Шпилька с янтарем.

      Ночь уже окутывает окаю, когда Мэй садится расчесывать волосы. Сквозь тонкие бумажные ширмы слышатся пение ночных насекомых и шум дороги. Сейчас район гейш начинает оживать, словно сад прекрасных цветов, которых коснулся солнечный свет.       Мэй сидит в комнате совершенно одна, и даже потрескивающая свеча, таящая от собственного жара, не согревает одинокие мысли юной майко. Она смотрит на себя в зеркало, и её кожу покрывает тысяча мурашек от вида незнакомой девушки в зеркале — кожа её покрыта белилами, брови очерчены углём и, словно капли крови на первом снегу, алые губы.       Мэй узнаёт себя только по глазам чёрным как угли, таким темным, что каждый смотрящий в них может заметить в глубине этих омутов свои грехи. Как-то один очень статный господин, любящий проводить долгие вечера в чайном домике «Цветущая сакура» совершенно бестактно отметил, что глаза у Мэй соблазняющие, вызывающие низменное влечение мужчины к женщине.       Девушка пропускает длинные чёрные волосы сквозь музыкальные пальцы, похожие точно на кисти умелого императорского художника, и достаёт коробку с заколками. Сегодня день особенный — её первый выход в свет, как гейши, поэтому всё должно быть идеально.       Майко крутит в руках заколку, подаренную ей госпожой Сумико в честь завершения ею школы гейш, и долго вглядывается в бирюзовые камни, словно видит их впервые. Пальцы нежно оглаживают каждую деталь украшения, словно пытаясь запомнить наощупь.        — Госпожа, поторопитесь пожалуйста, скоро придёт господин одевальщик* — помощница матери окаи, желтокожая морщинистая женщина, тихо закрывает за собой ширму, вырывая Мэй из далеких мыслей.       Мэй ещё раз смотрит в зеркало и закалывает длинные волосы в пучок, пока взгляд её не начинает дрожать от накативших слез. Девушка видит старую, но не утратившую своей былой красоты, шпильку с янтарными камнями, напоминающую собой крыло феникса.       В свете свечи украшение полыхает почти золотом, горит в руках юной девушки, которая тут же вспоминает взгляд необычайных глаз преступника, которого встретила на обратном пути в окаю.       Тогда, цвет темных глаз было почти не разобрать, пока Мэй дрожащими руками несла мужчине сосуд с колодезной водой, а когда он вышел из дальнего угла клетки к ней, то она потеряла здоровый сон и аппетит. В его невероятных глазах играл огонь костра и взгляд его, такой хитрый и будоражащий её, горел чистейшим янтарем.       Мэй корила себя за эти чувства, как она вообще могла помыслить о подобном с совершенно незнакомым ей мужчиной — она гейша, ей не позволено любить. Но одна только мысль о его взгляде и её тело с душой трепетали, как листья красного клена в саду её окаи.       Её руки, словно лучший шёлк, сами вспорхнули с колен, прикасаясь к белёной шее, а после спускаясь по изгибам тела всё ниже. Мэй с наслаждением закрыла глаза, прокручивая в голове воспоминания о прекрасном незнакомце, пока руки её любили её плоть вместо него. Собственные пальцы сейчас были нужнее любой косметики, денег, кимоно и любви клиентов.        — Госпожа, господин одевальщик ожидает вас. — скрипучий голос старухи вновь прервал мысли юной гейши, вызвав разочарованный вздох.        — Я скоро спущусь. — торопливо откликается Мэй, запахивая обратно расшитый халат.       Перед выходом Мэй вновь смотрит в зеркало на эту незнакомую девушку и аккуратно распускает волосы, убирая заколку из бирюзы обратно в шкатулку. Сегодня, как и всю оставшуюся жизнь, госпожа Мэй будет носить янтарь, чтобы не забывать, что она позволила себе влюбиться.