Часть 1
11 мая 2020 г. в 18:05
Перед глазами Микасы стоит агония неизбежно гибнущего мира. Выжженная земля растоптана ногами тысяч колоссов. Пепел сожженной действительности белыми хлопьями опадает на громады уничтоженных зданий. Здесь, в чужом краю, нашли свое последнее пристанище носители силы Девяти Титанов. Они пришли свергнуть разгневанного бога, так яро ворвавшегося во владения своих врагов, но жестоко поплатились за свою самонадеянность. Когда-нибудь на руинах старого мира родится новый, и по этому месту не раз еще пройдут потомки Имир.
Бог стоит перед Микасой во всей своей ужасающей красе. Его безусловная мощь ощущается кожей, а жар стоит такой, что ближе, чем на километр, не подойти. Эта невероятная костистая громада неестественно шевелится, замирает, а затем все, что есть поблизости, заволакивает необъятное облако горячего дыма. Когда он рассеивается, Микаса видит бога в его человеческом обличии. Она цепляется крючками своего маневр-устройства за стены немногочисленных уцелевших зданий и на всех парах летит к нему с одной лишь мыслью.
— Эрен, как ты мог?! — единственный оставшийся у нее меч угрожающе близко приставлен к богу — касается адамова яблока и покрывается испариной от еще не остывшего тела.
Бог будто бы не уделяет внимания этому обстоятельству. По его глазам — насыщенно-зеленым, спокойным, точно налитым сталью — видно: сейчас кое-что другое представляет для него больший интерес.
— Ты наконец начала сомневаться в природе своих действий?
Он поймал ее. Не подловил — именно поймал, как рыбу на крючок. В голове Микасы уже долгое время идет борьба. Один голос диктует ей замахнуться, рубануть по шее, и дело с концом: друзья, глупая гибель которых всегда будет отдаваться щемящей болью внутри, будут отомщены, уцелевший мир — избавлен от главной угрозы, а справедливость по отношению к погибшим невинным людям — восстановлена. Другой навязчиво требует опустить меч, встать рядом с хозяином и пойти против тех из его врагов, кому еще повезло выжить. Ее рука дрожит в нерешительности, и острое лезвие оставляет мелкие царапины на шее Эрена. Он мягко отводит оружие в сторону и медленно обходит ее, точно перед ним стоит мраморное изваяние, а он, оценщик, должен назвать ей цену, которую она заслуживает.
— Скажи, Микаса: не открой я тебе глаза на происходящее, как бы ты действовала? Дальше слепо следовала бы инстинкту, не отходила от базовой установки до последней капли крови защищать своего хозяина? — взгляд Эрена спокоен, но до боли пронзителен. Мрак, это темное море, составляющее его, накрывает Микасу, как корабль во время шторма, не дает ей дышать, крутит в смертельном водовороте. Она мечется в этих волнах, пытается выплыть, не слиться с этой отравленной водой. — Если бы у тебя была своя воля, что бы ты ответила, когда я спросил, что я для тебя? Что бы ты сказала, если бы знала, что от твоего ответа зависит судьба всего мира? Теперь уже поздно что-то менять, но будь честна со мной хотя бы сейчас.
Микаса похолодела. Она не раз задавалась этим вопросом. Она, конечно, представляла, какая жизнь у них с Эреном могла бы быть. То была розовая мечта, недостижимый идеал, которого им, простым военным, не достичь: немногим везет пройти через пекло бесконечных стычек с титанами и остаться в живых. Микаса все лелеяла надежду, что когда-нибудь Эрен сам протянет ей руку, прижмет к себе как можно крепче, назовет своей и никогда не отпустит, а когда это эфемерное "когда-нибудь" почти настало, сама же и пошла на попятную. Тогда ее вдруг сковал страх, что эти грезы — потаенные, даже постыдные, и оттого гонимые от самой себя — возьмут и обрушатся ей на голову внезапным счастьем, к которому она, одна из сильнейших бойцов человечества, не была готова. У них были слишком важные задачи, чтобы думать о личном. А сейчас Эрен говорит ей практически прямо: прояви ты смелость, расскажи о своих подлинных чувствах — мы жили бы той жизнью, о которой ты мечтала, и наши товарищи были бы живы. Все было в ее руках.
