этого момента.       Я умираю от тоски. Тяну намотанные на пальцы непослушные локоны. Больно, как замечательно, прекрасная боль. Задаюсь вопросом: что болит сильнее — по одному вырванные волосы или пальцы, в которых уже не циркулирует кровь? Хочется залезть на стену, закричать, сломать кому-то руки. Скучно. Смертельно скучно в этом фамильном особняке развратного, богатого мужа моей глупой сестры.       Наш Хозяин сосредоточен на себе. Он строит великие планы, помешался на мыслях о том мальчике, бестолковом, маленьком и в то же время взрослом. Я не вижу в Поттере ничего интересного, этот юнец порядком надоел. Ему ещё так много предстоит узнать, чтобы научиться веселиться по-настоящему. Гарри угрюмый, твердолобый, предсказуемый. Если Хозяин пожелает, я приволоку его в зубах. Нужно только попросить, и воспитанная, преданная Белла принесёт всё своему Лорду.       Порой мне хочется бегать по лесу, обнюхивать каждый дюйм сырой почвы, выслеживать запах мальчишки, а потом запрыгнуть ему на спину и сжать зубы рядом с артерией. Пустить кровь, красную, как сама ярость.       Пока я схожу с ума от тоски, остальные спят, закутавшись в одеяла, объятые собственным страхом. Страх не покидает этот дом. Хозяин не боится, нет, у него есть план. Но я не хочу строить планы. Напротив, у меня не должно их быть. Единственное желание — прервать эту скуку. Мне жизненно необходима возможность сделать хоть что-нибудь, использовать магию, вытекающую из губ, носа, промежности.       Все ищут Поттера, вся волшебная Британия.       Вчера Макнейр и Алекто приволокли несколько новых заключенных, значит, я смогу поразвлечься. Спускаюсь в подвал, надеюсь, у меня получится утолить жажду так, чтобы не убить их, избежав змеиного шипения Люциуса «сумасшедшая, ты опять всё испортила». Малфой-старший терпит меня только потому, что для Хозяина я всегда была самым верным псом. Он мочится под себя от страха, зная, ещё миг, и Лорд увидит, какой он слабый. Я сильная, я не отступлю, и Люциус это понимает.       Помню момент, когда я перестала отступать. Когда испарился мой страх и на смену ему пришел смех, пронизывающий до мозга костей. Дрожащий смех, звук разорванных нервов. Мне было тринадцать лет, когда я плакала последний раз, задыхаясь в собственных слезах. Мама лежала на мне, шептала над ухом все известные магии проклятия, как обвинение, унижение. Беспрерывно, раз за разом твердила — я её самая большая ошибка, несмываемый позор, и она жалеет, что привела меня на свет. «Да, Белла, лживая и ленивая сука, ты не стоила ни единого моего крика, когда я тебя рожала».       Её тело накрывало меня почти полностью, я всегда была небольшого роста, а мама высокой, как Цисси. Под её тяжестью я не могла вдохнуть, из-за неудобно повёрнутой в сторону головы болел затылок. Волшебной палочкой она упиралась куда-то в мой бок, посылая проклятие за проклятием.       Ни одного, чтобы убить меня, все, чтобы убить мой страх.       Этого не произошло в первый раз, во второй, третий. Часто, когда злость уже вытекала из неё, мама посылала в меня оглушающее, оставляла на долгие часы в тёмной комнате — неспособную двигаться, уснуть.       Тогда, во времена моих тринадцати, она послала худшее Круцио, бьющее точно меж ребер, такое, от которого сжалось само сердце. Страх исчез, появился смех.       Я смеялась громко, надрывно, так, что из глаз посыпались слёзы, подобные жемчужинам с оборванного ожерелья. Мама поднялась на ноги. Я чувствовала её гнев, но не могла остановиться. Наконец, появился отец и, вытащив её из комнаты, оставил меня наедине со смехом, рвущимися на волю слезами, потрясающей пустотой, которую до сих пор не удалось заполнить чужими страданиями.       С тех самых пор ко мне никто не смеет приближаться, ничья рука не поднимется коснуться, ни одним словом не осмелятся задеть. Год спустя я убежала из дома и нашла своего Хозяина.       Ступени, ведущие в подземелье, крутые и, вероятно, бесконечные. Напевая что-то под нос, наматываю на указательный палец волнистую прядь. Подхожу к решётке, вижу, как несколько тел ютятся вблизи друг от друга, свернувшись, будто щенки, вызывая желание утопить. Шагаю в центр камеры, сразу замечаю во мраке яркий отблеск. Ко мне обращаются её волосы. Непослушная копна напоминает собственную, мотаю их на руку, тяну вверх. Девушка тихо вскрикивает, слишком тихо. Удерживая её гриву, веду в другую часть подвалов, мы должны быть одни в таком интимном деле.       