На щите
Собиралась гроза. Тучи клубились над золотыми шпилями Асгарда. Где-то за горизонтом ожил гром. Томительное предчувствие бури разлилось в воздухе, а внутри что-то давно похороненное отзывалось ликованием. О, валькирии то ликование было знакомо! Бесшабашный восторг вскипал в ее венах каждый раз, как она с кличем «За Асгард!» взмывала в воздух. И не было тогда страха, и боли не было, был лишь крохотный — в ладонях удержишь — мир и крылья за спиной. Нет числа битвам, что исполосовали ее тело шрамами, нет числа песням, что сложили в ее славу, но и у тех, и у других конец всегда был один: они с сёстрами возвращались друг к другу. Их объятия пахли потом и кровью, а еще верхними слоями атмосферы — так пах дом. Валькирия сморгнула с ресниц морось — именно морось, совсем не слезы. Ладонь грел шероховатый камень, между лопаток отзывалась фантомной болью пустота. Валькирия ведь даже в руки целителям тогда не далась — сама зашивала рану от крыльев, изогнувшись до хруста в костях и вонзая иглу наугад. «Тогда» расплывалось контуром искалеченных тел, и только браге было под силу ненадолго развеять этот кровавый морок. Валькирии хотелось забыть мёртвые глаза сестёр, хотелось забыть тишину, которая отныне поселилась в коридорах их казармы. Тишина, наверное, была страшнее всего. Про крепость крылатых воительниц зубоскалили кто во что горазд: кто насестом называл, кто гнездом. Покинутая крепость и впрямь была совсем как разрушенное гнездо, где чудом выживший птенец, слепой и пищащий от страха, мечется среди осколков. Все пищит и мечется, мечется и пищит, да крылышками бесперыми своими хлоп-хлоп — не взлететь уж никогда. Валькирия беззвучно всхлипнула и сжала в ладони простенький оберег: нить с камешком, на камешке руна выцарапана — какая именно уже не разберёшь. Валькирии хотелось верить, что он спустя года хранит тепло пальцев той, которая была ей всех роднее. Ее звали Регинлейв, лучшую и единственную подругу Брунгильды. С самого детства у них не было никого кроме друг друга. «Со щитом или на щите! — скандировали хранительницы Одина, ударяя мечами по своим щитам. — Со щитом или на щите!» «Со щитом или на щите! — крикнула Брунгильда. — Отчего ты так печальна, сестра? Славная битва грядёт!» Подруга не ответила, а лишь тяжело вздохнула. В последнее время она была странно молчалива и тревожна, словно ее грызло какое-то дурное предчувствие. Регинлейв сняла амулет и вложила его в кулак Брунгильды. «Пусть он убережет тебя… — шептала она, и голос ее дрожал. — Обещай, что не на щите, Брунгильда! Обещай мне!» Уберег все-таки. Ее называли счастливицей, но она бы уж лучше взошла на погребальный костёр вместе с сёстрами. С кем взлетела в небеса, с теми обратилась в прах — и иной доли не надо. Валькирия знала лишь войну. Как меч землю не пропашет и рану не зашьет, так и Брунгильда не умела жить мирно. А тот, кто притаился за колонной, не умел прятаться. — Э, слышь-ка, покажись! — гаркнула Брунгильда. Из-за колонны высунулась сначала золотая макушка, а потом показался и сам незадачливый шпион. Ни дать ни взять, львенок с всколоченной гривой и выпавшим зубом. — Леди, у вас… — запнулся он, — эээ, прекрасная леди… Прекрасная леди, у вас такой прекрасный меч! — выпалил мальчуган на одном дыхании и покраснел. — Ты определись, кто все-таки прекрасный: я или мой меч, — хмыкнула валькирия, но потом чуть смягчилась и добавила: — Твой меч тоже ничего такой. — Я сам его выстрогал! — сияя от гордости, выпалил малец и взмахнул своим деревянным мечом. После наглядной демонстрации того, как он собирается врагов Асгарда «вжик», «чик» и «кии-йа», мальчишка самым наглым образом плюхнулся на камень рядом с валькирией. — И как зовут такого храброго воина? — Скажу, если ты скажешь мне свое имя! — расплылся в хитрющей улыбке малец. — Те, кто знал его, давно мертвы. — А вот и нет, я ведь живой! Т-то есть я хотел сказать… — малец сжался в комок под тяжёлым взглядом Брунгильды, — Я знаю, кто ты, ты — валькирия! Храбрейшая и сильнейшая… я хочу тоже быть валькирией, как ты, можно? — в глазах мальчика сиял неподдельный восторг, от которого сердце сжималось. Это она-то храбрейшая?! Чудом выжила и чудом же не сошла с ума. Храбрейшая, ха! — Я тоже знаю, кто ты, твое