— Я бы сказала, что ты моя семья. Не та, в которой мы — сводные брат и сестра, а та, в которой мы... — в горле Микасы возникает ком, от которого спазмом сводит челюсть, а по языку ползут ледяные змеи. Что-то шипастое и острое неумолимо колет в груди. Она замолкает, не в силах продолжать. Ее бьет дрожь и душат слезы несбывшихся надежд, а еще — вина, всепоглощающая вина за смерти друзей и простых, ни в чем не повинных людей. Ну почему, почему промолчала тогда? Почему завела свою обычную шарманку? Почему, хотя и должна его сейчас ненавидеть, до сих пор невыносимо, до разрыва души, любит? Дура. — Муж и жена, понимаешь? Со своим домом, оравой детей и простой человеческой жизнью. Без крови и смертей. Просто семья, самая обычная счастливая семья.
Признание дается нелегко. Стыд от сказанного чугуном бьет по макушке, поджигает лицо и заставляет глаза блестеть. Эрен протягивает руку к ее щеке, собирает катящуюся по покрасневшей коже слезу и смотрит сожалеюще-нежно, так, что сердце в груди замирает, а потом отмирает и скачет галопом по бескрайним зеленым равнинам эреновых глаз, заходясь в трепетном ожидании.
— Тогда я надеялся, что ты дашь мне повод отказаться от своей затеи и пойти другим путем. Но потом я понял, что это все равно ничего не изменило бы, — качает он головой. — Этот мир подписал нам приговор, и все, что мне оставалось — бороться за нас, иначе мы были бы стерты с лица Земли. Большее, что я мог бы сделать для тебя, если бы ты тогда сказала эти слова — спрятать за самой большой стеной, где безопасно и никто не достанет, дать тебе детей и оставить в одиночестве и заточении. Но ты осталась бы несвободна, без шанса осознанно выбирать свою судьбу, поэтому я говорю тебе: ты сделала все правильно.
Отчаяние разверзается перед ней темной бездной. Только что подаренная надежда, пусть и ложная и, в сущности, ни к чему не ведушая, с оглушительным звоном разбивается. Ее осколки больно режут трепещущее сердце Микасы, и оно сжимается и холодеет, уязвленное потерей чего-то только что приобретенного и непозволительно дорогого. Эрен делает это со спокойствием удава, походящим больше на абсолютное равнодушие, и это в полной мере демонстрирует его жестокость.
— И потом, — продолжает он, — когда я узнал об Аккерманах больше, я подумал: откуда ты можешь знать наверняка, подлинны твои чувства или же надиктованы тебе твоей природой? Ты — инструмент для борьбы, делающий, что ему прикажут, или человек, путь которого неустанно ведет его ко мне, но который ставит под сомнение чужие цели и избираемые методы? Скажи мне, Микаса, ведь ты единственная из тех, кто мне дорог, осталась в живых.
— Я всегда была готова идти за тобой, Эрен. Куда бы ты ни отправился и что бы ты ни делал. Но этого, — Микаса окидывает взглядом горящее окружение и то, что осталось от товарищей, — я не приемлю. Это сделал не тот, с кем я всегда хотела быть рядом.
Ее вдруг охватывает жуткая злоба. Это чувство стягивается тесной петлей вокруг ее шеи. Все неправильно. Нет, не таким должен был быть их конец, и умереть они должны были не от его, Эрена, руки. Собственное бессилие в битве разумных титанов тяжело давит на грудь. Пошла вместе со всем миром против своего хозяина, но не до конца. Заколебалась, не послушала свой яростный дух, требующий справедливости, не смогла прикончить предателя их убеждений. Такая сильная, такая бесполезная, никого в конечном счете не уберегла.
— Борись с собой дальше, — одобряюще улыбается Эрен. — Молодец.
Он берет ее голову в свои грубые ладони и целует в соленые от слез губы, а затем — во влажный от пота лоб. Этот жест нельзя назвать дружеским или даже любовным, нет: так целуют своих детей отцы, даруя благословение.
— Сломай же оковы, что так прочно тебя держат, иначе не будешь свободна.
Рука Микасы оживает и движется сама собой. Быстрое, выверенное движение, отработанное долгими годами службы в Разведкорпусе, свистящей белой полосой рассекает воздух перед ее носом. Спустя мгновение она смотрит на свое отражение в окрашенном в багровое лезвии меча, а когда осознание содеянного наконец приходит к ней, Микаса исходится в беззвучном крике, одиноко раздающимся по просторам новоявленных каменных пустошей.