Знаю, что не могу её убить, даже покалечить, но и без этого мне удастся сделать многое. Во всяком случае, достаточно, чтобы скрасить серость будней, заполнить пустоту в груди её молитвами.       Приковываю к стене тонкие запястья своей жертвы. Она поднимает голову, открывает глаза цвета морской волны, чья белая рябь таит больше света, чем спрятано во всём мире. Следующий её шаг — улыбка, совсем неподходящая для того, что нас окружает, наполненная призрачной надеждой. Внезапно странное ощущение счастья туманит разум, начинаю смеяться. Мне повезло найти такую жемчужину. Я продену сквозь её тело все допустимые проклятия.       Она смотрит без тени страха. — Добрый день, Белла, — её голос тихий и нежный, словно пришла на послеобеденное чаепитие. — Сейчас средина ночи, жемчужина, — подхожу ближе, завожу её волосы за ухо, от чего на пальцах остаётся несколько белых волокон. Я уже знаю, что она особенная, это был хороший выбор.       Её тело скрывает смешной джинсовый комбинезон и полосатый гольф, покрытый застывшими пятнами крови. В ушах серьги — уменьшенные копии рождественских подарков. — Принесла мне презент, милая? — спрашиваю я, моментально срывая один из них.       Шипит, закрывает глаза и спустя мгновение снова распахивает, грустно улыбаясь. — К сожалению, только такой, — раздаётся её слабый голос, кажется, она впрямь огорчена.       Чудесная, необычная.       Чувствую, как нарастает желание вырвать стон из её груди, как щекочет пальцы пульсирующая в них магия.       Отстёгиваю металлические пряжки её странной одежды, подтяжки спадают с рук, материал расплывается на полу подобно луже. Бледно-розовое бельё сливается с цветом кожи, на бёдрах тёмные паутины вен, и это только для меня. — Чего бы ты хотела, жемчужина? — очередной вопрос, касаюсь ладонью её оголённых бёдер, живота под невесомой тканью. — Что Белла может сделать с тобой сегодня? — ответа не жду, посылаю проклятие, что прожигает кожу, не оставляя следа. — Отпусти меня, Белла. Я хочу вернуться домой. — Ох, не огорчай Беллу, сладкая, ты только пришла, — наконец отхожу. Хочу видеть, как сжимаются мышцы под воздействием моих любимых заклинаний.       Посылаю в её сторону яркую красную вспышку, но вопреки привычно скудному использованию, мои воспоминания хранят всю тёмную магию, с которой приходилось сталкиваться. Туда, где растаяло первое, отправляется следующее. И ещё одно. Бесчисленное множество.       Крик, отражаясь от каменных стен, длится всего мгновение. Доля секунды, и океан в её глазах спасает разум от нового приступа боли. Запрокидывает голову. Тонет в собственных мыслях. Замыкается.       Теперь все мои надежды разрушены. Благодаря внутреннему свету ни одно моё проклятье не может поразить её.       Безвольное тело извивается под действием Круцио, Сектумсемпры, Инкарцеро, но лицо не выражает ничего. Опустившиеся веки. Приоткрытые губы. Как бы не старалась, я не могу выдавить из горла своей пленницы и звука.       Чувствую, как кровь закипает в жилах. — Посмотри на меня, — рычу сквозь зубы.       Когда больше ничего не остаётся, в ход идёт физическая сила. Хлёсткая пощечина, рассечённая кольцом кожа, и она открывает глаза. Взор нежный, трогательный, способный проникнуть в саму душу, перевернуть всё на своём пути. Их небесно-голубая гладь покрыта помутневшими бликами. Становится опаснее. Что-то внутри пробуждается от долгого сна, короткая искорка, бледное воспоминание, привычно скрываемое гневом. Я не отрываю от неё взгляд — нет, — я не могу оторвать взгляд. Очередная искра, как разряд тока по окаменевшим мышцам, вызывает лёгкий спазм желудка. Отхожу на метр, два. — Круцио! — кричу сама. Её оковы отрываются от стены в попытке разорваться. Слабо, слишком слабо. Пламя вырывается из волшебной палочки, опадает на пол и растворяется в камне. — Круцио! — пытаюсь вновь. На этот раз магия даже не покидает границы моего тела, теряется в воздухе. Кажется, теперь я могу рассчитывать только на свои руки и зубы.       Я в ярости.       Нет.       Я хочу быть в ярости. Какая сумасшедшая разница.       