высочество, — Брунгильда угрожающе нависла над мальчиком, и он совсем не по-королевски шмыгнул носом, — от нянек получить не боишься за то, что шляешься где ни попадя, а? Мальчик казался напуганным, но тут же приосанился и гордо заявил: — Не боюсь, я наследный принц Асгарда! — Ишь, храбрый какой! А меня не боишься? — валькирия угрожающе постучала по гарде своего меча. — Нет, что ты! Отец говорил, что ты была рождена защищать нас, — улыбка принца согревала Валькирию слепым обожанием, яркая, как само солнце. Валькирия ненавидела Одина, который сделал Брунгильду и ее сестёр орудием своей алчности, но ненавидеть маленького принца у нее не выходило. Если у тебя в руках меч, убей или защити — все просто, решать тебе. — Идем, — Брунгильду подергали за рукав. — Я познакомлю тебя с моим братом, он пока только плачет… ну, еще спит иногда, но мне нравится его качать, — малость помявшись, принц осмелел и сжал ее ладонь. — Кстати, если ты валькирия, то где твои крылья? — Променяла на глупые вопросы. Принц тараторил без умолку о всяких пустяках, увлекая последнюю валькирию за собой туда, где среди садов возвышался замок. Его ладошка в ее ладони была маленькой и тёплой. Брунгильде на миг показалось, что она даже научится жить, но… «Со щитом или на щите!» — надсадно хрипело эхо прошлого. Лучше бы на щите.Со щитом
В Ванахейме, на родине Валькирии, были львы. На редкость кроткие и ласковые, будто домашние кошки. Их никто в клетках не держал, и львы свободно бродили по округе. Стоило только вспомнить, как из детства нежность с памятью вместе проклюнулась: поле вереска, детвора смеется и вплетает в львиную гриву цветы. Брунгильде никогда не было так спокойно, как тогда, когда она дремала, прижавшись к львиному боку. «Сейчас тоже неплохо», — лениво думает валькирия, сбрасывая сапоги в траву. Тепло. За тысячи лет она успела забыть о том, что это слово вообще значит. Ей был знаком жар битвы, когда кровь вскипает в венах, и жидкое пламя, обжигающее горло каждый раз, как она напивалась до беспамятства, но это совсем другое. Трепетное, как солнце на изнанке зажмуренных век и шёпот разнотравья. Как улыбка Тора. Царь Асгарда развалился в траве, примостив голову на коленях Валькирии. У него лицо осыпано веснушками — пересчитать бы губами все эти поцелуи солнца — и страшный шрам вместо глазницы. Тор ей кажется похожим на льва, даром, что золотую гриву ему на Сакааре обкорнали. Вместо нее он обрёл кое-что иное — силу. Не ярость взбалмошного мальчишки с молотом наперевес, но силу царя, готового за свой народ жизнь отдать. Эта сила сияет невидимой короной вокруг головы Тора и слепит не хуже молний. Хотя нет… наверное, в нем всегда жил этот неистребимый свет. И, видят норны, как же она хотела его погасить! Вот тебе, золотце, семья, которая души в тебе не чает, вот волшебный молот и корона — погоди, короны, говоришь, не надо? Не беда! Смотри, как все дороги развернутся перед тобой, как встанут плечом к плечу верные друзья. За какие такие заслуги? Да просто так, маленьким принцам все и всегда достаётся просто так, на блюдечке с голубой каёмочкой. А Брунгильде останется только пепел на месте дома, пепел и пепел — давись им, запихивай в глотку горстями, вой: «Ну за что?!» — и ответом тебе безмолвие. Тор потом к ней все с вопросами лип: «Неужели ты меня не узнала?» — она отмахивалась, дескать, отвали, твое величество. Узнала, и еще как. Ей страшно захотелось вцепиться ему в беззащитное горло, пнуть в живот — что угодно, лишь бы только стереть с лица Тора это глупое восхищение. Поэтому, глядя, как он бьется под разрядами тока в электрической сети, она почти ликовала. О, — думала валькирия, — посмотрю, как тебя размажут по песку! Вот только потом, когда толпа ревела, а далеко внизу под ногами кружилась арена, Брунгильда вдруг осознала, что смотреть на это она сможет только мертвецки пьяной. Или не сможет вовсе. Вдоль старого шрама на предплечье ползёт божья коровка. Лес шумит, гудят шмели в высокой траве, сердце Тора гулко стучит под рукой — все живет, все дышит. В налетевшем ветре Брунгильде уже не чудятся стоны сестёр. Со щитом или на щите? Если со щитом, то только спина к спине с тобой, — хочется ей сказать Тору, но вместо этого она просто целует его и валит в траву.