Делаю что задумала. С восторгом втягиваю воздух, когда острые зубы проникают сквозь тонкий слой кожи. Чувствую, как дрожит её тело в изнеможении, чего ей стоит оставаться в сознании ещё секунду, но… Голова опадает на плечи. Закрываются глаза. — Посмотри на меня, — повторяю. Вдавливаю пальцы в её скулы, припечатывая к подбородку раскрытую ладонь.       Одно и то же, только версии разные. Замкнутый круг.       С трудом размыкает веки. Кажется, её глаза стали ярче — волны разносили по поверхности белую пену, которой становилось всё больше и больше. Срывался шторм. Этот взгляд вернул острое ощущение в животе, точно лезвие ножа, оно жгло меня изнутри. Насилу заливаю гневом, у меня нет прав ни думать, ни чувствовать.       Разворачиваю её лицом к стене. Мысленно лгу себе, что хочу растерзать ей спину, но на деле убегаю… От урагана, омута глаз случайной пленницы. Разрываю материал одежды, прижимаюсь к её телу, понимая — больше не могу. Сначала заклинания, теперь ногти, зубы. Ничего не слушается.       Её спина гладкая, бледная, мягкая, ягодицы слишком гладкие, бледные, мягкие, на шее сладко-солёный пот. — Освободи мои руки, Белла, — этот голос, приглушенный из-за слоёв волос и каменной кладки. — Я хочу погладить тебя по голове.       Отрываюсь от неё. Накрывает смех, тело трясётся будто в истерическом припадке, который я не умею сдерживать. У меня никогда не получалось приручить свою магию. Всё ещё дрожу от собственного хохота. Слёзы стекают по щекам, подбородку, попадают на волосы, вплетаясь меж локонов.       Кто ты, жемчужина? Как у тебя получается делать со мной такие удивительные вещи?       Тяну её за волосы — только это и остаётся, — снова вижу лицо, глаза, шею. Ей мало того, до чего она довела меня, приоткрывает губы.       Осознание приходит мгновенно, она Избранная. Настоящая Избранная. С яркими глазами, светлыми волосами. Святой спаситель. Мой величайший враг. Я должна сказать своему Хозяину, что он ошибся. Опасен не Поттер, а она. На самом деле, она.       Не знаю, как, и не знаю, когда, но её руки освободились. Бывшая жертва вплетает их в мои волосы, пока глаза изучают каждый фрагмент моего лица.       Не знаю, как, и не знаю, когда, но мои ноги сдаются под весом тела. Голова становится тяжёлой и тяготит до тех пор, пока не чувствую под щекой обнаженное, мягкое бедро. Её рука разделяет локоны. Неизвестные узоры отпечатков пальцев рисуют руны на моей коже.       Непрерывно дрожу от смеха. Огонь, до сих пор бушевавший в животе под прикрытием эмоций, прожигает ткань. Я больше не могу сдерживаться. Лёгкие горят, болят плечи. Происходит страшное — я начинаю чувствовать. Ещё никто не предавал меня так, как ты, Белла. Ты обещала мне, что всё закончилось тогда, с мамой. Клялась, что это больше не вернётся. А теперь?       Её пальцы массируют чувствительную от боли шею, затылок, плечи. Наклоняется, целует макушку моей головы. — Ты очень опасна, мне придётся рассказать об этом Хозяину, — шепчу, уткнувшись губами в молочную кожу мягких бёдер, высовываю язык, веду его горячей поверхностью по холодному телу. — Ох, Белла, — в этом голосе нет жалости, он мягкий, обволакивающий. Опять дрожь. Её рука оглаживает плечо, опускается ниже, вынуждает призывать магию, гнев, смех, что угодно, но ничего не приходит. Мои слёзы осыпаются на пол подобно песку, пока внутри их место занимает страх, пробирающий до дрожи. — Как вышло, никто другой этого не понял? — спрашиваю. — Никто не видит света, Белла. Благодаря ему мы можем рассмотреть предметы, людей, но сам свет нас ослепляет. — Ты и есть свет? — Может быть, я твой свет, да. — Ты очень опасна, мне придётся рассказать об этом Хозяину, — повторяю я, но даже не пытаюсь оторвать голову от мягких бёдер. Завожу под себя ноги, закрываю глаза, вытягиваю язык. Снова хочется прикоснуться к холодной коже, развести её ноги. — Я должна взять тебя с собой, Белла, но мне кажется, тебе придётся подождать, — говорит она, когда вытаскивает из моих рук волшебную палочку. — Только не оглушающее, — голос опускается до шёпота. Чувствую, как новая волна слёз подступает к горлу, укладываю голову на пол. — Прошу, только не это. — Никогда, милая, — её губы касаются одной из бровей, а я до сих пор не могу открыть глаза.       Никакого проклятия. Она оставляет меня лежать «в безопасности» под контролем собственного страха. Раздаётся звук закрывающейся решётки, дальше — скрип двери наверху.       Страх накрывает меня новой волной, почти ураганом. Страх, что я могу потерять нечто очень важное.